Цитаты из книги «Шоколад»

Не имеет сущности, распылен на миллионы частичек, что коварными червоточинами проникают в кровь и душу.

Во мне говорит отчаяние. Оно подтачивает душу, разъедает клеточка за клеточкой, как летучая пыль и песок разрушают храм, годами оседая на его камнях. Оно подрывает во мне решимость, отравляет радость, убивает веру. Я хотел бы вести их через испытания, через тернии земного пути

раса избранных, путешественники. Мы видели и испытали гораздо больше, чем они, кто довольствуется монотонным «сон – работа – сон», возделыванием аккуратных садиков, одинаковыми загородными коттеджами и жалкими мечтами. Мы их за это даже чуть-чуть презираем. А потом

Вообще-то я лукавила. Каждый край самобытен, и возвращение в город, где ты жил когда-то, сродни возвращению в дом старого друга. А вот люди обезличиваются – одни и те же лица в городах, за тысячи километров друг от друга, одни и те же гримасы. Пустые враждебные взгляды чиновников, любопытные взгляды крестьян, скучные скользящие взгляды туристов. Одни и те же влюбленные, матери, нищие, калеки, торговцы, поклонники бега трусцой, дети, полицейские, таксисты, сутенеры. Время идет, и тебя начинает мучить паранойя – кажется, будто все эти люди тайком следуют за тобой из города в город, в другой одежде, в другом обличье, но по существу те же самые. Занимаются своей рутиной, а сами косятся на нас, чужаков, незваных пришельцев. На первых порах тебя распирает чувство превосходства. Мы – раса избранных, путешественники. Мы видели и испытали гораздо больше, чем они, кто довольствуется монотонным «сон – работа – сон», возделыванием аккуратных садиков, одинаковыми загородными коттеджами и жалкими мечтами. Мы их за это даже чуть-чуть презираем. А потом приходит зависть. Поначалу мы посмеиваемся над собой. Что-то кольнуло вдруг и почти сразу исчезло при виде женщины в парке, склонившейся над малышом в коляске; лица обоих озарены, но не лучами солнца. Потом зависть дает о себе знать второй раз, третий – двое влюбленных идут по набережной, держась за руки; вот молодые сотрудницы некой фирмы весело смеются за столиком, подкрепляясь в обед кофе с круассанами… – и вскоре поселяется в душе ноющей болью. Нет, куда б ни завели тебя скитания, каждый уголок на земле по-прежнему самобытен. А сердце со временем начинает разъедать ржа. Смотришь утром на себя в гостиничное зеркало, а лицо твое будто помутнело, затерлось от множества таких вот случайных взглядов. К десяти часам простыни будут выстираны, ковер вычищен. Странствуя, мы регистрируемся в гостиницах под разными именами. Идем по жизни, не оставляя следов. Не отбрасывая тени, как призраки.

– И не смотри на меня так, девонька. – Арманда озорно подтолкнула меня локтем. – После шикарного обеда из пяти блюд тебе хочется кофе и ликера, правильно? Ты ведь не станешь есть на десерт кашу, верно? Просто ради того, чтобы напихать в себя побольше? – Арманда… – Не перебивай. – Ее глаза блестят. – Это я к тому, что нужно знать, когда остановиться, Вианн. Нужно вовремя отодвинуть тарелку и попросить десерт. Через две недели мне стукнет восемьдесят один… – Но это все равно еще не возраст, – взвыла я. – Не могу поверить, что вы готовы так просто взять и сдаться. Арманда посмотрела на меня. – И все же ты сама посоветовала Гийому не лишать Чарли последней капли достоинства. – Но вы же не собака! – сердито огрызнулась я. – Нет, – тихо ответила Арманда. – Иуменяесть выбор.

А сама Вианн Роше и вовсе не обращает внимания. Она даже не стремится вписаться в наше общество. Наоборот, всячески подчеркивает свою чужеродность. Дерзко здоровается со мной через всю площадь, поощряет эксцентричность таких, как Арманда, и сумасбродство детей, следующих за ней по пятам. Она даже в толпе выделяется. Если все размеренно шагают по улице, она непременно бежит. Ее волосы, ее одежда неизменно развеваются по ветру; безумные расцветки – оранжевые, желтые, в горошек, в цветочек. В мире дикой природы попугая, затесавшегося в стаю воробьев, вскоре растерзали бы за яркое оперение, а ее все привечают, даже восхищаются ею. То, за что обычно укоряли бы, не вызывает осуждения лишь потому, что это – Вианн.

– Ты столько всего видела. – В голосе Жозефины зависть и чуточка благоговения. – А еще такая молодая. – Мы с тобой почти ровесницы. Она покачала головой. – Нет, я – тысячелетняя старуха. – На ее губах заиграла добрая мечтательная улыбка. – Я бы тоже хотела путешествовать. Просто идти за солнцем, не думая о том, куда завтра приведет дорога. – От этого устаешь, поверь мне, – мягко сказала я. – И через некоторое время начинает казаться, что каждый новый край ничем не отличается от предыдущего. Она с сомнением посмотрела на меня. – Поверь мне. Я знаю, что говорю.

– О. – Он смотрит на меня с опаской, будто вот-вот у меня на голове прорастут рога. – А вы сами – не сочтите меня назойливым – во что верите вы? В ковры-самолеты и магические руны, в Али-Бабу и явления Святой Богородицы, в путешествия в астрал и предсказания будущего по осадку в бокале из-под красного вина… «Флорида? Диснейленд? Эверглейдс? Как же все это, милая? Неужели не увидим, а?» Будда. Путешествие Фродо в Мордор. Пресуществление. Дороти и Тото. Пасхальный кролик. Инопланетяне. Чудовище в шкафу. Воскрешение мертвых к Судному дню. Жизнь по велению карт… Бывали времена, когда я во все это верила. Или делала вид, что верила. Или делала вид, что не верила. «Как скажешь, мама. Лишь бы ты была счастлива». А теперь? Во что я верю теперь? – Я верю, что самое главное на свете – быть счастливым, – наконец отвечаю я.

Нужно время, говорит мне Гийом, чтобы Ланские принял

Вчера – пятнадцать покупателей. Сегодня – тридцать четыре. В том числе Гийом. Он купил кулек вафель в шоколаде и чашку жидкого шоколада. Чарли, как всегда, с ним – лежит покорно под табуретом, свернувшись клубочком. Гийом время от времени наклоняется и вкладывает в его ненасытную, жаждущую угощения пасть кусочек коричневого сахара.