День 2

Вторник, 29 мая 2018 года

В комнату для наблюдений в подвале Толман-холла доктор Уоллис вошел с портфелем и двумя стаканчиками кофе на картонном подносе, какой дают при покупке навынос. Опустив поднос на стол, он сказал:

– Капучино и ванильный латте. Выбирай.

– Вообще-то я кофе не пью, профессор, – сказала Пенни. – Только чай.

– Мне больше кофеина достанется. – Устало вздохнув, он уселся во второе кресло. – Не помешает.

– Да, вид у вас усталый, профессор. – Она взглянула на него с подозрением. – Развлекались в ночном клубе?

– Стар я для ночных клубов, Пенни. Немножко выпил дома.

– Один?

– Да, один, – ответил он, что по большей части было правдой. После ухода Бренди он просидел далеко за полночь, покуривая травку и потягивая свой лучший ром под громкую музыку. Он потер глаза и посмотрел на подопытных австралийцев. Чед ничком лежал на тренажерной скамье, видимо отдыхая между упражнениями, а Шэрон полулежала в кровати за книгой. – Как они?

– Порядок, дружище. – Пенни предприняла жуткую попытку сымитировать австралийский акцент.

– Господи, – произнес он.

– Не круто?

– Попытка не пытка.

– Шэз научила меня всяким австралийским выражениям.

– Шэз?

– У нее такая кличка.

– Слышал, но…

– Она просила называть ее именно так. Они в Австралии так имена коверкают. Я не хотела бы стать Пенз, напоминает вулканическое стекло…

– Куда хуже, чем денежная единица.

– Ха-ха. Нет, Шэз сказала, что меня звали бы Пакси. А как вас, даже не знаю. Пожалуй, Ройз не подходит. На цветок похоже, слишком женственно для такого маскулинного мужчины.

– Маскулинного?

– Вы очень маскулинный мужчина, профессор. Хм-м… Может быть, вам подойдет Уоллси? Спросите у нее.

– Первым делом и спрошу, – сказал он. – О чем еще вы говорили?

– Знаете, что такое «карта Тасси»?

– Представь себе, Пенни, знаю.

– Правда? И что же?

– На австралийском сленге – женские волосы на лобке.

– Потому что Тасмания по форме похожа…

– Давай при передаче вахты обойдемся без таких подробностей.

– Сами спросили, о чем мы разговаривали.

– Я прочту твои записи. А ты дуй домой и отдохни. Все-таки на ногах с самого рассвета.

– Да у меня ни в одном глазу, профессор. Знаете, что интересно? Чед пошел в туалет в половине седьмого.

– И что здесь интересного?

– Это время, когда он обычно просыпается. А просыпаешься, надо отлить. Так вот, он пошел отлить в привычное время, хотя не спал. Значит, у него печень запрограммирована.

– Это просто эндогенные навязанные циклы организма, соответствующие суточному ритму.

– Извините, профессор. Английский у меня не родной, если что.

– Это его биологические часы, Пенни. Эндогенный означает, что суточные ритмы действуют самостоятельно. А навязанный – что ритмы подстраиваются под внешние условия, такие как свет и температура.

– Значит, его биологические часы подстроятся под новые условия?

– Конечно.

– И он будет писать как попало?

– Будет, когда этого потребует организм. А не когда ему велит циркадный ритм, мол, пора в туалет.

– Профессор, можно вопрос?

– Только не говори, что собираешься побрить голову.

– Чего?

– Валяй.

– Утром я читала в телефоне про всякие эксперименты со сном. Надо же было как-то время убить! В общем, я наткнулась на похожий эксперимент в Советском Союзе, в прошлом веке…

Уоллис улыбнулся.

– Я ждал, когда вы с Гуру меня об этом спросите.

Она говорила о диковинной легенде, которая в последние годы циркулировала в интернете. По самой распространенной из версий, в конце 1940-х годов пяти политическим заключенным в Советском Союзе предложили свободу, если они примут участие в государственном эксперименте: провести в замкнутом пространстве пятнадцать дней без сна, дыша вместо воздуха специальным стимулирующим газом.

– Ведь это похоже на то, чем сейчас занимаемся мы… – сказала Пенни.

– Надеюсь, наш газ не так токсичен, как в том случае, – заметил он.

– Это шутка?

– Русский эксперимент со сном – это легенда, Пенни. Чистый вымысел. Мы проводим тщательно просчитанное научное исследование.

– Но как вы думаете… такая жуть… может случиться в реальной жизни?

– В смысле, если долго не спать, возможны безумные поступки, членовредительство, убийство и людоедство? Ты об этом, Пенни?

– Нет, – ответила она застенчиво. – Просто от этой истории мурашки по коже. Может, потому что я здесь была одна…

– Хочешь совет, Пенни? Бери с собой интересный роман – это будет лучше, чем потреблять всякую дребедень из интернета.

– Верно, мысль хорошая. Может, я сама не чувствую, как устала. – Она зевнула, потом взяла рюкзак и поднялась. – Вы столько работаете, профессор. В свободное время что делаете?

– У меня есть хобби. Иногда заглядываю в спортзал.

– В Беркли сейчас так пусто. И непривычно – никого нет. Все мои друзья и подруги по домам разъехались.

– Я люблю тишину. Умиротворяет.

Пенни кивнула, но осталась на месте.

– Я тут подумала: может, нам на неделе сходить куда-нибудь поужинать?

Доктор Уоллис постарался не выдать удивления. Он уже понял, что Пенни к нему неравнодушна, но не думал, что у нее хватит смелости пригласить его на ужин! Да, он встречался с Бренди, когда та была студенткой, но тогда и сам он был моложе. А Пенни… он вдвое ее старше! Этот печальный факт едва не заставил его принять приглашение… Едва.

– Это было бы очень мило, Пенни, – сказал он. – Только у меня смена до десяти вечера, к тому времени я уже буду не в лучшей форме. Но… спасибо за приглашение.

– Да без проблем, – беззаботно, но не очень убедительно отмахнулась она. – Тогда до завтра?

– На том же месте, в тот же час.

И она вышла, тихо прикрыв за собой дверь, и та закрылась сама, щелкнув металлическим язычком.

Это было не так ярко, как вчерашний уход Бренди, решительно хлопнувшей дверью, но в тишине подвала нарочито бесшумное исчезновение Пенни произвело не меньший эффект.

* * *

Чед Картер не знал точно, сколько времени заперт в этой лаборатории сна, – видимо, около суток, – но и это уже казалось охренительно долго. И вот так еще девятнадцать или двадцать дней? Как бы не опухнуть.

Поначалу, когда они с Шэз размышляли, стоит ли связываться с этим безумным экспериментом, три недели не показались им немыслимым сроком. Но тогда он, понятное дело, не представлял, что, если вовсе не спать, недолго и копыта откинуть от скуки.

Конечно, у него и раньше случались бессонные ночи, столько, что и не сосчитать. Но то была совсем другая история, когда налил глаза и гудишь напропалую, а тут трезвый, как судья, и заняться совершенно нечем, кроме как пялиться в ящик, качаться на снарядах или буравить глазами гребаную стену.

Черт, в прошлом году в это время он отрывался по полной в Европе… а теперь – словно запертая в коробке крыса. Он улетел из Мельбурна в марте со своим хорошим друганом по университету, Шейном Илзом. Они приземлились в Лондоне, где сестра Шейна, Лора, работала в маркетинговой компании. У Лоры было много бойких дружков и связей, и в первую ночь в городе она отвела их в шикарный клуб: сплошь красная кожа и бархат, а в туалетных кабинках стеклянные откидные подносы, предназначенные вовсе не для хранения напитков. Каждый раз, когда Чед заходил в мужской туалет по нужде, из соседних кабинок доносились звуки втягиваемого носом воздуха. Он бы и сам от такой радости не отказался, но денег на дурь не было.

Тем же вечером, чуть позже, в баре появилась Келли Осборн, дочь Князя Тьмы^[2], и парни толпой выстроились в очередь, чтобы перекинуться с ней парой слов. В чем тут прикол, Чед не понял. Сногсшибательной красоткой она точно не была. Избалованная мажорка. Выходит, все эти парни рвались с ней поговорить только потому, что она – дочка знаменитого папы?

Шейн, сорвиголова, взял и подкатил к ней в тот редкий момент, когда она была за столиком одна. Сел рядом, запустил для знакомства какую-то прибаутку, а она возьми и повернись к нему спиной. Потом они над этим ржали до самого утра.

Через три дня они вылетели лоукостером в Испанию, провели несколько дней в Барселоне, потом отправились в Памплону. Городок был полон иностранцев из-за ежегодного фестиваля, который Хемингуэй прославил в своей книге. Все гостиницы и хостелы заполнены под завязку, оставалось одно: купить палатки и разместиться на огромном поле вместе с тысячами других фанатов.

Найти австралийцев в путешествии несложно. Надо просто идти туда, где шумно и льется пиво. Чед и Шейн быстро сошлись с группой из двадцати австралийцев, они разбили лагерь вокруг паршивенького фургона с большим австралийским флагом, приклеенным к боковине, и следующие несколько дней вовсю бухали, перекидывали мяч для регби, опохмелялись поутру, жарили мясо и трахались в крошечных палатках.

За два дня до прогона быков в лагере появилась Шэз. Она приехала в Европу с подругой, но та вернулась в Перт. В постоянно растущей группе австралийцев Шэз была самой сексуальной, и в первую ночь Чед старался изо всех сил, чтобы ее расколоть, но она не поддалась, сказав ему, что у нее дома есть парень.

На следующее утро, одевшись в белое и подвязавшись красными поясами, они сели на зафрахтованный автобус и поехали в город. Там творилось что-то охренительное. Улицы и балконы забиты людьми. Все носились и поливали друг друга сангрией.

Первым делом – по пиву, и к полудню все две дюжины австралийцев или около того были в стельку. Какой-то ирландец, прилепившийся к ним с самого утра, так надрался, что залез на столб и спрыгнул вниз навстречу своей смерти. Он вовсе не хотел сводить счеты с жизнью. Другие прыгали со столба на подстилку из сцепленных внизу рук – вроде как рок-звезды прыгают со сцены в яму с фанатами. Этот несчастный ирландец прыгнул раньше, чем на него обратили внимание. Он бухнулся о землю головой, и его увезли санитары. Позже до них дошли слухи, что в больнице он скончался.

Понятно, что это был большой облом и совсем не то, что нужно для начала фестиваля. Но остаток дня прошел хорошо, с пьяными игрищами, легкими закусками, драками и даже танцами паровозиком. Большинство из тех, кто был в их компании, отрубились или после ужина вернулись на поле, но Чед и Шейн продолжали гулять всю ночь, чтобы успеть занять места у забора вдоль дороги, по которой побегут быки. Чед поначалу хотел в этой беготне участвовать, но после смерти ирландца перспектива быть растоптанным разъяренным быком весом в тонну стала более реальной и пугающей.

Так или иначе, вся эта гонка закончилась до смешного быстро: на все про все, от первого сигнала до последнего пролетевшего мимо быка, ушло лишь несколько минут.

На следующий день фургон с австралийцами поехал в Португалию, и Чед с Шэз отправились с ними. Почти три месяца они ездили вдоль океана, от одного городка к другому, занимались серфингом, пили и веселились, пока не пришло время расставаться. Трое парней, арендовавших фургон, двинули в Германию на Октоберфест, остальные разъехались по домам или откололись. Шэрон сказала Чеду, что хочет посмотреть Францию, и по какой-то причине (в глубине души он надеялся вставить ей пистон, не важно, есть у нее парень или нет) он вызвался ехать с ней.

Он расстался с Шейном, который хотел на личном опыте узнать, что такое Октоберфест, и вдвоем с Шэз они поехали на автобусе в Бордо, где провели ночь в старинном, обветшалом отеле (один номер, две кровати). Утром взяли напрокат машину и покатили через французские села в Париж, который мог стать самым ярким событием поездки. Эйфелева башня, Триумфальная арка, Лувр – вся эта хрень, виденная по телевизору, теперь открывалась за каждым поворотом булыжной мостовой.

Чед и Шэз застряли в Париже на месяц… Возможно, на нее подействовала романтика города – она наконец расслабилась и однажды ночью позволила себе с ним пообжиматься, хотя говорила «нет» всякий раз, когда он пытался расстегнуть ей джинсы.

Ну и ладно. Обжиматься – это тоже забавно, и вся эта подростковая прелюдия тянулась еще месяц, но тут Шэрон сказала, что заказывает билет в Калифорнию. Выбирать не приходится: у нее кругосветный билет, лететь можно только на запад. Чед думал вернуться в Мельбурн через три недели, но решил забить на возвращение и тоже заказал билет в Калифорнию.

Шэз такому повороту событий не сильно обрадовалась, но Чед истолковал это по-своему: ее к нему тянет, но при этом гложет чувство вины – ведь она изменяет своему парню.