Он бежал по коридору, таща Элизу за собой. Вокруг царил хаос: мигающий свет, стонущий металл, вой сирен. Экипаж метался в панике, пытаясь добраться до капсул.

Четвёртый удар. Пятый. Корабль разваливался на части, словно его потрошила невидимая рука.

Они добрались до спасательного отсека. Три капсулы из восьми были уже уничтожены – чёрные дыры в переборках на их месте. Люди толпились у оставшихся, пытаясь забраться внутрь.

– Сюда! – Калеб втолкнул Элизу в ближайшую капсулу. – Быстро!

– А ты?

– Я за тобой!

Он повернулся, чтобы помочь раненому технику. И в этот момент очередной удар потряс корпус. Переборка справа смялась, словно бумага, и Калеба отбросило к стене.

Мир расплылся. Боль пронзила левую сторону лица – осколок. Кровь залила глаз. Сквозь пелену он увидел, как Элиза выскакивает из капсулы и бежит к нему.

– Нет! – прохрипел он. – Назад!

Но она уже была рядом, поднимая его, закидывая его руку себе на плечо.

– Не смей умирать, – прошептала она ему на ухо. – Слышишь меня? Не смей.

Они ковыляли к капсуле. Вокруг всё рушилось – корабль агонизировал под непрекращающимися ударами невидимого врага. Калеб чувствовал, как силы покидают его, как сознание ускользает…

Элиза затолкала его в капсулу.

– Элиза, залезай…

– Одно место, – сказала она. И улыбнулась – той улыбкой, которую он любил больше всего на свете. – Одно место, Калеб. И это твоё.

– Нет!

Он попытался встать, выбраться, вытащить её внутрь. Но она уже нажимала кнопку аварийного запуска. Люк захлопнулся перед его лицом.

Через крошечный иллюминатор он видел её – стоящую в агонизирующем коридоре, окружённую огнём и смертью. Она приложила ладонь к стеклу.

Её губы шевельнулись. Он не слышал слов через толщу металла и вакуум, но читал по губам.

«Сделай это правильно».

Капсула выстрелила в пространство.

Калеб плыл в темноте, прижавшись лицом к иллюминатору. Кровь из раны на лице засыхала, стягивая кожу. Боль была где-то далеко – отстранённая, нереальная.

«Касторея» умирала перед его глазами.

Корабль, его дом последние восемь месяцев, разрывался на части. Невидимые удары вспарывали корпус, выбрасывая в вакуум обломки и тела. Калеб видел, как один из модулей отделился и взорвался – термоядерное топливо сдетонировало, превратив металл в плазму.

Где-то там была Элиза.

Он бил кулаками по стеклу, кричал что-то бессвязное. Система жизнеобеспечения капсулы пискнула, впрыскивая седативы в его кровоток, но он сопротивлялся, не желая пропустить ни секунды.

И тогда он увидел их.

Они выплыли из темноты, как призраки, – тысячи крошечных машин, окружающих останки «Касторея». Они двигались с пугающей грацией, словно косяк хищных рыб. Угловатые, металлические, чуждые.

Дроны не обращали внимания на его капсулу. Возможно, она была слишком мала, слишком незначительна. Или они уже достигли своей цели – нейтрализовать угрозу.

Последний удар.

Реактор «Касторея» – массивное термоядерное сердце корабля – не выдержал. Вспышка была такой яркой, что фильтры иллюминатора потемнели, защищая его глаза. Когда зрение вернулось, на месте корабля осталось лишь расширяющееся облако раскалённого газа и обломков.

Сорок четыре человека.

Элиза.

Калеб закрыл глаза и позволил седативам забрать себя в темноту.

Он очнулся через четырнадцать часов, когда спасательный маяк капсулы наконец достиг ближайшего релейного узла связи. Системы диагностики сообщали, что он единственный выживший. Сорок три человека погибли. Включая доктора Элизу Тайген, главного астрофизика экспедиции.

Его жену.

Калеб лежал в тесном пространстве капсулы, глядя в потолок невидящими глазами. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с засохшей кровью.

За иллюминатором, в невообразимой дали, тускло мерцала нейтронная звезда – первое звено загадочной цепи, простирающейся через сотни световых лет. Древняя, непостижимая, смертоносная.

Он не знал тогда, что вернётся.

Не знал, что двадцать лет будут преследовать его кошмары о том дне.

Не знал, что та структура изменит судьбу галактики.

Всё, что он знал в тот момент – это пустота в груди, на том месте, где раньше было сердце.

Капсула плыла в бесконечной темноте, унося его прочь от места трагедии.

Три дня назад – целую вечность назад – они с Элизой сидели в её каюте, и она показывала ему первые аномальные показания, пришедшие с автоматических зондов. Калеб помнил каждую деталь того вечера: приглушённый свет, запах переработанного воздуха с лёгким привкусом озона от систем очистки, тепло её плеча, прижатого к его.

– Смотри, – говорила она, водя пальцем по голографическому экрану планшета. Её глаза светились тем особенным светом, который появлялся всегда, когда она была на пороге чего-то большого. – Видишь эти пики? Это не шум. Это паттерн.

Калеб тогда наклонился ближе, всматриваясь в график. Данные действительно выглядели странно – слишком упорядоченные для естественного явления, слишком регулярные.

– Похоже на пульсар, – предположил он.

– Вот именно – похоже. Но не совсем. – Элиза встала и подошла к иллюминатору своей каюты. За толстым стеклом простиралась бесконечность космоса – россыпь далёких звёзд на чёрном бархате пустоты. – Пульсары не дают такого спектра. И эта периодичность – 4,7 секунды. Нет известного физического процесса, который бы генерировал именно такой интервал.

Калеб подошёл к ней, обнял сзади. Она привычно откинулась на его грудь.

– Что ты думаешь? – спросил он тихо.

– Я думаю, что это может быть искусственным, – ответила она ещё тише, будто боялась, что кто-то подслушает. – Калеб, я думаю, что мы нашли что-то… созданное.

Он молчал, обдумывая её слова. За пятнадцать лет знакомства – с тех пор, как они встретились студентами в Марсианском технологическом университете – он научился доверять её интуиции. Элиза редко ошибалась. И когда она говорила с такой уверенностью…

– Мы должны это проверить, – сказал он.

Элиза повернулась в его объятиях, глядя снизу вверх. Несмотря на разницу в росте – почти двадцать сантиметров – она никогда не казалась маленькой рядом с ним. В ней была сила, которую трудно было выразить словами.

– Ты знаешь, что это опасно, – сказала она. – Если там действительно что-то есть…

– Если там что-то есть, – перебил он, – мы должны это увидеть. Ради этого мы здесь.

Она улыбнулась – той улыбкой, за которую он влюбился в неё много лет назад. Чуть кривоватой, как будто она знала какой-то секрет, которым не собиралась делиться.

– Ты знаешь, за что я тебя люблю? – спросила она.

– За мой блестящий ум и скромное обаяние?

– За то, что ты такой же безрассудный, как я.

Она поцеловала его – долгий, медленный поцелуй, который обещал больше, когда закончится вахта. А потом отстранилась и снова стала серьёзной.

– Я напишу отчёт, – сказала она деловым тоном. – Изложу факты, обоснование для сближения. Ты представишь его команде завтра на брифинге.

– А ты?

– А я буду калибровать спектрометры. Если мы действительно найдём там то, что я думаю… нам понадобится лучшее оборудование.

Калеб кивнул. Это была Элиза – всегда на шаг впереди, всегда готовая.

– Я люблю тебя, – сказал он просто.

– Знаю, – ответила она с лукавой улыбкой. – Идём, у нас много работы.

Воспоминание разорвалось, как мыльный пузырь, когда капсула тряхнулась от удара микрометеорита. Калеб моргнул, возвращаясь в реальность. В тесноту спасательной капсулы. В одиночество.

Элиза.

Он попытался сесть, но ремни безопасности удерживали его. Дрожащими пальцами он отстегнул застёжки и приподнялся, насколько позволяло ограниченное пространство. Голова кружилась – то ли от потери крови, то ли от седативов.

Левая сторона лица горела. Калеб осторожно коснулся раны – длинный порез от виска до скулы, уже покрытый коркой засохшей крови. Осколок едва не попал в глаз. Повезло, если это слово вообще применимо к тому, что произошло.

Он заставил себя взглянуть в иллюминатор.

«Касторея» исчезла. На её месте расширялось облако обломков – газ, металл, органика. То, что осталось от корабля и его экипажа. Сорок три человека, превращённых в межзвёздную пыль.

Варма с его бесконечными анекдотами про инженеров. Чен, который всегда улыбался, даже когда всё шло не так. Рейес, мечтавший накопить на собственный корабль и уйти в вольные торговцы. Доктор Чандра из медицинского отсека, которая научила Калеба играть в шахматы и обыгрывала его каждый раз.

И Элиза.

Элиза, которая вытолкнула его в капсулу и закрыла люк перед его лицом.

Элиза, которая сказала «Сделай это правильно» – последние слова, которых он даже не слышал.

Калеб почувствовал, как что-то рвётся внутри него. Не физически – там было только онемение. Но где-то глубже, в той части души, которую он считал неуязвимой.

Он заплакал.

Впервые с детства он плакал – беззвучно, содрогаясь всем телом в тесном пространстве капсулы. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с кровью, капали на комбинезон. Он прижал ладони к лицу и позволил себе горевать.

Это длилось несколько минут – или часов, он потерял счёт времени. А потом, постепенно, рыдания утихли. Остались только пустота и усталость, такая глубокая, что хотелось просто закрыть глаза и позволить капсуле унести его куда угодно.

Но он не мог.

«Сделай это правильно».

Что она имела в виду? Что значит «правильно» в мире, где её больше нет?

Калеб заставил себя сесть прямее. Осмотрел панель управления капсулой. Запасы кислорода – на семьдесят два часа. Вода – на сорок восемь. Еда – на неделю, если экономить. Спасательный маяк уже передаёт сигнал, это он помнил.

Ближайшая колония – в сорока семи световых годах. Даже на сверхсветовой скорости это месяцы пути. Но у капсулы нет сверхсветового двигателя – только маломощные ионные движки для маневрирования.

Надежда – на то, что кто-то услышит маяк. Какой-нибудь патрульный корвет или торговый корабль.

Шансы были невелики. В этом регионе космоса редко кто-то появлялся. Сектор Тау – пограничье, пустошь на краю изученного пространства.

И всё же Калеб не собирался сдаваться.

Он потянулся к бортовому компьютеру и начал набирать сообщение – всё, что он помнил о том, что произошло. Координаты аномалии. Описание структуры. Характеристики атаки. Поведение тех машин – дронов, или чем бы они ни были.

Если он умрёт здесь, пусть хотя бы информация выживет. Пусть другие узнают, что он нашёл. И что убило его экипаж.

Его жену.

Пальцы дрожали, но он продолжал печатать. Слово за словом. Факт за фактом.

«Структура искусственного происхождения… Нейтронные звёзды соединены материальными проводниками… Автономные защитные системы… Высокая агрессивность к любому приближению…»

Он печатал часами. Описывал всё, что видел. Всё, что предполагала Элиза. Её теории о вычислительной природе структуры. Её догадки о возрасте и происхождении.

Когда он закончил, небольшой накопитель данных капсулы был заполнен почти полностью. Калеб прикрепил файл к маяку – теперь сигнал передавал не только его местоположение, но и информацию. Самое важное открытие в истории человечества – и цену, которую пришлось за него заплатить.

После этого он откинулся на узкую койку и закрыл глаза.

Сон был милосердным – без сновидений, без кошмаров. Просто темнота, окутывающая его, как одеяло. Калеб погрузился в неё и позволил себе забыть – ненадолго, на несколько часов, – что мир изменился навсегда.

Его разбудил писк бортового компьютера.

Он рывком открыл глаза, дезориентированный, и несколько секунд не мог понять, где находится. Потом память вернулась – болезненным ударом под дых.

Капсула. Космос. Одиночество.

Компьютер продолжал пищать. Калеб сфокусировал взгляд на экране и почувствовал, как сердце пропускает удар.

ВХОДЯЩИЙ СИГНАЛ. ИДЕНТИФИКАЦИЯ: ПАТРУЛЬНЫЙ КОРВЕТ «НЕМЕЗИДА». РАСЧЁТНОЕ ВРЕМЯ ПРИБЫТИЯ: 18 ЧАСОВ 47 МИНУТ.

Его нашли.

Кто-то услышал маяк. Кто-то шёл за ним.

Калеб хотел почувствовать облегчение. Радость. Что угодно. Но внутри была только пустота.

Он выживет. Вернётся в цивилизацию. Расскажет о том, что видел.

А потом?

Потом начнётся самое трудное – жить дальше. Без неё.

«Немезида» – небольшой патрульный корвет с экипажем в двенадцать человек – подобрала капсулу точно в расчётное время. Калеба перенесли на борт и поместили в медицинский отсек, где корабельный врач обработал рану на лице и провёл полную диагностику.

Трещина в левой скуловой кости. Множественные порезы и ушибы. Лёгкое обезвоживание. Начальная стадия шока.

Физически он должен был полностью восстановиться.

Психически – вопрос оставался открытым.

Капитан «Немезиды», седовласый офицер по имени Маркус Штейн, пришёл к нему в первый же день.

– Командор Тайген, – сказал он негромко, садясь у его койки, – я прочитал ваш отчёт. То, что вы описываете…

– Это правда, – перебил Калеб. Его голос был хриплым, сорванным. – Каждое слово.

Штейн кивнул медленно:

– Я не сомневаюсь. Сенсоры вашей капсулы зафиксировали часть событий. Взрыв, обломки… – Он помолчал. – Мне очень жаль о вашем экипаже. О вашей жене.

Калеб отвернулся к переборке. Не хотел, чтобы капитан видел его лицо.

– Мы направляемся к ближайшей станции, – продолжал Штейн. – Оттуда вас переправят на Землю. Командование захочет услышать всё из первых уст.

– Они должны отправить флот, – сказал Калеб глухо. – То, что там находится… это величайшее открытие в истории. И величайшая угроза.

– Решение не за мной, командор. Но я передам вашу рекомендацию.

Штейн встал и направился к двери. Уже на пороге он обернулся:

– Вы сделали всё, что могли. Помните это.

Калеб не ответил. Он не верил в эти слова. Если бы он послушал интуицию, если бы приказал отступить раньше… может быть, все были бы живы. Может быть, Элиза…

Но «может быть» ничего не значит, когда люди мертвы.

Путь до Земли занял четыре месяца объективного времени – «Немезида» не была предназначена для дальних перелётов, и ей пришлось сделать несколько остановок на промежуточных станциях для дозаправки и ремонта.

Калеб провёл эти месяцы в полузабытьи. Ел, когда напоминали. Спал, когда удавалось. Давал показания, когда требовали. Но бо́льшую часть времени он просто смотрел в иллюминатор на проносящиеся мимо звёзды и думал.

Думал о Цепи – так он стал называть ту структуру. О нитях из нейтронного вещества, соединяющих звёзды через сотни световых лет. О городах на поверхности нейтронных звёзд, построенных существами, для которых температура в миллионы градусов была домашним теплом.

Думал о дронах – тысячах машин, защищавших структуру с безжалостной эффективностью. Они не пытались установить контакт. Не предупреждали. Просто уничтожали любого, кто подходил слишком близко.

Защитная система. Автоматическая, бессознательная, неумолимая. Работающая миллиард лет без перерыва.

И думал об Элизе. Каждый день, каждую ночь.

Вспоминал её смех – заразительный, звонкий. Вспоминал её привычку грызть кончик стилуса, когда она была сосредоточена. Вспоминал их свадьбу на орбитальной станции Марса – маленькую церемонию в присутствии дюжины друзей, с видом на ржавую планету внизу.

Вспоминал их последнюю ночь вместе, за два дня до катастрофы. Как они лежали в её каюте, переплетя пальцы, и строили планы на будущее. Дом на Титане. Дети когда-нибудь. Может быть, своя собственная экспедиция – маленький исследовательский корабль на двоих, бродящий по неизученным звёздам.

Планы, которым не суждено было сбыться.

Земля встретила его серым дождём.

Шаттл сел на космодроме в Женеве, и Калеба сразу окружили офицеры безопасности Конфедерации. Его отвезли в штаб-квартиру Космического командования – монументальное здание из стекла и бетона, возвышающееся над озером.

Следующие две недели превратились в бесконечную череду допросов, брифингов, медицинских осмотров. Калеб рассказывал свою историю снова и снова – сначала младшим офицерам, потом старшим, потом генералам и адмиралам. Каждый раз одни и те же вопросы. Каждый раз одни и те же ответы.

Что вы видели?

Структуру из нейтронных звёзд, соединённых материальными проводниками. Вероятно, искусственного происхождения.

Как она атаковала?

Автономные дроны из магнитосферы звезды. Тысячи, может быть, миллионы единиц.

Почему вы не отступили раньше?

Мы не знали об угрозе. Системы защиты активировались только при близком подходе.

Последний вопрос всегда оставался невысказанным, но Калеб видел его в глазах каждого, с кем разговаривал.

Почему вы выжили, когда остальные погибли?

На этот вопрос у него не было ответа. Только воспоминание о руках Элизы, толкающих его в капсулу. Только её последние слова, которых он не услышал.

Через три недели после возвращения Калеба вызвали на заседание Совета Безопасности Конфедерации.

Он стоял перед полукругом пожилых мужчин и женщин – самых влиятельных людей в человеческом космосе – и докладывал то, что уже рассказывал десятки раз. Но на этот раз ставки были выше.

– Командор Тайген, – сказал председатель Совета, высокий седовласый мужчина с непроницаемым лицом, – ваш отчёт вызвал серьёзное беспокойство. Если то, что вы описываете, правда…

– Это правда, – повторил Калеб. Он знал, что перебивать председателя – грубость, но ему было всё равно. – Данные с моей капсулы подтверждают каждое слово.

– Данные подтверждают взрыв и гибель корабля, – холодно возразил один из членов Совета, худощавый мужчина в форме адмирала. – Но ваши выводы о природе объекта… они основаны на интерпретации.

– Интерпретации моей жены, доктора Элизы Тайген, – сказал Калеб, и его голос стал жёстче. – Одного из лучших астрофизиков своего поколения. Она отдала жизнь, чтобы мы получили эту информацию.

Тишина повисла над залом.

Председатель прокашлялся:

– Никто не оспаривает героизм вашего экипажа, командор. Но Совет должен принять решение о дальнейших действиях, и нам нужна уверенность, а не гипотезы.

– Тогда отправьте ещё одну экспедицию, – предложил Калеб. – Более подготовленную, с боевым эскортом. Соберите больше данных.

– Вы только что описали, как защитные системы уничтожили ваш корабль за считанные минуты, – заметил адмирал. – И вы предлагаете отправить туда ещё людей?

Калеб сжал кулаки:

– Я предлагаю узнать, с чем мы имеем дело. Эта структура существует миллиард лет. Она работает. Она вычисляет что-то. И если мы не узнаем, что именно…

– Если мы не узнаем – что тогда? – Адмирал наклонился вперёд. – Вы думаете, эта… Цепь… представляет угрозу для человечества?

Калеб медлил с ответом. Он думал об этом бессонными ночами. Думал о масштабе структуры, о её возрасте, о безжалостной эффективности её защиты.

– Я не знаю, – признал он наконец. – Но я думаю, что мы обязаны это выяснить.

Совет совещался ещё два часа. В конце концов они приняли решение: послать дистанционные зонды для картографирования структуры на безопасном расстоянии. Пилотируемые экспедиции отложить до получения дополнительных данных.

А Калеба – отстранить от командования до завершения расследования причин гибели «Касторея».

Формулировка была мягкой: «временное отстранение в связи с психологической травмой». Но Калеб знал, что на самом деле означают эти слова.

Он стал козлом отпущения.

Кто-то должен был ответить за сорок три погибших. Кто-то должен был понести наказание за дерзость – подойти слишком близко к тому, что человечеству не следовало трогать.

И этим кем-то оказался он.