Золотая Чаша

У каждого есть свои маленькие литературные слабости. Кто-то поклоняется вечно юным вампирам или же богатеньким садистам, кому-то по душе страстная авантюристка Скарлетт О'Хара, а кто-то мечтает о невинной Ассоль, одним дорог добропорядочный мистер Дарси, а другим не дает уснуть история графа Монте-Кристо. Чем я хуже? У меня тоже есть свой личный пунктик - пираты и всё, так или иначе, связанное с разгульной жизнью уважающего себя флибустьера, причем любовь эта зародилась до выхода эпопеи "Пираты карибского моря", хотя фильм, конечно, только разжег страсть к братству морских волков.

И когда я открыла для себя художественную биографию одного из самых знаменитых корсаров, Генри Моргана, тем более в исполнении Дж.Стейнбека, предыдущее знакомство с которым пришлось мне по душе, радости не было предела. Но чувство тревоги также не давало мне покоя. Ведь для меня была крайне важна грань между реальностью и моими девичьими мечтаньями: если бы автор вывел картину натуралистическую, грязную, пьяную, с жестокостью и насилием, то лишил бы мои представления о мире каперов остатков романтизма, посеянных, видимо, возвышенной натурой капитана Блада из одноименной одиссеи, и фантастические грёзы растаяли бы как утренняя дымка над морским горизонтом. А если бы Стейнбек приукрасил личности Моргана и его приспешников, слепив из этих ярких образов исключительно чистоплотных героев-любовников, то зрелище вышло бы излишне приторным и "попсовым", и пришлось бы уже попрощаться с самим писателем. В общем, волнение моё уже грозило перейти в бурю.

Но надо отдать должное автору - он справился с этой дилеммой блестяще и даже вложил нечто большее в приключенческий роман, свое особое философское зерно, о котором я скажу позже. Что касается персонажа Генри Моргана, мне лично кажется, что характер его выписан на удивление гармонично. В книге нет кровавых рек, сцен извращенного насилия и разнузданного пьянства. Нет и витиеватых дифирамбов храбрости и уму пиратского адмирала, его чутью и тонкому знанию психологии своих людей. Но на этих страницах открывается человек, который рос под материнской опекой, который лелеял мечту, неосуществимую для его отца, который любил, но боялся соседскую девчонку, а потом всю жизнь приукрашивал этот несостоявшийся в юности роман. Этот человек, взявший Панаму, богатейший и неприступнейший город, его Золотую Чашу, его мечту, приз всей жизни, при всей отчаянной смелости робеет перед богатым и знатным родственником, позволяет окрутить себя заурядной девушке, которая вовсю манипулирует им, терпит горькое поражение от булавки и колкого языка красавицы Санта Рохи. В "Золотой Чаше" Генри Морган выступает не злодеем, порождением сатаны и не героем, с патриотическим пылом сражающимся с католиками-испанцами, а просто человеком со страстями и слабостями, хоть и вошедшим в историю своими великими деяниями. Как сказал Джон Ивлин в этом же романе:

"У него был талант к пиратству, сделавший его великим. А вы тут же вообразили его великим правителем. И сделали его вице-губернатором. Чем уподобились большинству. Вы считаете, что человек, блистающий в чем — то одном, обязательно будет блистать и на любом другом поприще. Если человеку удаются хитроумные механические игрушки, вы уже полагаете, что он способен командовать огромными армиями или управлять государством. Вы думаете, раз вы хороший король, то должны быть хорошим любовником. И наоборот".

Все вышеизложенные соображения уже подтверждают, что книга не случайно попала в мои избранные, любимые произведения. Но есть еще одна мысль, сформулированная здесь Стейнбеком, которая весьма меня зацепила. Проще изложить ее цитатами:

"Все великие мира сего были маленькие мальчики, которые хотели взять луну себе, гнались за ней, взбирались все выше и иной раз ловили светляка. Если же мальчик мужает и обретает взрослый ум, то он понимает, что схватить луну не может, а и мог бы, так не захотел бы. И поэтому не поймает и светляка".

"Но неудачника ждет одно благо: люди знают, что он потерпел неудачу, жалеют его, добры к нему. С ним весь мир, ему даруется живая связь с ближними и плащ посредственности. Но тот, кто прячет в ладонях светляка, которого схватил вместо луны, одинок вдвойне: ему остается только постигать всю глубину своей неудачи, все свое ничтожество, страхи, самообманы".

"...Насколько еще ему удастся оттянуть возмужание? Роберт, ты видел крупных черных муравьев, которые рождаются с крыльями? Два дня они летают, а потом сбрасывают крылья, падают на землю и до конца своих дней ползают по ней. Так вот я спрашиваю тебя, Роберт, когда твой сын сбросит крылья? Не правда ли, очень странно, сколь высоко почитают люди такое ползание и, как дети, тщатся до времени оборвать свои крылья, чтобы поскорее насладиться великолепием этого ползания?"

И правда, самые талантливые и могущественные люди зачастую ведут себя как дети с их извечными капризами, бытовой неприспособленностью, непрактичностью в каких-то сферах жизни. Но у них есть мечта, и она горит в небе, жжет изнутри и гонит вперед, заставляя совершать нечто невиданное, недоступное разуму, кажущееся невозможным людям, уже перегоревшим, отравленным житейским опытом, хлебнувшим горечи и желчи разочарования. И пока сердце Моргана бьется в унисон с волнами, а честолюбивая затея взять Панаму и Красную Святую ведет его путеводной звездой, все препятствия рушатся под его сапогами. Он одинок, но велик и могущественен, его имя гремит по миру, от него содрогаются войска испанской армии. Но как только насмешки гордой Исобель сожгли его чудесные крылья, он перестал узнавать сам себя и забыл, во имя чего было сделано столько усилий. Все, что ему стало нужно - спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, к чему сразу добавились положение в обществе, сварливая жена, монотонная рутина.

Мы все потеряли что-то
На этой безумной войне.
Кстати, где твои крылья,
Которые нравились мне?

Продолжая знакомство со Стейнбеком, до которого я наконец-таки добрался полгода назад, на этот раз взял его первый роман 1929 года. Как заявлено в подзаголовке, это беллетризованная биография Генри Моргана, знаменитого английского пирата, а затем вице-губернатора Ямайки. Но, думаю, что целью автора была не столько биография, сколько беллетристика. Поэтому нужно было найти оригинальную подачу исторического материала и свою трактовку изображаемой личности. И Стейнбеку это удалось.

Почему в заглавие вынесена именно Золотая Чаша, слывущий неприступным город Панама, который капитану Моргану удалось захватить? Ведь это лишь эпизод из его жизни, в то время как книга охватывает всю жизнь целиком. Стало быть — символ. Земной эрзац Луны, в детской погоне за которой устремляется в путь юный Генри. Но, взрослея, как и предсказывал Мерлин, человек перестает гоняться за луной. Происходит то, что в софистике называется подменой понятия. Луна воплощается в город, завоевание которого было не таким, как ожидалось, и не принесло особого удовлетворения. Как и совсем не тем оказался главный приз Золотой Чаши — Красная Святая, стереотип идеальной красавицы. Да и приносившая неизменный успех тактика войны, при которой главное сделать свои ходы максимально непредсказуемыми для противника, потребовала «взрослой» политически оправданной коррекции и тоже превратилась в видимость, фикцию.

Многие отмечают влияние на роман «Бладианы» Сабатини. Но я бы провел и другую параллель, возможно тоже неожиданную, но явную. С «Пером Гюнтом» Ибсена. Хотя побег Генри из дому не был вызван весьма щекотливой ситуацией, да он сам слишком робок в любви по сравнению с ловеласом Пером. Но и на его долю выпали и мистика саг, и насыщенные приключениями скитания, и сказочное богатство… И самое главное — необходимость в конце концов ответить на единственный вопрос: человек он, или тролль. Вот только не повезло Моргану с готовой поручиться за него верной Сольвейг. Ведь детский образ Элизабет в его фантазиях претерпевал столько изменений, что тоже стал эрзацем. Как по мне, «Золотая Чаша» это не биография и даже не роман, а скорее философская поэма в прозе. А потому в ней полностью оправданы всевозможные красивости, которых сам Стейнбек стеснялся. А может, просто кокетничал, следуя тактическому секрету своего героя:

— Вы когда-нибудь раздумывали над древними войнами? — спросил Генри. — Я читал про походы Александра, Ксенофонта, Цезаря, и сдается мне, что ведение битвы и тактика — то есть успешная тактика — всего лишь укрытое пышными восхвалениями надувательство. Конечно, нужны и солдаты, и оружие, но выигрывает войну тот, кто умеет передернуть на манер нечестных картежников и ловко надувает врага. Вы не думали об этом, сэр? Всякий, кто сумеет отгадать, что делается в голове заурядных военачальников, как я угадываю, что делается в голосе рабов, будет выигрывать битву за битвой. Такому человеку нужно только поступать не так, как от него ждут. Вот тут и весь секрет тактики, верно, сэр?

Полюбить - так королеву, проиграть - так миллион. И это я не про главгера, который знаменитый флибустьер и реальный исторический персонаж. И не про королеву. А про феерическое фиаско стейнбека в моих глазах, во всяком случае, с этой вот книгой. Тот печальный случай, как и с ремарком, чего-то он сразу вспомнился, когда раннее творчество - яркий пример демонического ахтунга.
А ведь, казалось бы, какая тема, какая тема-то, черт возьми! Свистать всех наверх и мешок пиастров с попугаем на плече, и кружка рома. На деле же фальшивый пшик. И, поскольку, стейнбека я нежно люблю, тем сильнее получилось расстройство.

Тут плохо все. Вот просто все. Очень плохо, дополню, пожалуй. Для начала характер главгера, который выглядит инфантильным юнцом-глупцом, погруженным в бесконечные мечты о чем-то там не пойми чем вкупе с идеальной женщиной в нагрузку, однако, временами скалит мохнатую пасть и отгрызает конечности у окружающих всех мастей. Выглядит это примерно так: лежит ленивец на спине и как бы грезит, и вдруг как вскочит, как зарычит, кусанет там кого-нибудь, обольет литрами окровавленной слюны палубу фрегата, заплюет воды ближайшего моря-океана и снова прикладывается на боковую, дабы позевать.
Ну, э. Я могу согласиться, что человеческая природа весьма противоречива, но флибустьеры так-то были полные мерзавцы и бешеные собаки, чумные язвы в теле морей и океанов. А тут у нас, значит, грезы-мимозы и всякая романтическая туфтень. Ну, ладно, ок. Автор мог плевать на действительность, в которой мелкий дворянчик подался за моря, чтобы сколотить разбоем капитальчик, и ваять какой-то там образ романтического и почти что благородного бандита. Я не приняла, другой читатель примет на ура.

Однако. Как персонажи говорят. Это ж застрелиться и не встать опосля наезда занавеса. Они вещают как в плохой театральной пьесе. Так-то хорошая драматургия позволяет закрыть глаза на некоторую натужность, выспренность и фальшь сценических речевок. Но плохая... Это простите, смерть и театру, и литературе.
Особенно, доставил предсмертный монолог лучшего друга главгера. Который до того, как отойти в мир иной, развел такую многословную демагогию в стиле бездарного вилли шекспира, что увяло все живое и неживое в километре от моей читалки. О том, как он умирает во цвете лет, и не пожил, и как же так, и пошто и за што, ой, обидно же, и вот ведь невезуха и заваруха, и прилягу я, и кровь-то льется, льется, льется, и ничо не успел я в жизни, маловато пограбил и понасиловал, то есть, и мамаше передайте, что сын умер практически героем. И ЁМОЁ.
И главгер потом таскался с телом убиенного, как с драгоценностью, усаживая рядом с собой на трон в захваченном и ограбленном испанском городе панама. Экзотика, блин.

Ну, и коротко упомяну о корявом переводе, который, судя по всему, окончательно загубил книгу.

Плевалась я, короче, неистово. Прямо-таки по-флибустьерски.