Дом номер два, Авеню

4 июля 1976 года

Брайан пел перед зеркалом в холле и пытался найти пробор в волосах. Это было довольно трудно, поскольку по настоянию мамы было куплено зеркало модного дизайна – в виде звезды, – и оно больше напоминало звезду, чем зеркало. Но если стоять на полусогнутых ногах и наклонить голову вправо, то он видел отражение почти всей своей головы.

Волосы – это его гордость, так всегда говорила мама. Вроде бы нынешним девушкам больше нравятся парни с длинными волосами, хотя он немного сомневался. Он успел отрастить их до подбородка и на этом остановился – как-то потерял интерес.

– Брайан!

А может, заложить пряди за уши?

– Брайан!

Крик дергал его, как поводок собаку. Он заглянул в дверь гостиной.

– Да, мам?

– Будь другом, принеси коробочку «Милк трей»^[21]. Эти ноги… они меня окончательно доконали.

Мама утопала в море вязания, ноги покоились на валике дивана, и она растирала шишки на стопе прямо через колготки. Он даже расслышал потрескивание статического электричества.

– Все эта чертова жара. – Она морщилась от напряжения, тяжело отдувалась.

– Вон там! Там! – Перестав растирать шишки, она указала на табурет, на котором, в отсутствие ее ног, нашли прибежище журнал «ТВ таймс», домашние тапочки и надорванный пакетик мятных леденцов. Он протянул ей конфеты, и она уставилась в открытую коробочку с той же сосредоточенностью, с какой ученик на экзамене пытается ответить на самый трудный вопрос.

Затем сунула в рот конфету с апельсиновым кремом и окинула неодобрительным взглядом его кожаную куртку.

– Собрался куда?

– Иду выпить пинту с ребятами, мам.

– С ребятами? – Она взяла рахат-лукум.

– Да, мам.

– Тебе уже сорок три, Брайан.

Он хотел было запустить пальцы в волосы, но, вспомнив о бриолине, вовремя остановился.

– Хочешь, попрошу Вэл немного подстричь тебя в следующий раз, когда она заскочит?

– Нет, спасибо. Я отращиваю волосы. Девушкам так больше нравится.

– Девушкам? – Она расхохоталась, к передним зубам у нее прилипли три крохотных кусочка рахат-лукума. – Тебе уже сорок три, Брайан.

Он переступил с ноги на ногу, кожаная куртка скрипнула в плечах. Он купил ее на рынке. Наверняка подделка. Возможно, просто синтетика, которая притворилась кожей, а он единственный человек, которого продавцу удалось обдурить, вот и носит ее теперь, как полный идиот. Брайан приподнял воротник, который тоже скрипнул под пальцами.

Горло матери раздувалось и опускалось вместе с рахат-лукумом, он наблюдал за тем, как она проводит языком по коренным зубам – хочет убедиться, что деньги на сладкое выброшены не напрасно.

– Вытряхни эту пепельницу перед тем как уйти. Умница, хороший мальчик.

Он взял пепельницу и держал ее на расстоянии вытянутой руки, как некую странную скульптуру. Эдакое кладбище сигарет, и каждая датирована разным цветом помады. Он следил, чтобы те окурки, что примостились на самом краю, не свалились, пока шел с пепельницей через комнату.

– Только не в камин! Выброси в мусорку на улице. – Инструкции она давала с набитым ртом, пережевывая батончик с лимонной начинкой. – Если оставишь здесь, весь дом насквозь провоняет.

Откуда-то из глубины окурков вился дымок. Поначалу он подумал, что показалось, но затем запах ударил в ноздри.

– Надо быть осторожней. – Он кивком указал на пепельницу. – Так и пожар может начаться.

Она подняла на сына глаза, затем снова уставилась на коробочку с «Милк трей».

Оба помолчали.

Брайан порылся в пепельнице и нашел светящийся кончик окурка. Сжал его в пальцах, огонек замигал и потух, струйка дыма иссякла.

– Ну вот, загасил, – сказал он.

Однако мать была целиком поглощена шоколадками, шишками на стопе, конфетами с апельсиновым кремом, и потом, на Би-би-си 2 как раз начинался фильм. Он знал, что все будет точно так же, когда он вернется из «Легиона». Знал, что она натянет одеяло на ноги, что опустошенная коробочка из-под ассорти будет валяться на ковре, что телевизор в углу будет разговаривать сам с собой. Знал, что она так и не рискнет сдвинуться с места, выбраться из своего убежища на диване, заваленного вязаньем. То был ее мирок, отгороженный от всего остального мира, в нем она жила на протяжении последних нескольких лет, и с каждым месяцем он все больше сужался и скукоживался.

На улице стояла тишина. Брайан приподнял крышку мусорного ведра и высыпал сигаретные окурки, отчего прямо в лицо ударило облачко пепла. Закончив кашлять и отмахиваться, он попытался глотнуть свежего воздуха. Потом поднял глаза и увидел в садике дома номер четыре Сильвию. Ни Дерека рядом, ни Грейс. Она была одна. Редко удавалось увидеть ее в одиночестве, и он осмелился понаблюдать за соседкой какое-то время. Та не поднимала глаз. Она полола сорняки и бросала их в мусорное ведро, отряхивая с рук землю. Время от времени выпрямлялась, тяжело дыша, и вытирала лоб тыльной стороной ладони. Она ничуть не изменилась. Ему хотелось сказать ей об этом, но он знал: могут быть проблемы.

Он почувствовал, как под воротник заползла струйка пота. Брайан не знал, сколько времени наблюдал за Сильвией, но вот она подняла глаза и увидела его. Приподняла руку, чтобы помахать, но он успел вовремя развернуться и уйти в дом.

Вошел, поставил пепельницу на табурет.

– Постарайся быть дома к десяти, – сказала мать. – Мне нужно смазать ногу.

«Королевский Британский легион»

4 июля 1976 года

В «Легионе» было пусто, если не считать двух стариков, примостившихся в углу. Всякий раз, когда Брайан видел их, они сидели на одном и том же месте, все в той же одежде и вели все те же беседы. Оба говорили и переглядывались, но каждый старикан вел разговор с самим собой и слушал исключительно себя. Постепенно глаза Брайана освоились с темнотой. По сравнению с улицей здесь было намного темнее и прохладнее. Солнце пропитало обои с ворсистым рисунком и отполированное дерево. Лучи его поглотила гладкая поверхность бильярдного стола, падали они и на рисунок ковра, изрядно истертого ногами посетителей. В «Легионе» стоял мертвый сезон. Вот где-то в середине зимы – совсем другое дело. Воротничок рубашки Брайана был мокрым от пота, казалось, он едва передвигает ноги.

Клайв сидел на табурете в самом конце стойки бара, скармливая чипсы черному терьеру, который нетерпеливо переступал лапами и тихонько повизгивал, когда чувствовал, что перерыв между угощением слишком затянулся.

– Пинту? – спросил он, и Брайан кивнул.

Клайв сполз с табурета.

– И теплого, – добавил он. Брайан снова кивнул.

Брайан протянул ему деньги. Слишком много мелких монет. Приподнял бокал, и пена соскользнула с края и потекла на стойку.

– Все еще ищешь работу? – спросил Клайв, взял тряпку и протер мокрое пятно на стойке.

Брайан пробормотал в кружку нечто нечленораздельное и отвернулся.

– Расскажи об этом, мой сладкий. Если они еще хоть раз урежут мне часы, тоже придется вернуться в игру. – Клайв перевернул ладонь и начал рассматривать свои ногти.

Брайан смотрел на него поверх ободка бокала.

– Ладно, пошутил. – Клайв рассмеялся. Брайан хотел засмеяться вместе с ним, но как-то не получилось.

Он принялся за второй бокал, когда они пришли. Гарольд вошел первым, он был в шортах.

– Вечер добрый! Всем добрый вечер! – провозгласил он, хотя бар все еще оставался практически пуст. Старики в углу закивали и отвернулись.

– Клайв! – воскликнул Гарольд таким тоном, точно никак не ожидал увидеть здесь Клайва. Мужчины обменялись рукопожатием, похлопали друг друга и другой рукой, пока не образовалась целая горка из сплетенных в рукопожатии и тряске рук.

Брайан наблюдал за ними.

– Может, двойной фирмы «Даймонд»? – Гарольд кивком указал на бокал Брайана.

Брайан ответил – нет, спасибо, он купит себе сам. В ответ Гарольд пожал плечами – дескать, как угодно, – снова обернулся к Клайву, улыбнулся и завел с ним разговор. Брайан не слышал, о чем они там толкуют. Примерно в середине этой беседы в баре появился Эрик Лэмб с Шейлой Дейкин, и Клайв удалился в подсобку – не иначе как отыскать вишенку к «Бэбичам»^[22] Шейлы.

Брайан последовал за ними к столику и вскоре обнаружил, что сидит у стены, зажатый между автоматом по продаже сигарет и пышным бюстом Шейлы.

Она посмотрела на него и сморщила носик.

– Снова начал курить, Брайан? От тебя несет, как из грязной пепельницы.

– Это мама, – ответил он.

– И еще тебе не мешало бы подстричься, – заметила она и окунула вишенку в бокал. – Черт знает что на голове творится.

Где-то играло радио. Брайан слышал обрывки мелодий, но никак не мог понять, что это за группа. То ли «Дрифтеры»^[23], то ли «Плэттеры»^[24]. Он хотел попросить Клайва включить погромче, но тот последние пять минут стоял в самом конце барной стойки, протирая полотенцем все тот же бокал, и пытался прислушаться к разговору. Он вряд ли хотел отрываться от этого своего занятия.

– Тихо! Тихо! – Гарольд постучал краешком подставки для бокала по столу, хотя нельзя сказать, чтоб публика в баре так уж расшумелась. – Я созвал вас, чтобы обсудить недавние события.

Тут Брайан понял, что почти допил свою пинту. И покрутил бокалом, чтобы собрать пену, налипшую на стенки.

– Недавние события? – Шейла крутила пальцем сережку. Она была металлическая и напоминала Брайану знаки, которыми украшают тотемный шест. Серьга оттягивала мочку уха почти к самому низу подбородка, и от тяжести дырочка в ухе покраснела и была отчетливо видна.

– Эту историю с Маргарет Кризи. – Гарольд все еще сжимал в пальцах подставку для пива. – Джон вбил себе в голову, что к этому имеет отношение кто-то из дома одиннадцать. В прошлый уик-энд после церкви был просто вне себя.

– Вот как? – заметила Шейла. – Жаль, меня там не было.

Гарольд покосился на нее.

– Конечно, не было, – сказал он. – Я и не ждал, что ты придешь.

– Нахал и мерзавец, вот ты кто! – Она принялась крутить другую серьгу. От ее смеха затрясся столик.

Гарольд подался вперед, но протиснуться в столь узкое пространство у него не было возможности.

– Мы просто должны себе уяснить, – сказал он, – что именно произошло.

Музыка кончилась. Брайан слышал, как поскрипывает полотенце Клайва о стенки бокала, слышал невнятное бормотание уединившихся в углу стариков.

– Да ты присядь с нами, Клайв, чего тебе там торчать! – Эрик Лэмб кивнул на стоявший рядом со стойкой свободный стул. – Ты такой же член общества, как и все мы, остальные.

Клайв отступил на шаг, прижал полотенце к груди и ответил, что не считает, что его место там. Но Брайан заметил, как уговаривает его взглядом Гарольд, и вот Клайв подтащил по линолеуму стул и втиснулся между Гарольдом и Шейлой.

– Я специально не позвал сегодня Джона. – Гарольд откинулся на спинку, скрестил руки на груди. – Нам ни к чему, чтоб он закатывал тут сцены.

– А почему он считает, что все это имеет отношение к дому одиннадцать? – Шейла допила «Бэбичам» и теперь вертела бокал за ножку. Он сползал к краю стола.

– Ты же знаешь Джона, – заметил Гарольд. – Вечно ищет повод для тревоги, никак не может успокоиться.

Брайан кивнул в знак согласия, хотя сам бы такое ни за что не сказал. Когда они были детьми, Джон любил пересчитывать автобусы. Думал, это принесет ему счастье.

«Чем больше автобусов мы увидим, тем лучше, – говорил он. – Тогда ничего плохого точно не случится». Из-за этого он опаздывал в школу, выбирал более длинный путь, часто останавливался, высматривая автобусы. Брайан смеялся: «Мы опоздаем, какое же это счастье?» Но Джон грыз ногти и говорил, что на сегодня еще недостаточно.

– Но ведь не думает же Джон, что этот извращенец ее заманил? – спросила Шейла. Бокал ее накренился – вот-вот упадет, – и Эрик Лэмб оттянул ее руку назад.

– О, нет, нет. Ничего подобного, конечно. – Гарольд вообще очень часто повторял «нет». Эти «нет» так и вылетали у него изо рта, точно стайка перепуганных птичек. Он умолк и принялся изучать подставку для бокалов.

– А я бы не удивилась, если да, – сказала Шейла. – До сих пор считаю, что он забрал того ребенка.

Гарольд смотрел на нее секунду-другую, потом опустил глаза.

– Но ведь с ребенком все оказалось в порядке, Шейла. – Эрик забрал у нее бокал. – А это самое главное.

– Чертов извращенец, – пробормотала она. – Лично мне плевать, что там считает полиция. У нас нормальная улица, на которой живут нормальные люди. И ему тут не место.

За столом воцарилось молчание. Брайан слышал, как течет «Гиннесс» по горлу Эрика Лэмба, как шуршит полотенце между пальцев у Клайва. Он слышал, как позвякивают серьги в ушах Шейлы, как Гарольд постукивает подставкой по столу, слышал собственное дыхание. Ведь тишина тоже имеет звучание. И она звенела в его ушах до тех пор, пока не стала просто невыносимой.

– Маргарет Кризи часто болтала с моей мамой, – проговорил он. И поднес бокал ко рту. Пива в нем почти не осталось.

– О чем это? – спросил Гарольд. – О доме одиннадцать?

Брайан пожал плечами:

– Я с ними никогда не сидел. Они часами играли в джин в задней комнате. Приятная компания – так говорила про нее моя мама. Умеет слушать человека.

– Да ведь она, Гарольд, только и знала, что сновать в твой дом и обратно, – заметила Шейла. Открыла кошелек, вытащила фунтовую банкноту и положила перед Клайвом.

– Неужели? Ни разу ее не видел.

– Ну, наверное, общалась только с Дороти, – сказала Шейла. – Пока тебя дома не было.

Брайан хотел положить на фунтовую бумажку горку мелких монет, но Шейла отодвинула его руку.

– Дороти видела, как Маргарет Кризи заходит в одиннадцатый дом, – сказал Гарольд. – И была она тогда в полной истерике, как недавно Джон. Считает, кто-то ей что-то сказал.

Клайв собрал пустые бокалы, понес их к бару, придерживая каждый одним пальцем.

– Ну, что тут добавить? Полиция считает, что пожар – просто несчастный случай.

– Сами знаете Дороти, – сказал Гарольд. – Она готова наговорить кому угодно что угодно. И при этом не понимает и половины того, что говорит.

Бокалы, позвякивая, покидали столик.

– Пока полиция не передумает и не начнет копать по новой все и с самого начала… – В кои-то веки Шейла говорила, понизив голос. Она все еще держала в руках кошелек, и Брайан услышал, как щелкнула застежка. Руки ее огрубели от жары, лак на ногтях облупился.

– Ради бога, Шейла, именно об этом я и говорю. – В баре никого больше не осталось, даже старички ушли. И все же Гарольд огляделся по сторонам и придвинулся к столу. – Прекрати паниковать. Мы же заранее договорились, что просто выразим свои чувства, и все. А остальное зависит от случая.