Отзывы на книги автора «Джеймс Джойс»

Меня обычно не пугают бросающие читателю интеллектуальный вызов книги, но Джеймс Джойс - особый случай. Его «Улисс» у меня ассоциируется с высокой горой, на которую придётся карабкаться, изнемогая от усталости и обливаясь потом. Даже небольшие передышки на, казалось, располагающих к расслаблению полянах, заставляют рискнувшего отправиться в этот поход читателя напрягать серые клеточки.
Обнаружить лёгкого и ироничного Джойса, за мыслью которого хочется бежать, а не ползти, оказалось приятным сюрпризом. Именно такое впечатление на меня произвёл относительно небольшой по объёму «Портрет художника в юности», который, помимо всего прочего, не раз вызывал у меня улыбку. Словно я побеседовала с героем о важном и вечном – о религии и Боге, искусстве и любовном чувстве, неизбежных сомнениях и поисках своего призвания.

Перед нами история о детстве и юности Стивена Дедала - своего рода альтер эго самого писателя. Более того, многие молодые люди, грезящие о творчестве и самореализации, могли бы отчасти идентифицировать себя со Стивеном.
Мы знакомимся с мальчиком, который только готовится открывать мир. Дедал узнаёт, что у его отца финансовые проблемы, а у многих в его родной Ирландии чувство уязвлённой национальной гордости.
Мальчик загнан в тесные рамки традиционных семейных ценностей, католицизма и националистических настроений, которые стремятся диктовать свои представления о «хорошем» и «плохом».

Юный Стивен проходит обучение у иезуитов, которые наполняют его душу страхом перед грехом и неизбежным наказанием.
Его мысли постоянно заняты стремлениями справиться со своими греховными желаниями и заслужить прощение у Бога. Страхи и угрызения совести не оставляют Стивена даже ночью, проникая в его сны.
Мы наблюдаем, как впечатлительный мальчик взрослеет, как формируется его мировоззрение, которое, должно быть, претерпит ещё немало изменений в будущем.
Дедал колеблется, но не хочет отказываться от своих мечтаний, главное из которых - посвятить свою жизнь творческой деятельности. Ему хочется строить гипотезы относительно восприятия прекрасного, «постигать пределы и возможности воображения, понять самый акт эстетического восприятия».
Мечтания юного Дедала плохо сочетаются с тем, что провозглашают священники, и Дедал должен как-то разрешить дилемму. Ему надо прежде, чем он начнёт самостоятельную жизнь художника, договориться с самим собой и избавиться от страхов, которые подталкивают его к конформизму.
Стивену в итоге удастся подняться над схваткой, сделав различные составляющие своей жизненной среды частью опыта.
Он отвергает возможную карьеру на духовном поприще, решив, что «холод и упорядоченность» такой жизни не для него.
Вопреки попыткам семьи, церкви и общества навязать ему свои нормы и пропитать ими его сознание, молодой человек развивает собственные представления о мире и о своём месте в нем. Мы говорим Дедалу до свиданья в момент, когда он готов следовать за своими мечтами. Навязываемые ему с детства ценности не стали базисом его морали. Ещё не так давно воспитанный иезуитами Стивен не мог уснуть, страшась Божьего наказания («соблазны мира – пути греха»), а теперь он старается формировать собственные суждения.

Джойс с изящной иронией описывает внутренние трансформации героя. Показательно, что по мере взросления Стивена Дедала меняется не только его взгляд на окружающий мир и его философия, но и сама манера повествования.
В книге несколько забавных комментариев по поводу католической веры и её представлений об аде, вечное пламя которого ожидает всех нераскаявшихся грешников.
Остроумно показано отношение части ирландцев к английскому языку и культуре.

Хочется отдельно выделить искромётную третью главу. Она посвящена длинной проповеди священника-иезуита, в которой он во всех подробностях расписывает физические и духовные страдания грешников в аду.

Ад - это средоточие зла, а как вам известно, чем ближе к центру, тем сильнее напряжение. Никакая посторонняя или противодействующая сила не ослабляет, не утоляет ни на йоту страданий в преисподней. И даже то, что само по себе есть добро, в аду становится злом. Общение, источник утешений для несчастных на земле, там будет нескончаемой пыткой; знание, к коему обычно жадно стремятся как к высшему благу разума, там будет ненавистней, чем невежество; свет, к коему тянутся все твари - от царя природы до ничтожной травинки в лесу, - там вызывает жгучую ненависть.

Некоторая вульгарность аргументов компенсируется увлечённостью оратора.
Самое ужасное - это бесконечность этих страданий, «неизбывность мук» и «беспредельная напряжённость пыток».

- Помните, что грех - двойное преступление. С одной стороны, это гнусное поощрение низменных инстинктов нашей греховной природы, склонной ко всему скотскому и подлому, а с другой - это ослушание голоса нашей высшей природы, всего чистого и святого в нас, ослушание Самого Святого Создателя. Поэтому смертный грех карается в преисподней двумя различными видами кары: физической и духовной.

По словам проповедника, никто из ныне живущих не может себе представить, что такое вечные, ни на секунду не прекращающиеся мучения.

Вечность! Какое пугающее, какое чудовищное слово! Вечность! Может ли человеческий разум постичь ее? Вдумайтесь: вечность мучений!

В голове непроизвольно возникают образы из религиозно заряженного XVI века. Проповедник, который поддерживает высокий эмоциональный накал и посылает громы и молнии против отступников от католической веры, кажется выпавшим из привычного линейного течения времени.
В подтверждение Джойс упоминает иезуитского богослова Хуана де Мариана и его учение о допустимости тираноубийства, бывшее в ходу на рубеже XVI-XVII веков.

Подводя итог, скажу, что книга, на мой взгляд, хорошо подойдёт для знакомства с Джойсом.

Джеймс Джойс

Напоследок небольшой пассаж о том, как повлияла на Стивена пламенная речь священника. По-моему, написано по-модернистски здорово.

Сколько плит на тротуаре этой улицы, сколько улиц в этом городе, сколько городов в мире! А вечности нет конца. И он пребывает в смертном грехе. Согрешить только раз - все равно смертный грех. Это может случиться в одно мгновение. Но как же так, сразу? Одним взглядом, одним помыслом. Глаза видят прежде, чем ты пожелаешь увидеть. И потом миг - и случилось. Но разве эта часть тела что-то разумеет? Змей, самый хитрый из зверей полевых. В одно мгновение она понимает, чего ей хочется, и потом греховно продлевает свою похоть мгновение за мгновением, Чувствует, понимает и вожделеет. Как это ужасно! Кто создал ее такой, эту скотскую часть тела, способную понимать скотски и скотски вожделеть? Что это: он сам или нечто нечеловеческое, движимое каким-то низменным духом? Его душа содрогнулась, когда он представил себе эту вялую змеевидную жизнь, которая питается нежнейшими соками его существа и раздувается, наливаясь похотью. О, зачем это так?..

Книга, по завершении которой хочется спросить: «Боже, что это было?» Книга-испытание, книга-вызов, книга, способная сломать мозг и открыть новые горизонты. Она замечательна и кошмарна. И я чуть-чуть в нее влюбилась.

В своем (автобиографическом) романе великий и ужасный Джеймс Джойс препарирует переживания ирландского юноши, которому не повезло родиться в полном предрассудков обществе. Это очень личный роман, из тех, что главный герой называет «лиричными». Джойс, по сути, рассказывает о себе, пользуясь своим героем, как ширмой. Тут – его юношеские чувства, страхи и сомнения. Он показывает себя тонким и беспокойным человеком, очень чувствительным, болезненно воспринимающим попытки повлиять на его личность. Тут его интеллектуальность (а книга переполнена терминами, отсылками к работам античных философов и религиозных деятелей) – эта интеллектуальность кажется несколько насильственной, словно писатель пытался спрятать себя, беззащитного, за высокими стенами разума. Конечно, Джойс не так страшен, как его малюют (хотя бы здесь), но нужно быть готовым к его… личной сложности.

«Немой, бесчувственный к зову лета, радости, дружбы, он был неспособен откликнуться ни на какой земной или человеческий призыв…»

Стивен, главный герой «Портрета художника в юности», – из более-менее обеспеченной семьи. Но это пока. Позже он узнает, как легко лишиться благополучия. В семье его неприятные отношения. Стивен не любит своих родителей, но не из-за их поведения и не из собственной злобности (боже упаси). Просто семейные узы сковывают его, а он, как окажется, не может переносить никакие узы.

Его отправляют учиться к иезуитам. Обычные уроки у него перемежаются молитвами, детей постоянно пугают смертными грехами и красочными описаниями ада. Нужно ли говорить, как это опасно, если речь идет о пылких и чувствительных натурах? Легковозбудимый, впечатлительный, Стивен сначала сильно любит Бога, потом сильно его боится и сильно-сильно старается не грешить, а потом с необыкновенной решительностью отказывается от того, во что так неистово верил. Он осознает, что не может связать свою жизнь с религией (а сколько этой религии в книге?!), ибо его влечет литература. Но, ступив на этот путь, он порвет со своей семьей, с категоричностью своей страны, и станет изгоем (впрочем, он чувствует себя изгоем и в кругу «друзей и близких», так что ничего не поменяется).

Чтобы вникнуть в сюжет, нужно напрягаться, ибо излагает Джойс обрывочно, полагаясь на догадливость своего читателя. Бывает, останавливаешься и спрашиваешь себя: «Хм, а кто этот персонаж? Он уже был? Или нас только знакомят?» Это объяснимо: все герои, кроме Стивена, – это тени, у которых есть имена, но нет живых черт. Как человек художественного склада, Стивен сосредоточен на себе, других людей он видит, словно сквозь тусклое стекло, оттого у Джойса он получается объемным, а все остальные – плоскими. Не имеет значения, с кем временно подружился Стивен. Не имеет значения, как зовут девушку, в которую он мимолетно влюбился. Это лишь его история – и ничья больше.

Моя любимая часть книги – та, в которой герой Джойса борется с собственными переживаниями, боясь божьего гнева. Стивен рос в крайне консервативной стране, в которой на любой вопрос есть правильный ответ. И окружают Стивена страстные католики, которые пытаются загнать живого человека в рамки. Главный герой переживает половое созревание, естественное состояние, но это выливается в нечто крайне больное, потому что на него постоянно давят: не смей быть собой, твои чувства – это неправильно, это грязно, отвратительно! У Джойса гениально получились проповеди об аде и Страшном суде. Я читала их на ночь и, честно признаюсь, мне после этого страшно было ложиться спать. Я, хоть и не верю в ад, из-за Джойса всерьез начала бояться этого ада. Раз уж на меня это так подействовало, понятно, отчего главный герой, не менее чувствительный, ударился в фанатизм.

«Каждое из пяти чувств он подвергал суровым испытаниям… Заставлял себя ходить по улицам с опущенными глазами, никогда не позволял себе петь или свистеть и не делал попыток избежать звуков, причинявших ему болезненное раздражение, никогда не менял положение тела в постели, сидел в самых неудобных позах, терпеливо переносил зуд и боль, старался держаться подальше от тепла…»

Приятно, что этакая склонность к одержимости не пропала зря, и Стивен, оставив религию (к счастью), полностью ушел в искусство.

Отдельно стоит упомянуть стиль Джойса. Он завораживает. И он неописуем. Читая книгу, я испытывала почти чувственное наслаждение. Непостижимым образом Джойс написал магию, в которой хочется захлебнуться.

Как итог: великолепная книга, которой стоит довериться. Ее нужно именно прочувствовать, оставив аргументы разума за порогом. И боже упаси что-то от нее требовать. Она самобытна – и этого достаточно.

«Подобно великому мастеру, чье имя он носит, он гордо создаст нечто новое из свободы и мощи своей души – нечто живое, парящее, прекрасное, нерукотворное, нетленное…»

У вас получилось, мистер Джеймс ;)

Ну почему, почему так трудно писать рецензии на действительно понравившиеся книги? Я поймала себя на том, что еще немного, и "лучше поздно" перейдет в стадию "никогда", так что срочно хватаюсь за клавиатуру и начинаю собирать в кучу пытающие разбежаться во все стороны мысли. А разбегаться - есть куда, Джойс предоставил воистину широченное поле)

Прекрасно понимаю, почему критики столько говорят о новаторствах Джойса в этом романе, о развитии жанра и обо всем таком. Даже с точки зрения современного читателя мне удалось почувствовать его отличие от всей другой классики, и смелость, достойную уважения, особенно в контексте места/времени. Но критики с ними, с художественными достоинствами - филологи уже достаточно напрепарировались, не мне ровняться.
Лучше скажу о том многом, что зацепило в книге.

Ну, для начала - да, это определенно мой тип литературы. Я и так-то читаю в большинстве ради того непередаваемого чувства, когда удается запустить ищущие, чуткие, предельно осторожные руки в душу автора, пробившись через одеяния сюжета, кожу персонажей, плоть мысли и идеи отдельно взятого произведения. Когда же душа автора сама раскрывается, буквально выламываясь из собственных ребер, и трепещущим нежным чем-то невыразимым словами тянется этим ищущим рукам навстречу - назовите меня извращенкой, но это наивысшее читательское блаженство, как по-моему.
Да, я люблю копаться в чужих мозгах, возможно, из тщеславного желания, чтобы кто-то так же копался в моих. И да, каждое мановение и метание души Стивена Делала было мне понятно и в разной степени, но близко, а поэтому на протяжении всего произведения удавалось так или иначе оправдывавать и сопереживать ему. Ну, что ж, спорный вопрос, повезло мне или нет, но лично меня это скорее радует :)

Про потрясающую выразительную силу описания проповеди здесь уже говорили многие. Подтверждаю - офигенно. Мало того, как человек, проходивший аналогичное на практике, подтверждаю - достоверно до мурашек. Да, именно так перед исповедью (особенно если исповедь эта первая за долгое время и предваряется бурными деяниями молодости) хочется угнобить себя и ногтями в ад закопаться, чтоб не осквернять прекрасный мир своим греховным присутствием... И да, абсолютно правдиво, пожалуй, признание Наполеона, что прекраснейшим днем его жизни был день его первого причастия.
И очень глубоко в корень зрит Джойс, описывая последующий период послушничества и болагочестия, постепенно почему-то изживающего самое себя.
Так же многие хвалили размышления на тему сущности красоты и искусства. Ну, да, бесспорно есть там и о чем подумать, и к чему вернуться, и попытка вербализовать то, что мы сейчас редко даем себе труд очертить рамками конкретных определений. Сильно, понятно, заслуживает уважения.
Совершенно прекрасен и заслуживает отдельного многократного перечитывания финальный диалог книги о том, почему Стивен не хочет идти к причастию - НИГДЕ в литературе, по крайней мере в той, которую доводилось читать или о которой более-менее подробно слышать, мне не попадалось столь тонко подмеченного описания собственно очень, очень распространенного среди верующих, но не ходящих в церковь и не соблюдающих догматы людей состояния. В десятку. В яблочко! Пересказывать не буду, кому интересно - стоит читать, кому не настолько любопытно, чтоб читать - тому, значит, не столь актуально)

Но напоследок хочется упомянуть о моменте, упоминаний которого в рецензиях здесь мне еще не попадалось. Это сцена совсем из начала книги, из детства - сцена из диалога семьи за праздничным столом, когда члены семьи Дедала ссорятся из-за отношения к религии и политике.
Да, без понимания исторического контекста не так просто воспринять этот момент, но даже описания, данного в книге достаточно, чтобы многое домыслить. Бедная, бедная Ирландия.. Что с этой самобытной культурой сотворило пришествие власти Великобритании - без слез не взглянешь, увы. И вот, в спор вступает женщина, искренне верующая в Бога и покорная власти церковной и догматично считающая решения церковников единственно верными, и мужчина, который любит свою, Свою страну, свой язык, и понимает, к чему ведет пропаганда церковью централизованной британской власти.. И печально верить, что вера больше похожа на догматичный фанатизм, а патриотизм горестно бессилен в борьбе с неминуемым.. И как тонко, прямо, по-детски непредвзято и ясно и ярко все это видится глазами маленького мальчика, которому жалко умершего Парнела, просто потому, что он был хороший. За вот это умение взрослого дядьки настолько достоверно, правдоподобно, на полноценное "верю!" от Станиславского, описать взгляд на всё это глазами ребёнка - мои бурные и продолжительные аплодисменты.

Ну и конечно, всем, кто собрался читать Улисса, я бы однозначно порекомендовала Портрет художника к обязательному предварительному прочтению в подготовительных целях ;)

Повесть “Мёртвые” из цикла рассказов “Дублинцы” — моё первое соприкосновение с Джойсом. Прочитав пару рецензий, я поняла, что не могу получить даже самого общего представления о произведении. Познакомившись затем с “Мёртвыми”, пробую разобраться сама. Здесь будут спойлеры, но для этой повести сюжет явно второстепенен. Итак, о чём это?

⠀
Весь текст построен вокруг ежегодного бала у трёх мисс Моркан, старых дев, и последующего званого ужина в честь дня Богоявления. Если продраться через вереницу бесконечных имён, излишних, казалось бы, подробностей и многочисленных диалогов о всякой всячине, начинаешь понимать и ценить усилия Джойса для того, чтобы окунуть нас в атмосферу Ирландии и рождественских праздников. Мы оказываемся прямо в “здесь и сейчас”, приглашённые славными старушками Моркан. призванные увидеть родину писателя такой, какой он её знал и любил: музыка, песни, шутки, истинно ирландское гостеприимство, открытость и радушие.

⠀
Но это лишь одна сторона столицы. Покопавшись немного в интернете, я обнаружила, что главной целью повести и всего цикла было показать ирландцам, отразить, как в зеркале, их «паралич» — духовную смерть, застой, косность, отсталость своей страны в разных сферах жизни: моральной, интеллектуальной, общественной. Именно “паралич” становится определяющей темой “Дублинцев”.

⠀
Главный герой — Габриэль Конрой — во многом альтер эго самого автора. Как и сам Джойс, он учитель, журналист, пишущий обозрения в «Daily Express».
Конрою, чей внутренний голос в начале бала нашёптывал: ты выдающийся, выше их по развитию, интеллектуальнее, — Конрою предстоит обнаружить, что он ничуть не лучше остальных и занимает в мире столь же скромное место.

⠀
Именно его глазами подмечаем мы свидетельства того самого “паралича” в социально-нравственной сфере. Весь вечер, пока герои танцуют и едят, мы видим, как сталкиваются разнообразные мнения, воли, интересы — никто по-настоящему не слышит другого, отсутствуют полноценные, гармоничные отношения между людьми. Одиночество в толпе. Тотальная неспособность понять другого и, главное, отсутствие попыток. По мнению самого Джойса (опять погуглила), это объясняется самой обстановкой дублинской жизни, гражданской и нравственной неразвитостью нации.

⠀
Но вся эта разношёрстная гвардия объединяется за праздничным обедом, который становится для героев своего рода актом причастия: с головой окунаясь в воспоминания о былых днях, перемежая их шутками и разговорами об опере, они все становятся частью чего-то большего, чем они. А за окном, по всей Ирландии, неустанно и безучастно сыплет снег, покрывая всю страну белым погребальным саваном. Отворачиваешься от окна, снова смотришь на гостей — и медленно начинаешь понимать, что все их непохожести объединяются перед лицом смерти: сначала духовного умирания, того самого “паралича”, невозможности разглядеть и понять другого, смерти при жизни, за чем следует вполне реальная тень дня, который неизбежно остановит наше время на земле.

⠀
Это чувство достигает кульминации, когда, уже после обеда, Габриэль Конрой вместе с женой возвращается в гостиницу. Его память охвачена светлыми нежными грёзами о совместных минутах, он любуется Гретой, жаждет заняться любовью. Но Конроя, живого, во плоти и крови, побеждает призрак — застарелое воспоминание его жены о мальчишке Майкле Фюрее, друге детства. Фюрей работал на газовом заводе, болел чахоткой и так сильно любил Грету, что накануне её отъезда всю ночь стоял под дождём у её дома, отказываясь уходить. Через неделю Фюрей умер. Сила его чувства, что так напоминает душевные порывы шекспировских героев, выжгла до основания страх смерти, наполнила сердце жаром и сделала Майкла единственно живым в веренице «духовно мертвых» дублинцев.

⠀
Более реальным становится то, что было с мертвыми; призрачной и иллюзорной — жизнь живых. Рассказ жены помог и Конрою осознать своё единение со смертью, напоследок лучом прожектора осветив нечто настоящее — силу любви, украв её у тьмы.

⠀
Так, тема «паралича», поднятая ещё в первом рассказе цикла завершается образом смерти. Герой смиренно преклоняет голову, готовый к своему закату, ощущая вдруг присутствие мёртвых намного ближе, явственне, чем спящую рядом жену.

⠀
И снова, как и во время обеда, всех его знакомых, всех дублинцев, всю Ирландию объединил снег, что “легко ложился по всему миру, приближая последний час, ложился легко на живых и мёртвых”.

Читая в книжном клубе книгу У. Стайрона "Выбор Софи", для более глубокого понимания текста, нам посоветовали прочитать рассказ Джеймса Джойса "Мертвые", который входит в сборник "Дублинцы" и, который уже не одну неделю не отпускает мои мысли и заставляет меня возвращаться обратно к рассказу и переосмысливать его. Прочитав "Мертвые" и закрыв книгу я даже расстроилась, ведь это Джойс и где мое озарение, переход на новый уровень и вообще где моя седьмая пядь во лбу? Написала в чат, что рассказ поверхностный, ничего не означающий и "где же те самые Мертвые?" *наверно, я ждала рассказ про то, как зомби захватили Дублин и гуляют по его улицам.* Во время выгула собаки в тот день, я забыла наушники и осталась со своими мыслями наедине и начала размышлять о рассказе и почему Джойс выбрал именно это название.

Так о чем же собственно рассказ "Мертвые"? Каждый год три тетушки (мисс Кэйт, мисс Джулия и их племянница Мэри-Джейн) устраивают крещенский ужин и приглашают на него одних и тех же гостей, готовят одни и те же блюда, танцуют, поют, ах да и честь резать гуся выпадает каждый год на их племянника Габриэля. Тетушки живут в прошлом - весь год только лишь в предвкушении этого главного события - и единственно о чем они волнуются в настоящем - это, чтобы крещенский ужин прошел превосходно и желательно превзошел предыдущий. Во время ужина мы наблюдаем за гостями, за их разговорами, танцами и мыслями, а сцены застолья расписаны Джойсом так детально и ярко, что эффект присутствия за этим столом достигался на 100%, потому что главная цель автора - наша сопричастность.

Жирный подрумяненный гусь лежал на одном конце стола, а на другом конце, на подстилке из гофрированной бумаги, усыпанной зеленью петрушки, лежал большой окорок, уже без кожи, обсыпанный толчеными сухарями, с бумажной бахромой вокруг кости; и рядом – ростбиф с пряностями. Между этими солидными яствами вдоль по всему столу двумя параллельными рядами вытянулись тарелки с десертом: две маленькие башенки из красного и желтого желе; плоское блюдо с кубиками бланманже и красного мармелада; большое зеленое блюдо в форме листа с ручкой в виде стебля, на котором были разложены горстки темно-красного изюма и горки очищенного миндаля, и другое такое же блюдо, на котором лежал слипшийся засахаренный инжир; соусник с кремом, посыпанным сверху тертым мускатным орехом; небольшая вазочка с конфетами – шоколадными и еще другими, в обертках из золотой и серебряной бумаги; узкая стеклянная ваза, из которой торчало несколько длинных стеблей сельдерея. В центре стола, по бокам подноса, на котором возвышалась пирамида из апельсинов и яблок, словно часовые на страже, стояли два старинных пузатых хрустальных графинчика, один – с портвейном, другой – с темным хересом. На опущенной крышке рояля дожидался своей очереди пудинг на огромном желтом блюде, а за ним три батареи бутылок – с портером, элем и минеральной водой, подобранных по цвету мундира: первые два в черном с красными и коричневыми ярлыками, последняя и не очень многочисленная – в белом с зелеными косыми перевязями.

Каждый герой в рассказе мертв, хоть и фактически живой. Показанные Джойсом недосказанность, непонимание и пропасть между людьми, навеивает мысли о безысходности. Каждый носит в своей душе своих "мертвых": воспоминания, травмы, прошлые события, которые невозможно отпустить. И вот каждый герой носит их с собой, садит рядом за стол, ложится с ними спать и никуда от них не может убежать. И так по кругу, всю жизнь проживают как мертвые. В конце рассказа супружеская пара и их диалог в очередной раз доказывают, что можно жить с человеком годами рядом и не знать о нем толком ничего.

Рассказ в 60 страниц, а мысли роятся в голове до сих пор и эти извечные вопросы жизни в моменте и проработке своих «мертвых» остаются актуальными как тогда так и сейчас.

Финальная сцена со снегом, который засыпает всех: и нас и наших мертвых - просто шедевральна ️

и снег легко ложился по всему миру, приближая последний час, ложился легко на живых и мертвых.

Дорога без обочины

Что-то я не вырвусь никак из жанра писательской биографии. Ещё один бледный юноша описан языком зрелого мэтра. Юноша этот преодолевает необходимые этапы падения, воскрешения и отступничества. Юноша исходит похотью и студенческим гнидством. Портрет молодого художника, как всегда, безобразен, как всегда нелеп и нелогичен, ибо в его оправдание ещё не появилась бумага, исписанная убористо и настолько неповторимо, что об этом нельзя упоминать в портрете, иначе эта неповторимость затмит всё - и сам художник уйдёт на десятый план.
Джойс ко всему прочему не мог не натворить делов с языком. Его Стивен Дедал странным образом поставлен в третье лицо, что смущает, а помимо этого язык повествователя под сурдинку и всё же заметно меняется при переходах из одной жизненной эпохи в другую. Дошкольные годы написаны завораживающим модерном, школьные события классическим диктантом. А ради эпизода покаяния нам необходимо пережить сорок страниц настоящей церковной проповеди, такой иезуитски стройной и психологически вышколенной, что ощущение греховной тошноты хоть на одну секунду - но побеждает собственные убеждения.

Биография эта реальна, а посему совершенно нестройна, аляповата и петлява, как путь через пустыню. Если нет обочин, ты думаешь, что идёшь вперёд, но на самом деле можешь очутиться где угодно. Растерянность - центральная эмоция, которой заражает это сильное, безусловно удачное произведение.

Любопытный рассказ. В начале его много суеты, а в конце – меланхолии. Такой контраст между танцами, спорами, обильным обедом, страстью – и размышлениями о неизбежной смерти. Причем, несмотря на тему рассказа, он не воспринимается тяжелым, он именно грустный.

Но самое прекрасное в нем – это, конечно, язык автора. Читается легко, несмотря на то, что на протяжении всего повествования толком ничего не происходит. Конечно, название и некоторые мелочи в сюжете изначально настраивают на определенный лад. А все-таки не особенно понятно, на что рассчитывать в финале. Здесь нет цепляющих персонажей, особых драм, только воспоминание в конце, меняющее направление мыслей. И восхищает не сама тема или смысл, а именно этот прием, подача и обрамление.

Особенно подкупает то, что мертвых нет на протяжении повествования, они в прошлом и будущем героев – и читателей. Это неизбежно, это объединяет всех настоящих и вымышленных. Прекрасно.

очень коротко: шедевр. каждое предложение совершенно по форме, великолепно по содержанию. получила огромное эстетическое удовольствие. чего только стоит проповедь о муках ада. это что-то восхитительное!
"портрет" оживает, перед глазами вырисовываются настолько четкие картины, словно попадаешь внутрь текста.
впрочем, все уже давно проанализировано литературоведами и в моих дилетантских комментариях не нуждается.
в очередной раз убеждаюсь - не стоить тратить время на всякий сомнительный треш пока не прочитана классика. это как минимум нелогично. а классики ух как много... и она чертовски хороша.