Великому и пресветлейшему читателю
Когда божественный Плиний Старший взирал на творения древних мастеров, он понимал: искусство достойно не сухих перечней, но живых повествований, где слава гениев сияет ярче золота, а их пороки лишь оттеняют величие. Посему и я, смиренный художник и летописец флорентийских светил, вознамерился явить миру сей труд, дабы потомки узрели не мертвые списки, а пламенные лики тех, кто возвел искусство на вершину совершенства.
И если нынешние педанты упрекнут меня в пристрастии к Микеланджело или в излишней любви к пикантным подробностям — что ж! Пусть пеняют на свою скудость духа. Ибо история, лишенная страсти, есть лишь прах архивов, а я писал не для запятнанных душ, а для тех, кто, подобно мне, готов славить гениев с восторгом, ревностью и всей пылкостью тосканского сердца!"
(…а теперь перейдем к рецензии в современном ключе, но с оглядкой на этот пафос)
Представьте, что Возрождение — это грандиозное шоу, а Джорджо Вазари — его самый фанатичный режиссёр-документалист, который не стесняется приукрашивать, задвигать второстепенных персонажей и выводить своих фаворитов в свет соцсетей XVI века. Его "Жизнеописания" не научный каталог, а сборник баек, сплетен и культовых цитат, где Микеланджело бесспорный топ-1 чартов, а Боттичелли терпеливо дожидается своего мемаса в трендах.
"Его история искусств родилась не в кабинете, а в мастерской. В этом ее сила и обаяние. Это, пожалуй, одно из последних свидетельств чисто ренессансного единства науки и искусства, между которыми в эпоху капитализма образовалась зияющая пропасть"
— попадает в яблочко. Вазари и правда не корпел над архивами, как педантичный немецкий профессор XIX века, а носился по Италии, впитывая байки, сплетни и профессиональные хитрости прямо из уст художников и их учеников. Его текст дышит житейской конкретикой: вот Чимабуэ находит юного Джотто, рисующего овец на камнях; вот пьяный Пьеро ди Козимо отказывается убирать свою квартиру, превращенную в джунгли; а вот Леонардо, вечный перфекционист, бросает работу, потому что "идеал недостижим". Это не сухая хроника, а задорный гибрид биографии, анекдота и манифеста — ровно то, что могло родиться только в эпоху, когда искусство еще не отделялось от ремесла, а теория от практики.
Конечно, Вазари не объективный летописец. Он тасканский патриот (флорентийцы у него — почти всегда гении, венецианцы — "красивы, но бездумны"), фанат Микеланджело (которого называет "богоподобным" с упорством, достойным лучшего применения) и мастер драматических преувеличений (если верить ему, половина художников умирала то от любви, то от огорчения, что их недооценили). Но именно эта пристрастность и делает его текст живым. Он не просто перечисляет факты — он выстраивает мифологию, где искусство есть великий путь от "варварской" готики к "совершенству" Высокого Возрождения (с финальным аккордом в лице его кумира Буонарроти).
Сегодня "Жизнеописания" читаются как увлекательный, но требующий фильтра памятник эпохи. Вазари — не истина в последней инстанции, а скорее энергичный рассказчик за барной стойкой, который то вдохновенно рассуждает о перспективе, то вдруг переходит на пересуды о том, кто кому подложил свинью в конкурсе на заказ. И в этом его прелесть. Если современное искусство знание (или как там у вас это называется) выросло в строгих кабинетах, то Вазари напоминает: когда-то история искусства творилась среди красок, мраморной пыли и бесконечных споров о том, чья Мадонна красивее. И за это ему можно простить даже то, что он так и не распознал гений Босха.
Как историк, я должна была бы возмутиться: хронологии хромают, факты подогнаны под красивую легенду, а Микеланджело и вовсе возведён в культ с упорством, достойным античных мифографов. Но чёрт возьми, это же Вазари!
Вазари не просто задокументировал Ренессанс, по сути он его придумал. И, честно говоря, сделал это гораздо увлекательнее, чем это мог бы сделать любой педантичный историк. Его книга не истина в последней инстанции, но грандиозный спектакль, где каждый художник получает свою роль — героя, злодея или непризнанного гения. И после этого уже невозможно смотреть на искусство Возрождения без его драматичного, восторженного, а порой и комичного взгляда.
Что особенно забавляет — сам Вазари скромненько прячется в тени своих героев, словно забыл упомянуть, что и сам-то был неплохим художником (и архитектором, между прочим!). То ли из врождённой тасканской вежливости, то ли понимая, что скромность лучший способ войти в историю.
Вот же ирония: человек, создавший первый в мире культ личности в искусстве, о себе пишет так, будто случайно затесался в компанию титанов. «Ах да, вот ещё этот Вазари что-то там рисовал… но хватит о нём, давайте лучше ещё раз про божественного Микеланджело!» Самопиар по-ренессансному: делай громкое имя другим и тебя запомнят в придачу.
Но мы-то знаем, что без его «Жизнеописаний» половина этих имён канула бы в Лету.