Цитаты из книги «Прикосновение к любви»

«Если “я” уязвлено извне, оно восстает самым крайним и самым мучительным способом, словно загнанное животное. Но как только “я” оказывается наполовину мертво, оно желает, чтобы его добили, и позволяет погрузить себя в бессознательное. Если затем оно пробуждается от прикосновения любви, возникает острая боль, которая порождает ярость, а порой и ненависть к тому, кто вызвал эту боль. Отсюда, по всей видимости…»

Еще одна цитата из СВ. (Не это ли произошло?) «Для тех, чье “я” мертво, мы не можем сделать ничего, абсолютно ничего. Но мы никогда не знаем, действительно ли “я’’ конкретного человека совсем мертво или лишь безжизненно. Если оно не совсем мертво, его, подобно инъекции, способна оживить любовь, но это должна быть в высшей степени чистая любовь без малейшего намека на снисходительность, ибо даже легкая тень презрения подталкивает к смерти».

принялась разглядывать обложки. Ее всегда поражало, что Хью, который постоянно жил либо у самой черты бедности, либо за ней, так много тратит на книги, причем на книги, которые казались ей воинствующе непонятными и специальными. Труды по теории литературы стояли бок о бок с французскими оригиналами модернистских романов, кроме того, на полке обнаружилось несколько работ по музыкальной критике и средневековой английской поэзии.

– Да. У него были иллюзии, что он может стать писателем. Он не часто об этом говорил, но однажды ночью, когда мы оба напились у него дома, он показал мне свои рассказы. Я их все прочитал. – А что это за рассказы? – Рассказы как рассказы. – А они говорят что-нибудь о нем самом? Они помогли тебе понять его? Хью задумался. – Честно говоря, нет. – О чем они? – Видите ли, я все равно не вижу смысла в попытке понять эти вещи, – сказал Хью. – Я имею в виду, какой смысл? Ведь от этого ничего не изменится. Именно это я все время говорю Эмме: «Послушай, даже если ты поймешь, почему он так поступил, это все равно ничего не изменит. Тогда зачем?» – Кто такая Эмма? – заинтересовался Корбетт. – Она была его адвокатом.

В глобальном смысле или в местном? – уточнил Хью. – В обоих, – ответил Дэвис. – В этот год был Вестланд. Была Ливия. Был Чернобыль. И была эта неприятная протечка крыши в столовой преподавательского клуба. – Аеще был Робин, – напомнил доктор Корбетт. – Точно. Был Робин. Последовало почтительное молчание. – Мы с Хью думали, – заговорил Корбетт, – не с работой ли была связана основная проблема Робина. Кроме вас, кто-нибудь видел результаты его работы? Они имели какую-либо ценность? – О чем она была, диссертация Робина? – Ну, – сказал профессор Дэвис, – она охватывала широкий круг литературных тем, рассматривая их с разнообразных точек зрения.

– Ты, по крайней мере, преодолел первый рубеж. Ты, по крайней мере, защитил диссертацию. Многим даже этого не удается: им не хватает упорства. Например… ты когда-нибудь слышал об Апарне, подруге Роберта? Апарна Индрани. – Да, видел ее несколько раз. А что? – Ты знаешь, что она уехала? – Уехала? Когда? – Пару месяцев назад. Она ни словом не обмолвилась об этом ни мне, ни кому-нибудь еще на кафедре, а ведь я, черт возьми, считался ее научным руководителем. Просто собрала чемоданы и уехала. Оставшиеся вещи сдала в камеру хранения, и никто не знает, когда она приедет за ними. И ни слова о том, чтобы дописать диссертацию. Просто бросила папку в мой ящик для корреспонденции, ни записки, ничего. Представляешь, даже не забрала свою работу с собой.

В три часа Хью шагал под дождем к автобусной станции в Пул-Мидоу. Дул ледяной ветер, он услышал, как издалека, со стороны торгового центра, доносятся рождественские песенки. Они напомнили Хью, что скоро придется ехать домой, навещать родных, выбирать открытки и подарки, и он нахмурился. Станут задавать обычные вопросы: «Когда ты найдешь себе работу?», «Ты с кем-нибудь сейчас встречаешься?» – и он вынужден будет сносить тонкие шуточки младшего брата, который торгует сантехникой компании из Абердина и зарабатывает за месяц больше денег, чем Хью заработает за всю жизнь. Но там будет приличная еда, а когда ему все надоест, он поднимется к себе в спальню и закурит. Но прежде все же надо позвонить родителям и уломать их выслать денег на железнодорожный билет.

Пятница, 19 декабря 1986 г. До Хью наконец начало доходить, что он никогда не найдет работу в научной сфере. Это понимание, как и зимняя непогода, подступало медленно, и он научился справляться и с тем и с другим, а именно – как можно дольше валялся в постели, распалив газовый камин на полную силу. Половину времени Хью дремал, а другую половину лежал без сна, тараща глаза в потолок и рассеянно возложив руку на гениталии. Приняв такую позу, он, чтобы не думать о будущем, думал о прошлом. Прокручивал в голове эпизоды из жизни, которые вызывали у него наибольшую гордость, и сравнивал их с нынешним своим состоянием душного бездействия. Церемония по случаю окончания университета, шестимесячная поездка по Италии и греческим островам, вспышка интеллектуального возбуждения, когда он завершил магистерскую диссертацию; первая сексуальная победа, вторая сексуальная победа, последняя сексуальная победа; публикация его примечания к строке 25 «Литтл-Гиддинг»[10] в номере за 1976 год журнала «Примечания и вопросы», церемония по случаю присуждения ему докторской степени.

«Везучий человек», – произнесла она. – Ну и что тут такого? О чем это?

Ну, если хотите, я нашла его очень приятным человеком. Приятным и умным, очень умным. Да, у него депрессия. В его жизни сейчас черная полоса – и в работе, и во всем остальном. Он не сразу идет на контакт. Но если добиться этого, то вам воздастся сторицей. Он очень забавный, остроумный и… восприимчивый.