Округлив ладони, он отставил их на целый локоть перед собой, наморщил лоб:
– А я снизу все подтыкал под ней плед и без конца на ней поправлял боа. Улавливаете, о чем я?
Руки его рисовали в воздухе полные округлости. От удовольствия он крепко зажмурился, всем телом подался вперед и нежно присвистнул.
– Одним словом, мальчик стоял навытяжку, – сказал он со вздохом. – А она кобылка норовистая, это точно. Блум между тем все показывал Крису Каллинану и кучеру разные звезды и кометы на небесах: вот тут Большая Медведица, и Геркулес, и Дракон, и всякая прочая дребедень. Но я-то, можно сказать, совсем затерялся в Млечном Пути. Он знает их все наперечет, я клянусь. Наконец, она высмотрела где-то у черта на куличках самую махонькую-малюсенькую. И спрашивает: А вот это, Польди, какая звездочка? Приперла Блума в угол, ничего не попишешь. Это вон та, что ли? говорит Крис Каллинан, да это так себе, маленький тычок в черноте. Ну, тут уж он попал в точку.
Ленехан остановился и прислонился к парапету, захлебываясь от тихого смеха.
– Ох, не могу, – задыхался он.
Бледное лицо Маккоя, на миг улыбнувшись, приняло строгое выражение. Ленехан зашагал дальше. Он приподнял свою капитанку и быстрым движением почесал затылок. Под ярким солнцем он искоса бросил взгляд на Маккоя.
– Блум – человек знающий и культурный, – произнес он серьезно. – Это не какой-нибудь простофиля с улицы… понимаете… Наш старина Блум, в нем где-то чувствуется артист.
Мистер Блум лениво переворачивал страницы «Потрясающих разоблачений Марии Монк»{883}, потом «Шедевра» Аристотеля. Нелепый шрифт, крючковатый. Цветные вклейки: младенцы клубком в кроваво-красных утробах, напоминают свежую бычью печень на бойне. Вот в эту самую минуту их множество таких во всем мире. И все тычутся головенками, хотят выйти оттуда. Каждую минуту рождается где-нибудь младенец. Миссис Пьюрфой.
Он отложил обе книжки и глянул на третью: «Истории из гетто», Леопольд фон Захер-Мазох.
– Эту я читал, – сказал он, отодвигая ее.
Торговец шлепнул на прилавок два томика.
– Вот энти славная парочка, – посулил он.
Через прилавок разило луком из его гнилозубого рта. Он наклонился, набрал стопку других книг, прижал их к своей расстегнутой жилетке и унес за грязную занавеску.
На мосту О’Коннелла многочисленные лица могли наблюдать внушительную осанку и живописный наряд мистера Дэниса Дж. Маджинни, учителя танцев и пр.
Мистер Блум, оставшись один, оглядел названия книг. «Прекрасные мучительницы», Джеймс Лавберч. Розголюб. Понятно, какого это сорта. Была у меня? Да.
Он раскрыл книгу. Кажется, та самая.
Женский голос за грязной занавеской. Послушаем. Мужчина.
Нет, ей такое не очень нравится. И уже приносил.
Он прочитал другое название: «Прелести греха». Пожалуй, более в ее вкусе. Давай посмотрим.
Раскрыв наугад, он прочел:
– И все эти доллары, которыми осыпал ее муж, она тратила в магазинах на роскошные платья и самые разорительные безделушки. Ради него! Ради Рауля!
Да. То, что нужно. Еще посмотрим.
– Их губы слились в жадном и сладострастном поцелуе, а руки его ласкали ее пышные формы под легким дезабилье.
Да. Это пойдет. А в конце.
– Вы запоздали, – произнес он хриплым голосом, бросая на нее злобный и подозрительный взгляд.
Стройная красавица сбросила отороченное собольим мехом манто, явив взору свои роскошные плечи и пышно вздымающиеся округлости. Неуловимая улыбка тронула идеальные очертания ее губ, когда она спокойно повернулась к нему.
Мистер Блум перечел еще раз: Стройная красавица…
Теплота мягко охватила его, расслабляя все тело. Тела в сбившихся одеждах податливо уступают; белки глаз наливаются. Его ноздри расширились, вынюхивая добычу. Испаренья умащенных грудей (ради него! ради Рауля!). Терпкий луковый пот подмышек. Склизкость рыбьего клея (вздымающиеся округлости!). Ощутить! Сжать! Стиснуть, что только сил! Разящий серой львиный помет!
Молодость! Молодость!
Пожилая особа женского пола, уже давно не первой молодости, покинула здание суда лорда-канцлера и судов королевского, податного и гражданского, прослушав в первом дело о признании невменяемым Поттертона, во втором, в адмиралтейском отделении, в отсутствие одной из сторон, – дело об иске владельцев{884} «Леди Кэрнс» к владельцам барки «Мона» и в апелляционном суде – перенос слушания дела Харви против Морской страховой компании.
Клокочущий кашель сотряс воздух в книжной лавке, всколыхнув грязную занавеску. Высунулась седая нечесаная голова хозяина с небритым побагровевшим от кашля лицом. Он грубо прочистил горло и выблевал на пол сгусток. Потом наступил на свою харкотину сапогом, растер подошвой и наклонился, показывая голый череп с венчиком скудной растительности.
Мистер Блум обозрел череп.
Стараясь унять расходившееся дыхание, он сказал:
– Я возьму вот эту.
Продавец поднял глаза, гноящиеся от хронического насморка.
– «Прелести греха», – произнес он, похлопывая по переплету. – Отличная книжка.
Служитель в дверях аукционного зала Диллона опять потряс колокольчиком, дважды, и погляделся в исчерченное мелом зеркало туалетного столика.
Дилли Дедал, стоя на тротуаре, слушала звонки колокольчика и возгласы аукционера, доносившиеся из зала. Четыре и девять. Вот чудные занавески. Пять шиллингов. Очень уютные занавески. Новые стоили бы две гинеи. Пять шиллингов, кто больше? Продано за пять шиллингов.
Служитель поднял колокольчик и потряс им:
– Брень!
Удар колокола, возвещающий о последнем круге, заставил рвануться гонщиков. В заезде на полмили{885} Дж. Э. Джексон, У. Э. Уайли, Э. Монро и X. Т. Гахан, поводя вытянутыми шеями, обрабатывали вираж возле Университетской библиотеки.
Мистер Дедал, теребя длинный ус, появился со стороны Вильямс-роу. Он остановился возле своей дочери.
– Тебе уже пора, – сказала она.
– Держись прямо, ради любви Господа Иисуса! – воскликнул мистер Дедал. – Или ты, может, изображаешь своего дядюшку Джона, трубача, голова в плечи? Тоскливый Бог!
Дилли пожала плечами. Мистер Дедал, положив свои ладони на них, отогнул их назад.
– Держись прямо, девочка, – повторил он, – ты заработаешь себе искривление позвоночника. Ты знаешь, какой у тебя вид?
Он неожиданно уронил голову вниз и вперед, поднял плечи горбом и отвесил нижнюю челюсть.
– Перестань, отец, – сказала Дилли. – На тебя люди смотрят.
Мистер Дедал выпрямился и вновь подергал свой ус.
– Ты достал денег? – спросила Дилли.
– Где это я достану? – отвечал мистер Дедал. – В Дублине ни одна душа не одолжит мне ни пенни.
– Нет, ты раздобыл что-то, – проговорила Дилли, глядя ему в глаза.
– А как это тебе известно? – спросил мистер Дедал, приняв таинственный вид.
Мистер Кернан, довольный заключенною сделкой, шагал, гордо приосанившись, по Джеймс-стрит.
– Вот уж известно, – сказала Дилли. – Ты сейчас был в Скотч-хаусе{886}?
– Нет, я там не был, – промолвил мистер Дедал с улыбкой. – А это тебя монашки так научили дерзить? Держи-ка.
Он протянул ей шиллинг.
– Постарайтесь на это что-нибудь сделать, – сказал он.
– Я так думаю, ты достал пять, – ответила Дилли. – Дай мне сколько-нибудь побольше.
– Ну погоди же, – угрожающе произнес мистер Дедал. – Ты что, тоже как все остальные, да? С тех пор как ваша бедная мать умерла, превратились в свору наглых щенков. Но погодите! Скоро увидите, у меня с вами будет разговор короткий. Разбой среди бела дня! Но я скоро от вас избавлюсь. Вам наплевать, если я лягу в гроб. Все, он умер. Жилец сверху умер.{887}
Он отвернулся и зашагал прочь. Дилли тут же нагнала его и потянула за рукав.
– Ну что, в чем дело? – произнес он, останавливаясь.
Служитель прозвонил в колокольчик у них за спиной.
– Брень!
– Язви твою окаянную душу! – воскликнул мистер Дедал, оборачиваясь к нему.
Служитель, уловив замечание, снова потряс звучным язычком колокольчика, но потише:
– Тринь!
Мистер Дедал пристально уставился на него.
– Полюбуйся-ка, – сказал он. – Это поучительно. Надеюсь, он нам милостиво позволит поговорить.
– Ты ведь достал больше, отец, – сказала Дилли.
– Я скоро с вами сыграю штуку, – посулил мистер Дедал. – Я с вами со всеми поступлю так, как Иисус с евреями{888}. Смотри, вот все, что у меня есть. Я занял два шиллинга у Джека Пауэра и два пенса истратил, чтобы побриться перед похоронами.
Он с раздражением вытащил пригоршню медяков.
– А ты не можешь еще где-нибудь поискать денег? – спросила Дилли.
Мистер Дедал подумал и кивнул.
– Попробую, – сказал он с серьезным видом. – Я уже искал на О’Коннелл-стрит вдоль всей сточной канавы. А теперь попробую вдоль вот этой.
– Все остришь, – заметила Дилли с кривой усмешкой.
– Держи, – сказал мистер Дедал, протягивая ей два пенни. – Купи себе стакан молока и булочку или что-нибудь такое. Я скоро приду домой.
Он сунул остальные монеты в карман и зашагал прочь.
Кавалькада вице-короля показалась в воротах парка, подобострастно приветствуемая полисменами.
– Я точно знаю, у тебя есть еще шиллинг, – сказала Дилли.
Служитель прозвонил громогласно.
Мистер Дедал, сопровождаемый трезвоном, удалялся и бормотал себе под нос, жеманно складывая губы сердечком.
– Монашенки! Милые хрупкие создания! О, ну конечно, они ничего такого! О, ну конечно, они никогда бы не стали! Неужели это сестрица Моника!
Довольный сделкой, которую он заключил для фирмы «Пулбрук и Робертсон», мистер Кернан гордо вышагивал по Джеймс-стрит, направляясь от солнечных часов к Джеймс-гейт, мимо конторы Шеклтона. Отлично обработал его. Как поживаете, мистер Кримминс? Превосходно, сэр. Я опасался, что вы окажетесь в другом вашем заведении, в Пимлико. Как идут дела? Идут потихоньку. Чудесная погода стоит. Да, чудесная. Для полевых работ это хорошо. А то фермеры вечно ворчат. Пожалуй, я бы выпил глоток вашего отменного джина, мистер Кримминс. Малую порцию джина, сэр. Да, сэр. Что за ужасное происшествие этот взрыв на «Генерале Слокаме»{889}. Ужасно, ужасно! Около тысячи жертв. И душераздирающие сцены. Мужчины, топчущие ногами детей и женщин. Самая настоящая дикость. А что они говорят, какая причина? Внезапное возгорание. Выяснились скандальнейшие обстоятельства. Не было ни одной спасательной шлюпки исправной, и все пожарные шланги оказались дырявыми. Но я одного не пойму, как могла инспекция выпустить такой пароход… Ага, вот сейчас вы в самую точку, мистер Кримминс. Знаете почему? Подмазали кого надо. Неужели это правда? Никакого сомнения. Вы только подумайте. И еще говорят, что Америка – это страна свободных людей. Я привык думать, у нас тут плохо.
Я улыбнулся ему. Америка, заявил я ему так спокойненько, что это по сути такое? Мусор, выметенный из всех стран, включая и нашу. А что, разве это не верно? Истинный факт.
Коррупция, дорогой сэр. Да, еще бы, везде, где пахнет деньгами, найдутся охотники до поживы.
Заметил, как он смотрел на мой редингот. Костюм – первейшее дело{890}. Самое главное – иметь элегантный вид. Действует безотказно.
– Ба, Саймон! – сказал отец Каули. – Как делишки?
– Вижу старину Боба, – произнес, останавливаясь, мистер Дедал.
Мистер Кернан, задержав шаги у парикмахерской Питера Кеннеди, с большим одобрением оглядел себя в наклонном зеркале. Что говорить, щегольской сюртук. От Скотта с Доусон-стрит. Вполне стоит полсоверена, что я за него отдал Нири. Сшить такой новый не меньше чем три гинеи. А как отлично сидит. Небось от какого-нибудь денди из клуба на Килдер-стрит. Вчера Джон Маллиган, управляющий Гибернийским банком, так на меня уставился, на мосту Карлайл, как будто хотел припомнить.
Хо-хо! С этими господами нужно держать марку. Коммивояжер-джентльмен. Рыцарь больших дорог.{891} Так как, мистер Кримминс, не окажете ли вы нам снова честь вашим заказом, сэр. Чаша, что веселит, но не опьяняет, как говорится в старой пословице.
Мимо Северной стены и набережной сэра Джона Роджерсона, мимо судов и якорных цепей, плывя на запад, проплывал кораблик, скомканный листок, покачиваясь на волне от парома. Илия грядет.
Мистер Кернан бросил прощальный взгляд на свое отражение. В лице багрянец, да. Седеющие усы. Вернувшийся из Индии офицер. Браво расправив плечи, он двинулся вперед, обутые в гетры ноги легко несли коренастый торс. Это там не брат Лэмберта, Сэм? А? Никак он. Просто чертовски похож. Нет. Ветровое стекло автомобиля блеснуло на солнце. Из-за вспышки. Но чертовски похож.
Хо-хо! Жаркие пары можжевелового сока согревали его дыхание и внутренности. Славно пропустил рюмочку джина. Фалды его редингота подмигивали под ярким солнцем в такт его грузной походке.
Вон там Эммет был повешен{892} и четвертован. Черная засаленная веревка. Собаки еще слизывали кровь с улицы, когда жена лорда-наместника проезжала там в своем экипаже.
Минутку. А похоронили его где, у святого Мичена? Хотя нет, ведь было в Гласневине погребение, в полночь. Внесли тело через потайную дверь в стене. Теперь и Дигнам там. Помер, не успели оглянуться. Что поделаешь. Лучше здесь повернуть. Обогну.
Мистер Кернан повернул и начал спускаться по наклонной Уотлинг-стрит, где на углу был зал ожидания для посетителей Гиннесса. У складов Дублинской винокуренной компании стояли дрожки без седока и без кучера, вожжи привязаны к колесу. Это же чертовски опасно. Какая-нибудь деревенская дубина из Типперери подвергает опасности жизни граждан. Стоит лошади понести.
Дэнис Брин со своими фолиантами, устав ждать больше часу в конторе Джона Генри Ментона, увлекал свою жену через мост О’Коннелла, направляясь в контору Коллиса и Уорда.
Мистер Кернан подошел к Айленд-стрит.
Времена смуты{894}. Надо бы попросить у Неда Лэмберта воспоминания сэра Ионы Баррингтона{895}. Когда смотришь на всю эту старину сейчас, с неким ретроспективным упорядочением. Картеж у Дэли. Шулеров тогда не водилось. Одному пригвоздили руку к столу кинжалом. Где-то тут лорд Эдвард Фицджеральд{896} ускользнул от майора Серра. Конюшни за особняком Мойры.
Чертовски славный был джин.
Блестящий молодой храбрец. Да еще из такого рода. А этот негодяй, этот самозваный помещик{897} в лиловых перчатках, выдал его. Конечно, они боролись за неправое дело. Им выпал злой и смутный век.{898} Прекрасное стихотворение Инграма. Они были настоящие люди чести. Бен Доллард с таким чувством поет эту балладу. Мастерское исполнение.
При осаде Росса отец погиб.{899}
По набережной Пембрук проследовал кортеж мелкой рысью, форейторы мерно подскакивали – скок-скок – на седлах, на седлах. Рединготы. Кремовые зонтики.
Мистер Кернан заторопился, тяжело отдуваясь.
Его Сиятельство! Вот ведь не повезло! Какой-то секундой опоздал! Вот черт! Такая жалость!
Стивен Дедал наблюдал сквозь подернутое паутиной окно, как пальцы ювелира ощупывали потускневшую от времени цепочку. Пыль подернула паутиной окно и полки витрины. От пыли потемнели усердные пальцы с ястребиными когтями. Пыль дремала на тусклых завитках бронзы и серебра, на ромбиках киновари, на рубинах, изъеденных проказой винно-темных камнях.
Все это рождено во мгле червивой земли, холодные искорки, огоньки зла, светящие во тьме. Где падшие архангелы срывали звезды{900} со своего чела. Грязные свиные рыла, руки, роют и роют, хватают и тащат их.
Она пляшет в зловонном сумраке, где смешан дух чеснока и горящей смолы. Ржавобородый матрос, прихлебывая ром из кувшинчика, глядит на нее во все глаза. Долгая, вскормленная морем немая похоть. Она пляшет, кружится, трясет своими окороками, на толстом брюхе подпрыгивает рубин размером с яйцо.
Старый Рассел еще потер камень старым куском замши, повернул его и поднес к концу своей Моисеевой бороды. Дедушка орангутанг любуется украденным сокровищем.
А ты разве не откапываешь старые образы из могильной земли? Бредовые словеса софистов: Антисфен. Искусство усыплять ум. Пшеница восточная и бессмертная, сущая от века и до века.
Две старушки, отведав освежающих бризов, брели через Айриштаун по Лондон-бридж-роуд, одна с усталым пескооблепленным зонтиком, другая с сумкою повитухи, где перекатывались одиннадцать ракушек.
Шорох трансмиссий, жужжание динамомашин электростанции, доносясь к нему, звали дальше. Существа без сущности. Постой! А вечное биенье в тебе, помимо тебя. Все распеваешь о своем сердце. Я между ними. Где это? Между двумя грохочущими мирами, там, где они сливаются в одном вихре, – я. Стереть их в пыль, и один и оба. Но и меня оглушит ударом.{901} Пускай сотрет меня в пыль, кто сможет. Сводник и мясник, так я сказал. Еще бы! Но погоди малость. Оглядись.
Да, совершенно верно. Большие, замечательные,{902} прославленной точности. Совершенная правда, сэр. В понедельник утром, как вы сказали.{903}
О проекте
О подписке
Другие проекты