Глава четвёртая. Первое появление египтянки

В книге, написанной учёным человеком и в остальном прекрасной, говорится, что деревни – это семейные группы. Для него Трамс был бы всего лишь деревней, хотя мы всегда называли его городом, и это не так. Несомненно, у нас есть общие интересы, которые не распространяются на такое близкое (но тяжёлое в пути) место, как Тиллидрам, и у нас есть своя индивидуальность, как будто мы, как и наши красные дома, пришли из каменоломни, которая не поставляет материал ни в какое другое место. Но мы не одна семья. В былые времена те из нас, кто жил в тенаментах, редко заходили в главную ферму, а если и заходили, то видели людей, которым не всегда могли дать имя. Сбегать с цветущего холма на садовую дорогу означало изменить своим друзьям. Ткач из Кирк-Уинда мог убить своих свиней, и Тиллилосс не узнал бы об этом, пока мальчишки не побежали бы на запад, колотя друг друга пузырями. Лишь голоса торговцев морскими водорослями далс⁹ можно было услышать сразу на весь Трамс. Таким образом, даже в небольшом месте, но всем известны несколько выдающихся личностей.

За восемь дней фигура Гэвина стала более узнаваемой в Трамсе, чем многие из тех, кто вырос в этом городе Он уже дважды бывал на кладбище, ибо священник по-настоящему знакомится со своей паствой только во время похорон. И хотя тот был невысок ростом, всё же отбрасывал длинную тень. Он был так поглощён своими обязанностями, по словам Джин, что, хотя он и подходил к двери, выходя из дома священника, он миновал кусты смородины, прежде чем она успела зашуршать. Он проносился по дворам и находил пути в неудобные дома. Если бы вы не посмотрели наверх, он бы уже был за углом. Его визиты утомляли его не меньше, чем его рвение на кафедре, с которой, по слухам, он, взмокший от пота, дотащился до ризницы, где Хендри Манн выжал его, как мокрую тряпку. Глухая дама, прославившаяся тем, что раздавала своё бельё, заставила его держать её слуховой рожок, пока не заглянула во все его щели, используя «Краткий катехизис» вместо фонаря. Джанет Дандас ответила на его стук, что терпеть его не может, но передумала, когда он сказал, что у неё красивый сад. Жёны, ожидавшие его визита, натирали для него полы, чистили для него прессы, надевали для него на своих детей носки с блёстками, натирали для него свои очаги до блеска и даже прибирались для него на чердаке, торжествуя над соседями, мимо чьих домов он проходил. Ибо Гэвин иногда по неосторожности совершал промахи, как, например, в тот раз, когда он дал повод милой старой Бетти Дэви с горечью сказать:

– Ой, мимо моей двери легко пройти, предпочитая людей попроще, но полагаю, и моя бы заинтересовала, будь у неё такая же латунная ручка.

Так прошли первые четыре недели, а затем подошла роковая ночь семнадцатого октября, а с ней и странная незнакомка. Семейное богослужение в доме священника подошло к концу, и Гэвин в беседе со своей матерью, ни разу не переступавшей иного порога, кроме церковного (хотя её активность дома была одним из чудес, ради которых Джин иногда уходила в тенаменты, чтобы объявить обю этом), когда полицейский Юдолевый подошёл к двери, «с повесткой для Роба Доу явиться к десяти часам ии того ждёт арест». Гэвин знал, что это значит, и сразу же отправился к Робу.

– Позвольте мне немного пообщаться с Вами, – умолял полицейский, – Потому что, пока Роб не послал меня с этим поручением, ни одна душа не заговорила со мной в тот день, – Да, милый, я говорил, но ни мужчина, ни женщина, ни ребёнок не проронили бы мне ни слова.

– Давно хочу спросить Вас, – сказал Гэвин, когда они подходили к тенаментам, из которых в это время несло жареной картошкой, – Почему Вас недолюбливают?

– Потому что я полицейский. Я первый человек в Трамсе, которому этот самый народ платит жалованье кроной на неделю, вот и смотрит на меня как на опального человека, и в этом прав. Евангелие гласит, чтобы жена убоялась мужа, как и народ меня в мундире, хотя понимают, что я предпочёл бы придерживаться ткацкого станка, если бы у меня не было иного пути. Никто не испытывает стыда за моё положение, включая меня, но в этом городке нет места жалости.

– Вас должно утешать то, что Вы выполняете благое дело.

– Но нет. От меня больше вреда. Вот Чарльз Диксон, который утверждает, что сама моя форма возбуждает в нём такую грязь, что заставляет его разбивать окна, хотя до моего назначения он считался миролюбивым человеком. И что толку от их полицейского, когда они приходят в камеру после того, как я приложил к этому руку?

– Они говорят, что не придут?

– Говорят? Поймай их на словах! Они просто скинут меня в сточную канаву. Если бы они заговорили, я бы не стал жаловаться, потому что я от природы самый общительный человек в Трамсе.

– Однако Роб говорил с вами.

– Потому что он нуждался во мне. Таков был путь Роба, обращенный или не обращенный. Когда он бывал вдрызг пьян, он приказывал мне увидеть его в безопасном месте, но разве он

при мне переломится? Ну, нет.

Юдолевый – прозванный так из-за жалкого ропота: «Сия юдоль никого не ждёт!» – во время своих меланхолических обходов вздыхал, будто собирался заплакать, и Гэвин сменил тему.

– Вахта солдат всё ещё продолжается? – спросил он.

– Так и есть, но я в ней не участвую. Я псам делаю обход у подножия холмов, а те дежурят у старой ветряной мельницы.

Большинство огней в Трамсе уже погасли, и на мельнице потух свет, когда послышались шаги.

– Вы отчаянные персонажи, – воскликнул полицейский, но не получил ответа. Он изменил свою тактику.

– Ничего страшного для того времени года, – вскрикнул он. Ответа не последовало.

– Но я бы не удивился, – крикнул он, – Хотя с утра у нас был дождь. Ответа не последовало.

– Конечно, можно дать мне слово из-за двери. Есть нарушение закона, но я не знаю, кто ты.

– Ты поклянёшься этим? – хрипло спросил кто-то.

– Клянусь, Питер.

Юдолевый напрасно попробовал ещё шесть реплик.

– Да, – сказал он священнику, – Вот что значит быть популярным человеком. А теперь мне нужно повернуть назад, потому что те самые люди, к которым не позволили мне присоединиться, будут первыми, кто пожалуется, если я выйду за пределы поля.

Гэвин нашел Доу на Шетландском островке¹⁰ в деревушке с мазанками, жильцы которых можно в любое субботнее утро купались в протекавшем неподалёку ручье. Сын Роба Мик спал у двери, но оживился, когда его растрясли.

– Отец выгнал меня, – объяснил он, – Потому что пьян и боится проклясть меня. Так и не проклял! – гордо добавил Мик, – А с Седьмого дня уже несколько дней минуло. Послушайте его за ткацким станком. Он держит ноги на педалях, чтобы не сорваться на выпивку.

Гэвин вошёл. Ткацкий станок и два табурета, один на четырёх ножках, а другой на трёх заменял буфет – вот и вся лучшая мебель Роба. На стене висел бритвенный строп¹¹. Камин потушен, но обугленное с одного конца полено в нём показывало, что дом всё же обогрет. Подкинув в камин дров, Гэвин сунул туда ещё полено шесть футов¹² весом. По мере того, как полено горело, он задвигал его дальше в камин, заставляя огонь каждый раз вспыхивать с новой силой ударяя по тлеющим поленьям, раздувшись мехами. Увидев священника, Роб вздохнул с облегчением и оставил свой ткацкий станок. Он ткал уже семь часов подряд, стиснув зубы, а взгляд его пылал от пламени.

– Я не струсил, – объяснял потом маленький Майк соседям, – Я пошёл за служителем. Он хороший человек. Он не обзывал моего отца. Наоборот, сказал: «Ты храбрый парень, Роб!», и взял моего отца за руку. Отца трясло с перепоя, и, тот ответил: «Мистер Дишарт, если позволите мне выпивать время от времени, я буду держаться, но я не смогу оставаться трезвым, даже если будет что выпить». Да, мой отец был готов на всё, ради одного дня в месяц, и оказал: «Если я умру внезапно, то с вероятностью 30 к 1 попаду в рай, так что стоит попробовать». Но мистер Дишарт и слышать об этом не хотел и закричал: «Нет, клянусь Богом, – закричал он, – Мы будем бороться с дьяволом, пока не задушим его», – и они с моим отцом опустились на колени. Священник долго молился, пока мой отец не сказал, что его жажда утолена, но предупредил, что если внезапно вспыхнет в нём, по дороге домой. «Нет, клянусь Богом, – вскрикнул он, – Мы будем бороться с дьяволом, пока не задушим его, и они с моим отцом упали на колени». Служитель долго молился, пока мой отец не сказал, что его пристрастие к выпивке прошло. «Но, – добавил он, – Внезапно у меня вспыхивает желание согрешить». «Тогда приходите ко мне немедленно, – уверил мистер Дишарт.» Но мой отец ответил: «Нет, потому что меня по дороге могут затащить в трактир, как на аркане, но я пошлю парня». Вы видели, как мой отец отчитывал священника? Тот хотел дать ему два фунта, и, как молил отец: «Боже, помоги мне, лучше я свалюсь в плотину, чем позволю греху овладеть мной, но на случай, если он меня достанет! И если бы я умер пьяным, мне было бы очень приятно узнать, что у вас есть средства похоронить меня достойно безо всякой помощи бедняков». Поначалу священник не хотел принимать это, но всё же принял, едва увидел насколько серьёзен был мой отец. Да, он благородный человек. После того, как он вышел, мой отец заставил меня выучить имена апостолов из Шестопсалмия от Луки, велев мне «Пропустить Варфоломея», потому что, по его словам, «он сделал немного, пусть вместо него будет Гэвин Дишарт».

Чувствуя себя таким же старым, как он иногда пытался выглядеть, Гэвин повернул к дому. Маргарет уже слышала его. Можете быть уверены, она узнавала его по шагам. Я думаю, что по шагам мы отличаемся не хуже, чем по лицам. Мои книжные полки сделаны слепым мастером, узнававшим по шагам почти всех, кто проходил мимо его окна. Тем не менее он признался мне, что не может сказать, чем мои шаги отличались от других; и я считаю, что это, хотя и отвергая его хвастовство, что он мог отличить шаг служителя от шага врача, и даже разгадать, к какой конфессии принадлежал служитель.

Иногда я спрашивал себя, каким было бы будущее Гэвина, если бы он в ту ночь уехал прямо домой от Доу. Он, несомненно, увидел бы египтянку ещё до рассвета, но она не напала бы на него, как ведьма. Осмелюсь сказать, что есть много влюблённых, которых никогда бы не потянуло друг к другу, если бы они встретились впервые, как, скажем, во второй раз. Но такие мечты беспочвенны. Гэвин встретил Сандерса Вебстера, ловца кротов¹³, но мысль о Каддамском лесе убедила того вернуться домой.