– Что сказала мать Фаллопия, когда ты объявил ей о своем уходе? – спросила Люси.

– Она названа меня неблагодарным мерзавцем, сказала, что я умру в первую же неделю Зимы, а если место моего захоронения будет известно, она придет и спляшет на моей могиле.

– Так прямо и сказала?

– Ну смысл ее слов был такой.

– И все-таки ты поступил правильно.

Мы въехали в автоматически открывшуюся дверь и оказались в другом длинном коридоре, но теперь он уже был открыт с одной стороны. Мне доводилось видеть фотографии комплекса с воздуха, и я знал, что он подобно учебным заведениям построен вокруг квадратной площадки посредине, однако тут речь шла о пространстве площадью двенадцать акров, с деревьями, кустарниками и даже ручьем, который, если бы не промерз насквозь, начинался бы на возвышении в одном углу, стекал по каменистому руслу, срывался вниз маленьким водопадом и с журчанием исчезал в противоположном углу.

– Весь комплекс изначально возводился как санаторий на четыре тысячи коек для страдающих от Гибернационного наркоза, – объяснила Люси, перехватив мой взгляд, – но когда исследования Дона Гектора и его команды принесли первые значительные плоды, комплекс был передан ему. К тому времени как была разработана первая эффективная версия «морфенокса», все заведение уже занималось исследованиями в области зимней спячки: каким образом обеспечить больший процент выживаемости, как сократить ее продолжительность и как лучше решать психические и физические проблемы, связанные с ранним пробуждением.

– Очень впечатляет, – заметил я.

– А то как же, – ответила Люси. – В программном заявлении «Гибер-теха» говорится о необходимости навсегда избавить человечество от пагубных социальных и экономических последствий зимней спячки.

– Это очень смелое обещание.

– В «Гибер-техе» всегда мыслят большими категориями. Ну вот мы и прибыли.

Гольфмобиль с визгом затормозил перед дверью с табличкой «Проект «Лазарь».

– До-свидания-желаю-вам-всего-хорошего, – произнес Дейв так, словно он заучил эти слова на слух, не понимая их смысла.

Люси отперла дверь, набрав код на клавиатуре, и после нескольких поворотов направо и налево и еще одной двери мы оказались в круглом помещении с письменными столами, креслами на колесах и стеллажами. Из этого круглого помещения во все стороны лучами расходились восемь коридоров, вдоль которых тянулись камеры, где-то по двадцать на каждый коридор. Оттуда доносились звуки – невнятное бормотание и глухие удары, – а также характерный неприятный смрад немытых лунатиков. В глубине одного из коридоров санитар в прорезиненном фартуке поливал из шланга камеру, грязная вода стекала в проходящий посредине коридора слив.

Остановившись, я огляделся вокруг, придерживая за локоть миссис Тиффен. Справа от меня была застекленная дверь, и, не устояв перед любопытством, я подошел ближе и заглянул внутрь. К креслу, похожему на те, что стоят в парикмахерских, был пристегнут лунатик в бледно-зеленом спортивном костюме. Прямо над ним висело странное медное устройство, похожее на конический столбик, какими пользуются дорожные рабочие, острием всего в одном дюйме от головы подопытного. За операционным столом двое техников возились с несколькими большими приборами, сплошь покрытыми кнопками, рукоятками, шкалами и четырьмя большими экранами. Техники что-то говорили, однако их голоса заглушались толстым стеклом в двери.

– Знаешь, до чего любопытство довело Варвару?

Я обернулся. Это была Достопочтимая Гуднайт.

Она оказалась старше, чем выглядела на рекламных плакатах, – по моим прикидкам, на пороге седьмого десятка. Тело в отличной форме, жировая прослойка, соответствующая середине Лета, немигающие голубые глаза. Гуднайт была в накрахмаленной белой форме, буквально излучающей деловую эффективность. Она смотрела на меня с плохо скрытым презрением.

– Ой, – пробормотал я, пристыженный тем, что меня застигли подсматривающим, – извините.

– Ну так как? – спросила Гуднайт.

– Что как?

– Ты знаешь, до чего довело Варвару любопытство.

– По-моему, ей оторвали нос.

– Извини, я тебя не слышу.

– Оторвали нос, – повторил я громче.

– Вот именно. Смысл этого, разумеется, совершенно понятен… – Остановившись, она задумалась на мгновение и повернулась к Люси. – Люси, дорогая, а почему любопытной Варваре нос оторвали?

Люси изучала досье на миссис Тиффен, но как только было произнесено ее имя, она встрепенулась.

– О… э… контекст, в котором были произнесены эти слова, не совсем ясен, мэм, однако идиоматический смысл не вызывает никаких сомнений.

– Вот именно, – согласилась Гуднайт, – я сама не смогла бы выразить это лучше. Идиома. Нашу работу невозможно потрогать руками, однако она необходима для общего блага. Выражаясь идиоматически… Люси?

– Лес рубят – щепки летят?

– Довольно близко.

– По-моему, это скорее… пословица, а не идиома, разве не так? – спросил я.

Обе женщины молча смерили меня взглядом.

– Так, теряем интерес и двигаемся дальше, – сказала Гуднайт. – Где Старший консул Логан?

– Его убила Аврора.

– Просто так, ради удовольствия?

– А Аврора убивает людей просто так, ради удовольствия?

– Не твое дело задавать вопросы, Консул. Токката уже знает о смерти Логана?

– Полагаю, пока что не знает, – сказала Люси.

– Кто ей это скажет? – спросил я.

– Только не я, – поспешно сказала Люси.

– И не я, – добавила Достопочтимая Гуднайт, продолжая пристально разглядывать меня. – Что у тебя с головой?

Опешив от ее бесцеремонности, я непроизвольно ощупал правую часть лица, вогнутую внутрь и закрученную влево, отчего правый глаз у меня ниже левого примерно на ширину полутора глазных яблок. Для меня самого, моих друзей и сестер в приюте я просто был такой как есть, и тут не требовалось никаких комментариев – на самом деле никто этого даже не замечал; однако по реакции окружающих я чувствовал, что отношение ко мне находится где-то между «занятно» и «уродливо».

– Врожденная деформация черепа, – сказал я.

– А, – небрежно бросила Гуднайт, показывая, что ее интерес был обусловлен чисто медицинской стороной дела. – Значит, это не отложение солей кальция?

– Нет, мэм.

– Не повезло тебе, – продолжала она. – Мы работаем над уменьшением и даже обращением последствий отложения солей кальция.

– Сам я не считаю это невезением, – сказал я.

– Знаешь что? – сказала Гуднайт. – На самом деле мне это неинтересно.

И без предупреждения она раскрыла английскую булавку и вонзила острие в предплечье миссис Тиффен. Набухла красная капелька. Я оказался единственным, кто вздрогнул; мертвая женщина даже глазом не моргнула.

– Тебя пугает вид крови, Консул? – спросила Гуднайт. – Сострадание, проявленное не к месту, обернется для тебя гибелью.

– При всем глубочайшем уважении к вам, мэм, я думаю, что это было любопытство.

– Возможно, именно из-за этого Варвара лишилась носа, – после недолгого размышления заключила Гуднайт. – Любопытство… по поводу сострадания. – Она посмотрела на Люси в надежде на семантическую поддержку, но та лишь пожала плечами. – Ну хорошо, – продолжала Достопочтимая Гуднайт, протягивая мне акт о передаче опеки. – Распишись на пунктирной линии.

– Много у вас таких? – спросил я, принимая журнал. – Я имею в виду, Отсутствующих, выполняющих действительно хорошие штучки?

Достопочтимая Гуднайт подозрительно покосилась на меня.

– Мы не разглашаем нашу статистику, – сказала Люси.

– Долгосрочная политика компании, – объяснила Достопочтимая Гуднайт, когда я расписался в акте о передаче опеки. – «Истинный сон» любит припирать нас к стенке нашими же собственными данными, поэтому мы их не обнародуем – факты могут сбить людей с толку. Но, отвечая на твой вопрос: у нас была Шутница, которую когда-то звали Доротеей, так вот, она умела переводить все, что говорили вокруг, в азбуку Морзе. Мы так и прозвали ее «Точка-тире». Мы преобразовали ее в оператора коммутатора, и на испытаниях она работала без выходных, шестнадцатичасовые смены, прерываясь только раз в полчаса на то, чтобы сходить в туалет и перекусить. Ну как вам нравится такая производительность, а?

Если честно, мне стало жутковато.

– Ну да, – сказал я, – поразительно.

– Поразительно? – презрительно повторила Гуднайт. – Жуки, воздушные гимнасты, Роден, суда на воздушной подушке и любые творения Брунелей ^[63] – вот что можно назвать поразительным. А то, чем мы здесь занимаемся, выходит за рамки поразительного.

– Потрясающе? – предложил я.

– Беспрецедентно, – сказала Гуднайт и, забрав акт, поставила свою подпись под моей, тем самым сняв с меня ответственность за миссис Тиффен.

– Вот твоя премия, – сказала Люси, протягивая мне расписку на пятьсот евро, подлежащую погашению в «Миссис Несбит». – Извини, – добавила она. – Знаю, обыкновенно расплачиваются наличными, но в «Гибер-техе» сейчас проходит рекламная кампания.

– Да, кстати, – спохватилась Гуднайт, оборачиваясь к нам, – были какие-либо перемены?

– Перемены в чем?

– В ней, – отрезала Гуднайт, указывая на мертвую женщину. – Перемены в поведении. В игре на бузуки, в поступках. Она стала хуже, стала лучше, более капризной, менее капризной, что?

– Прежде она играла «Помоги себе сам», а теперь играет только «Далилу». Это нормально?

– Такое бывает. Всё, на этом конец. «Гибер-тех» тебя благодарит.

С этими словами Гуднайт взяла мертвую женщину под руку и повела ее по коридору к камерам. Без бузуки, что говорило о многом. Меня охватила леденящая дрожь, но Люси уже повела меня обратно к выходу, и как только мы сели в гольфмобиль, началась та же самая бешеная езда. Мы пронеслись вдоль центрального квадрата; растительность внутри была такой буйной и густой, что с трудом проглядывала противоположная сторона комплекса.

– Когда Дон Гектор только появился здесь, все было тщательно ухоженным, – заметила Люси, перехватив мой взгляд. – По рассказам, целые мили усыпанных гравием тропинок среди многообразия деревьев и подстриженных живых изгородей. Место отдыха, где прогуливались пациенты санатория. Тут были водопад, известный как «Ведьмин пруд», теплицы – и даже грот, эстрада и храм Морфея. Теперь все это заросло.

Мы вернулись сквозь двустворчатые двери назад в тепло, визжа покрышками по скользкому линолеуму на полу.

– Тебе не жутко от всех этих экспериментов с преобразованиями? – спросил я.

– Конечно, работа требует постоянного напряжения, – призналась Люси, – но перспектива рабочей силы с потенциальной производительностью восемь с половиной миллионов часов – это не шутка. Только представь себе: преображенные обладают навыками, позволяющими им работать на заводах. Себестоимость всех товаров снизится в разы!

– Ну а «морфенокс-Б»? – спросил я.

– Его представят к следующему лету, и он будет доступен всем. Этот прорыв изменит правила игры – но я тебе ничего не говорила.

Улыбнувшись, Люси подняла брови и приказала водителю гольфмобиля остановиться.

Тот послушно повиновался, и она вышла перед отделом фармацевтического производства.

– Ты прямиком обратно? – спросила Люси. – Насколько я слышала, с Консулами Двенадцатого сектора лучше не связываться.

– Прямиком домой, после того как повидаюсь с одним человеком.

Я выбрался из гольфмобиля, чтобы обнять Люси.

– Пусть Весна примет тебя в свои объятия, – сказал я.

– И тебя тоже. Встретимся в следующий Обжорный четверг. Я припасу для тебя гамбургер.

Я сел обратно в машину, Люси крикнула водителю: «Главный вход», и мы снова понеслись вперед. Вскоре силуэт Люси скрылся за углом, и мы продолжили путь к регистрации в той же опасной манере, что и прежде.

Однако теперь мои мысли были заняты не опасениями погибнуть или получить тяжелые увечья при аварии гольфмобиля, а проектом «Лазарь». Сведения о лунатиках всегда были скудными и отрывочными, однако из сказанного Люси и Достопочтимой Гуднайт следовало, что задача использования труда лунатиков переходит в новую стадию. Еще более досадно то, что мое решение совершить безумно опасное зимнее турне исключительно ради гарантированного права на «морфенокс», возможно, окажется бессмысленным, если препарат будут раздавать всем и каждому.

Ход моих мыслей оборвался, когда гольфмобиль резко сбросил скорость и остановился. Я посмотрел на водителя. Тот неподвижно застыл, подавшись вперед, уставившись на пол перед собой. Я протянул было руку, чтобы тронуть его за плечо, но он вдруг обернулся и смущенно посмотрел на меня.

– Вы скажете ей, что я сожалею? – четко и вразумительно произнес водитель.

Я опешил – казалось, он внезапно забыл, что он лунатик.

– Сказать кому?

– Произошла страшная ошибка, – в замешательстве добавил водитель, словно не понимая, что и почему говорит, – и не проходит недели без того, чтобы я о ней не вспомнил.

Его лоб пересекла глубокая складка, будто он пытался ухватить потерянную ниточку. У него на лице отразилось недоумение, затем растерянность, нижняя губа задрожала.

Я положил руку ему на плечо.

– Дейв! С вами все в порядке?

Но водитель ничего не сказал, и мы снова рванули вперед под визг покрышек. Через пару минут мы уже вернулись к регистрации.

– Спасибо-за-то-что-путешествовали-с-«Гибер-техом», – механически произнес Дейв, – и-счастливого-обратного-пути.

Я подошел к стойке администратора, чтобы вернуть разовый пропуск.

– Чарли! – воскликнул Джош. – Ты только взгляни, что я приготовил для тебя, чтобы поднять тебе настроение, так сказать! Я называю это «Коктейлем полного спектра», в состав входят черничный, мятный и лимонный сиропы и кока-кола. Для того чтобы его приготовить, я выжал сок из семи лимонов и целого арбуза, воспользовавшись новой эффективной и невероятно небезопасной технологией, которую я называю «рука в измельчителе». Если найдешь твердый кусочек, который трудно прожевать, возможно, это будет кончик моего мизинца.

– Правда?

– Да. На переднем крае кулинарных нововведений, – весело добавил Джош, – потери неизбежны.

В доказательство своих слов он поднял забинтованный палец, и я уставился в стакан.

– Можно было процедить сок, чтобы вытащить палец, – пробормотал я.

– В этом случае пропала бы вся мякоть фруктов. Это же всего лишь самый кончик, так, пустяки.

Я попробовал коктейль, оказавшийся чем-то средним между фруктовым соком и молоком с мятой. На самом деле вкус мне очень понравился, о чем я и сказал Джошу.

– Рад, – улыбнулся тот, – очень рад!

Я допил коктейль, вытащив кончик пальца до того, как его проглотить. Он действительно оказался очень маленький. Я поставил пустой стакан на стойку.

– Спасибо, – сказал я. – Должен доложить о том, что мой водитель хотел извиниться перед женщиной, которую когда-то знал.

– Ты уверен? – спросил Джош.

– Да.

– Полностью уверен?

– Да.

– Ты это не сочиняешь?

– Нет.

– Ладно, – помрачнев, сказал он, – как тебе вот это? Я сделаю примечание.

Открыв путевой журнал Дейва, Джош записал примечание. Но только это было не примечание, а черный крестик. Сделав это, он поспешно захлопнул журнал и шумно вздохнул.

– Отголосок из прошлой жизни, – пробормотал Джош, – забытое воспоминание, всплывшее на поверхность. Однако воспоминание, лишенное функционирующего сознания, которое придало бы ему значимость и контекст, представляет собой не более чем бессвязный набор слов на клочке бумаги. Ты не согласен? Понимаешь, на самом деле очень важно, чтобы ты согласился.

Он посмотрел на меня с проникнутым болью выражением.

– Я согласен.

– Замечательно! – воскликнул он с буквально осязаемым облегчением. – На обратном пути можешь забрать свое оружие. Загляни к нам, как только сможешь, и не забудь про «скраббл». Бар при гостинице «Уинкарнис», по утрам.

Поблагодарив его, я направился к выходу. Оглянувшись, я увидел, что Джош снимает со стены сертификат «Лучшего дежурного администратора недели». Полностью успокоился я только тогда, когда благополучно покинул пределы комплекса.