– Судя по ярлычкам на вещах, я заключаю, что вы уже успели разделить большую часть имущества. – Кассандра изучила винный графин, который впервые за всю свою службу пустовал. Склонив голову набок, она удостоверилась, что права на него уже предъявил мистер Чарльз Фаул. Уж с ним-то графину пустовать не придется.

– Завещание огласили на прошлой неделе, и мои братья уже все решили. – Изабелла ничем не выдала своих чувств. Она сидела опустив голову, и ярко-голубые глаза изучали тарелку.

Кассандра, однако, вынуждена была высказаться прямолинейнее:

– И вашим братьям по завещанию достаются все без исключения предметы обихода и движимое имущество?

Она и сама услышала, как резко прозвучали ее слова, и немедля пожалела о сказанном: ей было давно и хорошо известно, что многие находили ее манеру чрезмерно резкой, и она изо всех сил старалась говорить помягче. Но на этот раз положение и впрямь было слишком досадным. Фаулы во многом походили на Остинов: два обширных семейства, богатых и сыновьями, и дочерьми, и обеим семьям улыбалась фортуна, но, судя по всему, щедро благоволила она лишь мужской части.

– Отец, правда, завещал кое-какие романы моей сестре Элизабет, – Изабелла указала на книжный шкаф с одной-единственной полкой, пустой и пыльной. – Его самые любимые, которые они читали вместе.

Кассандра оживилась:

– Так-так!

Наконец-то разговор свернул на ее излюбленную тему. Она лукаво полюбопытствовала:

– И чьему же перу они принадлежали, могу ли я узнать?

– Чьему? – Казалось, вопрос не на шутку озадачил Изабеллу, как будто книги – это просто книги, а кто их написал, не столь уж важно. – Но как же, перу сэра Вальтера Скотта, насколько мне известно.

Кассандра покрепче ухватила вилку, изо всех сил удерживаясь от раздосадованной гримасы. Сэр Вальтер Скотт. Сэр! Почему это всегда и непременно мужчина? Ах, до чего ей хотелось в кои-то веки позволить себе несдержанность в проявлении чувств. Но нет, она промолчала, размышляя о превратностях славы, о муках истинного гения, о том, как осознала – совершенно внезапно, – что никогда не питала теплых чувств к сестре Изабеллы, Элизабет.

Но тут что-то прервало ход ее мыслей. И что? У Изабеллы наконец нашлось собственное мнение.

– На мой вкус, его книги очень… – Помедлив, она огляделась, будто подыскивая точное словцо. – Очень… очень… – И вот ее каким-то чудом осенило: – Очень длинные. – Она глубоко вдохнула, готовясь продолжить. Вступив таким образом на неожиданную стезю литературной беседы, Изабелла набралась отваги, чтобы продвинуться в неизведанную область еще дальше. – В них очень, очень много слов. – И не без горечи завершила: – Они отнимали у всех слишком уж много времени.

Кассандра обыкновенно привыкла вести беседу несколько более сложную, однако сейчас не могла не согласиться. В ином обществе она, пожалуй, настояла бы, что Скотт был тонким поэтом, и пошутила, что превзойти его в искусстве очерка никому не удалось, однако почувствовала, что сейчас перед ней вряд ли достойная публика.

– А вы, Изабелла? Вы сами любите романы? Какие у вас самые любимые?

– Романы? Я? – Изабелла вновь пришла в недоумение. – Любимые? У меня? Нет. Решительно ни одного.

На том дебаты и закончились. Кассандра сдалась. В гостиную протопала Дина и неуклюже водрузила на стол компот, который они и пили в молчании, нарушаемом лишь мерным тиканьем часов.

* * *

– Прошу вас, садитесь на мамино место, – настояла Изабелла, когда они отужинали. Кассандра без промедления согласилась, ведь мамино кресло стояло ближе всего к камину.

Перед ними зиял долгий вечер в гостиной – последняя тягота этого тягостного дня. Вошел Пирам и разлегся на ковре: дом был из тех, где собакам предоставлялась полная свобода. Кассандра ничего не имела против этого пса в частности, но не совсем одобряла подобные вольности как таковые. Она поудобнее устроилась в кресле и извлекла из саквояжа рукоделие. До чего оно всегда кстати, ведь можно не поднимать глаз от иголки и стежков. Рукоделие не раз выручало ее в сложном положении, занимало и отвлекало, если собравшиеся чувствовали себя неловко. Кассандра нередко задавалась вопросом, как же обходятся мужчины, если у них подобного занятия нет. Хотя, судя по всему, они гораздо реже терялись и не знали, о чем заговорить.

Кассандра взяла с собой лишь лоскутное шитье. Зрение у нее было уже не столь острое, как прежде, и более тонкое рукоделие не далось бы ей при свете лампы.

– А у вас нет никакого рукоделия, милая Изабелла? – Она подсунула бумажный квадратик под лоскут хлопковой ткани в цветочек и принялась класть стежок за стежком, обшивая по краям изображение веточки хлопка. – Вы ничего не вышиваете, не вяжете?

Изабелла, не сводя глаз с огня в камине, покачала головой:

– Мне такое всегда скверно давалось.

Кассандра, которая могла бы шить и с закрытыми глазами, взглянула на собеседницу удивленно. До чего чуднáя эта малютка Изабелла. Кассандра знала ее с самого рождения – как быстро мелькнули и пронеслись годы! – и все же, как она сейчас поняла, на деле вовсе ее не знала. Она пристально оглядела собеседницу: фигура изящная, но траурный наряд сидит скверно; черты вроде бы и тонкие, но скорбь лишила лицо миловидности. Изабелла не унаследовала ни красоту матери, ни ум отца – хотя голубые глаза, так приковывавшие внимание, несомненно, были от него. Миновало сорок лет, и даже теперь ничего определенного о ее характере и сущности заключить так и не получается. Вряд ли удастся пожить здесь, в доме священника, не завязав хоть какое-то подобие отношений с его дочкой, но с Изабеллой она словно блуждала в полном мраке, нащупывая в толстой глухой стене потайную дверцу. И ключ было не подобрать.

Вдруг Кассандру осенило:

– Надеюсь, когда настал последний час вашего отца, смерть была к нему милосердна?

Что же еще и обсуждать с теми, кто недавно понес утрату, если не саму Утрату?

Изабелла вздохнула:

– Еще дней за десять стало ясно, что его последний час близок. После ужина у отца приключился удар, а когда Дина вошла к нему на следующее утро, он был так слаб, что и встать не мог…

Ключ подошел. Дверца наконец распахнулась, и беседа завязалась.

– …Боль, которая его мучила, которую он переносил так мужественно, наконец…

Игла так и мелькала, а Кассандра продолжала внимать рассказу о ледяных ваннах и припарках и внезапно почувствовала себя гораздо уютнее.

– …На пятый день папенька так упал духом, что нам удалось наконец пригласить доктора…

– Разве к услугам доктора до этого не прибегали?

Какое возмутительное небрежение!

Изабелла снова вздохнула:

– Мистер Лиддердейл прекрасный врач, и большая удача, что он практикует в нашем приходе. К нему охотно обращаются все – вернее, все, за исключением папеньки. Отцу казалась сомнительной сама мысль о том, чтобы в деревне имелся доктор. Он опасался, что в таком случае возьмут привычку хворать те, кто менее всех может себе это позволить. Но когда самому папеньке сделалось уже не до возражений…

Кассандре пришло на ум, что смерть, должно быть, и впрямь стала сущим мучением для доброго викария: лежать безмолвно и понимать, что твои гневные требования никто не принял во внимание.

– И, разумеется, я была так благодарна, что мистер Лиддердейл был со мной. Какое облегчение наконец стоять у смертного одра не в одиночестве!

– Но как же ваши сестрицы, Изабелла? – перебила Кассандра. – Разве они не подменяли вас?

– О, Элизабет сейчас слишком занята деревенскими ребятишками. И безусловно, они не должны пострадать. Она теперь редко сюда наведывается.

Ох уж эта Элизабет! Откровенно говоря, от нее Кассандра иного и не ожидала.

– Ну а Мэри-Джейн? Она ведь живет неподалеку, ей только церковное кладбище перейти.

– У Мэри-Джейн, конечно, свои семейные заботы и хозяйственные хлопоты.

«О, эта тирания, властвующая над замужней женщиной, – подумала Кассандра, – даже если та – бездетная вдова».

– В таком случае сестры должны быть благодарны вам за то, что вы взяли на себя всю эту ношу в одиночку.

– Мне это не составило труда, – Изабелла пожала плечами. – И уж особенно после того, как явился доктор. Странно течет время, когда рядом кто-то умирает, но точный срок неизвестен. Мистер Лиддердейл утверждает, что в этом смерть сходна с рождением.

Кассандра не раз имела дело и со смертью, и с рождением и хорошо знала, какие это испытания. У нее закончилась нитка, и она вытянула из саквояжа новую.

– А потом, уже перед самым концом, он сказал, что проголодался, и я вспомнила, что у нас есть хороший пирог со свининой. Он обожает пироги со свининой. В этом еще и яйцо было внутри, а он очень любит яйца…

– Фулвар на смертном одре пожелал пирога со свининой? – Кассандра вдела нитку в иголку и покачала головой: воистину, о покойном можно слагать легенды.

– Не отец! Мистер Лиддердейл! Ему часто случается проголодаться, даже сильнее, чем папеньке. Роста он невысокого, но сложения крепкого и так много работает. – В глазах Изабеллы заплясали отсветы огня. – Так о чем я? Ах да, и вот мы сидели по обе стороны кровати. Он все никак не мог решить, чаю ему выпить или пива. Как раз об этом у нас и шла речь. Ведь когда не ложишься всю ночь, непонятно, то ли ужин, то ли завтрак и что подавать. И вдруг он схватил отца за руку и воскликнул: «О, Изабелла!» Да, так и сказал: «О, Изабелла!» Вот тогда-то я поняла, что все кончено. Кончено. И что мне никогда больше не сидеть вот так рядом с ним.

Кассандра уже была наслышана о том, как глубоко Изабелла переживает кончину Фулвара. Домочадцы рассказали, что на протяжении отцовской болезни она держалась храбро, но, когда его не стало, была сама не своя от горя. А после похорон ее даже пришлось уложить в постель. Свидетельство было налицо – слезы в глазах Изабеллы, – и все же Кассандра находила такую скорбь поразительной. Разумеется, горевать по родителям подобает: таков долг отпрысков. Но дóлжно ли по всем родителям тосковать одинаково?

Кассандра принялась укладывать шитье. Внезапное красноречие Изабеллы помогло скоротать вечер. И наконец настал час, когда обе могли с достоинством отойти ко сну.

Изабелла первой поднялась по крутой дубовой лестнице, высоко держа лампу и освещая дорогу Кассандре, которая медленно одолевала ступеньку за ступенькой. На половине пути, на площадке, она вынуждена была остановиться и сделать передышку, и здесь ее настиг сквозняк, дувший сквозь штору из северного окна. Нелегко это будет – жить в доме, который просторнее и выше ее коттеджа в Чотоне, к какому она привыкла. Вот бы ей улыбнулась удача и не пришлось задерживаться здесь надолго.

Изабелла повела гостью по коридору. Дверь в спальню матери Изабеллы была открыта нараспашку, и Кассандра успела мельком увидеть довольно, чтобы удостовериться: и отсюда вещи еще не вынесли. Это внушало надежду. Миновали комнату, которую Кассандра до сих пор мысленно называла «комната Тома», – какое облегчение, что ей отвели другую, не эту! – и наконец достигли цели.

Эту комнату Кассандра тоже прекрасно знала: та много лет служила единственным пристанищем бедной мисс Мёрден, никому не нужной, привязчивой, одинокой, обузе для всей семьи. На двери пришпилен был ярлычок: «Отсюда все вещи назначаются в работный дом». Если Кассандра и питала какие-то надежды, что ее устроят с удобством, сейчас они вмиг рухнули.

Изабелла ввела ее внутрь, зажгла лампу у изголовья и пожелала доброй ночи. То, что Кассандру поместили сюда неспроста, от гостьи не укрылось. Воздух в комнате был холодный и застоявшийся, обстановка самая простая. Вода в кувшине на умывальнике нашлась, но и она оказалась холодной. Кассандра повела ладонью над постелью – теплом не повеяло, ни горячего кирпича, ни грелки, – и подумала: «Что ж, вот оно как. Теперь я – одинокая, никому не нужная обуза для этой семьи».

Сундук никто не разобрал, но Кассандра решила не тратить на него время. Пока что в ней еще теплились силы: не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Она немедля приступит к поискам писем.

Кассандра подошла к двери, прислушалась, выждала, пока шаги стихнут и в доме воцарится тишина, отворила дверь и выскользнула вон. В сумраке прокралась в комнату матери Изабеллы и уже едва не ступила на порог, как вдруг за спиной у нее раздался голос:

– Помочь вам чем, мисс Остин? – У подножия чердачной лестницы стояла Дина, освещенная снизу тусклой сальной свечкой. – Никак заплутали, мэм?

– Ах, Дина, прошу прощения, – Кассандра изобразила замешательство. – Вот чуднó. Не припоминаю, зачем сюда вышла.

– Это с устатку, верно вам говорю. Вам бы, мэм, лучше прилечь. Во-от туда вам, во-от туда. – Дина без улыбки следила за ней. – Вот, верно. Спокойной вам ночи, мисс Остин. – И так и караулила, пока Кассандра не вернулась к себе в комнату.