– Терапевт не просто ощущает эмоции пациента, но… принимает часть его эмоциональной боли на себя. Буквально забирает часть травмы, позволяя пациенту начать исцеление.

Воронин выпрямился, его лицо выражало тревогу:

– Елена, это звучит крайне опасно. Принимать чужую травму? Это может привести к серьёзным психологическим повреждениям для терапевта.

– Не при правильной технике, – возразила Елена. – Я разработала специальный протокол, включающий предварительную медитацию, техники визуализации, специальные настройки устройства… И результаты потрясающие. Пациенты, которые годами не могли преодолеть свои травмы, начинают исцеляться за несколько сеансов.

– Но какой ценой для тебя? – тихо спросил Воронин, уже догадываясь об ответе.

Елена отвела взгляд:

– Есть определённые… побочные эффекты. Ночные кошмары, периодические приступы тревоги, иногда вспышки эмоций, не принадлежащих мне. Но я справляюсь.

– Нет, – решительно сказал Воронин. – Это слишком опасно. Я не могу позволить тебе рисковать своим психическим здоровьем таким образом.

– Не тебе решать, Саша, – мягко, но твёрдо ответила Елена. – Я врач. Я принимаю обдуманные решения о том, какие риски готова взять на себя ради помощи пациентам.

– Но это не обычное лечение! Это… это буквальное принятие чужих страданий. Это выходит за рамки профессиональной ответственности врача.

– А разве хирург не рискует заразиться, оперируя пациента с инфекционным заболеванием? Разве психиатр не подвергает себя опасности, работая с агрессивными пациентами? – возразила Елена. – Всегда есть риск. Вопрос в том, оправдан ли он результатами. И в данном случае, я считаю, что да.

В разговор вмешалась Ирина:

– Извините, что прерываю, но… то, что вы описываете, Елена, звучит как начало формирования одной из тех социальных групп, о которых мы говорили в теоретических дискуссиях. "Мученики", кажется, так мы их назвали? Люди, использующие технологию эмпатии для принятия чужих страданий.

Воронин и Елена переглянулись. Действительно, в их ранних обсуждениях потенциального влияния "Машины эмпатии" на общество они теоретизировали о возможном появлении различных групп пользователей – от "эмпатических вампиров", ищущих сильные эмоции для собственного удовольствия, до "мучеников", добровольно принимающих на себя боль других.

– Я не думала об этом в таком ключе, – задумчиво произнесла Елена. – Но да, возможно, это первые шаги к формированию подобной группы. И честно говоря, я не вижу в этом ничего плохого, если люди делают осознанный выбор и следуют безопасным протоколам.

Воронин покачал головой:

– Проблема в том, что мы не знаем, насколько безопасны эти протоколы в долгосрочной перспективе. Эмпатический перенос может иметь кумулятивный эффект. Сегодня ты справляешься с последствиями, но что будет через год постоянного принятия чужих травм?

– Именно поэтому я веду тщательный мониторинг своего состояния, – ответила Елена. – И разрабатываю методы эмоциональной детоксикации после сеансов.

– Я всё равно считаю это слишком рискованным, – упрямо сказал Воронин.

Елена вздохнула:

– Саша, я понимаю твоё беспокойство. Правда. Но ты должен доверять моему профессиональному суждению. И, кроме того… – она помедлила, подбирая слова. – Мы сами создали эту технологию. Не думаешь ли ты, что у нас есть ответственность исследовать все её аспекты, даже потенциально опасные, чтобы понимать полную картину?

Воронин задумался. В её словах была логика, которую он не мог отрицать. Если "эмпатический перенос" был возможен, кто-то неизбежно открыл бы его – если не Елена, то кто-то другой, возможно, менее скрупулезный и осторожный. Лучше, чтобы этот аспект технологии изучался в контролируемых условиях, чем стихийно распространялся среди неподготовленных пользователей.

– Хорошо, – неохотно согласился он. – Но с одним условием: полный мониторинг твоего физиологического и психологического состояния до, во время и после каждого сеанса. И при первых признаках серьёзных проблем – немедленное прекращение экспериментов.

– Согласна, – кивнула Елена, с облегчением улыбаясь. – И ещё кое-что… я хочу, чтобы ты участвовал в этих исследованиях. Не как субъект, а как наблюдатель и научный консультант. Твой аналитический ум поможет нам лучше понять процесс и разработать более безопасные протоколы.

– Это само собой разумеется, – ответил Воронин. – Я не позволю тебе рисковать в одиночку.

Ирина, наблюдавшая за их разговором, внезапно прервала их:

– Извините, что вмешиваюсь в вашу научную дискуссию, но я должна вернуться к журналистским вопросам. Саша, ты готов дать мне официальное интервью о рисках эмпатической зависимости? Включая случай Игоря Маркова и, возможно, анонимные упоминания о других случаях?

Воронин кивнул:

– Да, я считаю, что мы должны быть полностью прозрачны в этом вопросе. Общественность должна знать как о потенциальных преимуществах, так и о рисках технологии эмпатии.

– А что насчёт "НейроСинк"? – спросила Ирина. – Упомянуть их роль в привлечении зависимых людей в качестве тестировщиков?

Воронин помедлил, затем решительно сказал:

– Да, и это тоже. Если Крылов использует уязвимых людей для тестирования своего устройства без должных мер защиты, общественность должна об этом знать. Это вопрос не только научной этики, но и общественной безопасности.

– Будь готов к ответному удару, – предупредила Ирина. – Крылов не из тех, кто спокойно принимает публичную критику.

– Я знаю, – мрачно ответил Воронин. – Но мы уже прошли точку, где можно было избежать открытого противостояния. Теперь речь идёт о том, чтобы минимизировать вред от неконтролируемого распространения технологии.

Елена положила руку на его плечо:

– Мы справимся с этим вместе. И, возможно, сможем превратить проблему в возможность – разработать ещё более безопасные и эффективные протоколы использования "Машины эмпатии".

Воронин накрыл её руку своей, чувствуя прилив благодарности за эту поддержку. Несмотря на все трудности и риски, он не мог представить лучшего партнёра для этого непростого пути.

Вечером того же дня, после ухода Ирины, Воронин и Елена остались в лаборатории, обсуждая планы дальнейших исследований. Постепенно разговор перешёл от научных вопросов к личным.

– Ты никогда не жалеешь о том, что связала свою жизнь с этим проектом? Со мной? – внезапно спросил Воронин, глядя на Елену.

Она удивлённо подняла брови:

– Что за странный вопрос? Конечно, нет. Это самая важная работа, которую я когда-либо делала. И самые важные отношения в моей жизни.

– Даже несмотря на риски? На эмпатическую зависимость, на кошмары, на всю эту борьбу с Крыловым и скептиками?

Елена подошла ближе и взяла его лицо в свои ладони:

– Саша, послушай меня. Всё великое имеет свою цену. Мы создаём нечто, что может фундаментально изменить способ взаимодействия людей друг с другом. Конечно, это сопряжено с рисками и трудностями. Но разве это не стоит борьбы?

Воронин посмотрел в её глаза и увидел в них такую уверенность, такую твёрдость, что его собственные сомнения начали отступать.

– Ты удивительная женщина, Елена Сергеевна, – тихо сказал он. – Я не знаю, чем заслужил тебя.

– Своим блестящим умом и чистым сердцем, – улыбнулась она. – А теперь, раз уж мы закончили с работой на сегодня, может быть, наконец уйдём из лаборатории и проведём вечер как нормальные люди? Я слышала, в городе есть неплохой ресторан с видом на реку.

– Ты права, – согласился Воронин. – Нам нужен отдых. И время друг для друга, не связанное с работой.

Когда они уже собирались уходить, Воронин заметил на столе компактную версию "Машины эмпатии" – два элегантных обруча, настроенных на одну частоту. Он остановился, глядя на устройство с задумчивым выражением лица.

– Что такое? – спросила Елена, заметив его взгляд.

– Я просто подумал… – Воронин помедлил. – Мы так много работаем с этой технологией, помогая другим устанавливать эмоциональную связь. Но в последнее время мы сами почти не использовали её друг с другом. Не для экспериментов или терапии, а просто… для нас.

Елена понимающе улыбнулась:

– Ты предлагаешь сеанс?

– Если ты не против, – осторожно сказал Воронин. – Я знаю, что ты устала от профессионального использования устройства, но…

– Я никогда не устану от соединения с тобой, – мягко прервала его Елена. – Это совсем другое. И да, я думаю, нам обоим это нужно. Особенно сейчас.

Они сели друг напротив друга, надели обручи и активировали устройство. Это была самая совершенная версия "Машины эмпатии" – компактная, почти незаметная, с улучшенными параметрами передачи эмоциональных сигналов и встроенными механизмами безопасности.

Когда связь установилась, Воронин почувствовал, как напряжение последних недель постепенно отпускает его. Эмоциональный мир Елены раскрылся перед ним – тёплый, сложный, удивительно гармоничный, несмотря на всё, через что она прошла. Там была усталость, да, и тревога о будущем, и следы чужих травм, которые она приняла на себя. Но под всем этим лежал прочный фундамент силы, уверенности и чего-то, что можно было назвать только любовью – глубокой, спокойной, несомненной.

Елена, в свою очередь, ощущала внутренний мир Воронина – его беспокойство о последствиях своего изобретения, вину перед теми, кто пострадал, страх перед будущим, в котором технология может выйти из-под контроля. Но она чувствовала и его решимость исправить то, что можно исправить, его научную страсть, его глубокую привязанность к ней. И под всем этим – ядро искренней веры в то, что человеческая связь, настоящая эмпатия, может изменить мир к лучшему.

Они не говорили вслух – слова были не нужны. В этом состоянии прямого эмоционального контакта они понимали друг друга полнее и глубже, чем могли бы выразить любые слова. Они видели страхи и надежды друг друга, разделяли боль и радость, утешали и поддерживали на уровне, недоступном обычному человеческому взаимодействию.

Когда сеанс закончился, они сидели молча, держась за руки, не желая разрывать связь, которая продолжала существовать даже после отключения устройства.

– Я люблю тебя, – просто сказал Воронин. – И что бы ни случилось дальше, я благодарен за то, что мы вместе в этом путешествии.

– Я тоже люблю тебя, – ответила Елена. – И верю в то, что мы делаем, несмотря на все риски и трудности.

В этот момент они оба знали, что каким бы сложным ни было будущее, они встретят его вместе – не только как учёные, исследующие новую технологию, но и как люди, нашедшие друг в друге то, что "Машина эмпатии" могла только имитировать: истинную, глубокую человеческую связь.