Через горы

«…Зима по необходимости является суровым садовником. Она пропалывает слабых и пожилых, больных и физически неполноценных. Были предприняты попытки с помощью «Проактивной Зимней поддержки» повысить выживаемость тех, кто обладает высоким интеллектом при слабом здоровье, однако для основной массы населения эта методика остается слишком дорогой и неэффективной. Только сильные и богатые могут надеяться встретить Весну…»

Из выступления Джеймса Слипвэлла ^[53] против выдачи «морфенокса» всем желающим.

Вскоре поезд катил на север в направлении Двенадцатого сектора. Густой дым от горящих угольных пластов просачивался в вагон ядовитым туманом, заставляя нас кашлять. Однако наши неудобства оказались временными, ибо за пределами Валлийского угольного района дым рассеялся, и поезд снова покатился по пологим холмам среди замерзших озер, каменоломен и рощ чахлых дубов, щедро укрытых снегом.

Однако меньше всего я в настоящий момент думал о красотах пейзажа. Я сидел в углу купе в состоянии полного оцепенения. Пальцы на руках казались огромными, распухшими, грудь была сдавлена такой тяжестью, что мне пришлось расстегнуть куртку и рубашку. Мне было трудно глотать, а сердце никак не желало успокоиться. Миссис Тиффен, как это ни странно, теперь исполняла «Далилу». На самом деле эта песня сейчас звучала к месту. Не стихи, а мелодия Тома Джонса, пусть и исполненная на бузуки, под мерное постукивание колес. Минут десять я пытался успокоиться, однако добился этого только в ограниченной степени, после чего я принялся собирать свою «Колотушку», и как раз когда я закончил, послышался голос:

– Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?

Это была Аврора; не дожидаясь ответа, она села.

– Без вас меня бы убили, – сказал я. – Спасибо.

– О, пустяки, – сказала Аврора, словно она лишь угостила меня батончиком «Сникерс» или отдала ненужный билет в зоопарк. – Знаешь, – добавила она, – меня тревожит, как бы Токката не устроила скандал и не наделала глупостей. Похоже, Логан ей действительно нравился, несмотря на то, что он был заносчивым придурком.

Странно, я не знал, как к этому относиться. Разумеется, последствия будут страшными – нельзя просто так взять и убить одного из ведущих Старших консулов страны, обязательно будут вопросы, – и хотя я уважал Логана и он был мне симпатичен, его причастность к мошенникам, занимающимся воспроизводством, была… ну достойна осуждения; к тому же он собирался меня убить, поэтому я не слишком сожалел о его смерти. Однако и не радовался.

– Даже не знаю, создан ли я для этого, – сказал я.

Смерив меня взглядом, Аврора улыбнулась.

– Зимой нет героев, есть только те, кому посчастливилось выжить. К тому же ты сдал Выпускной экзамен. Теперь ты оперившийся Зимний консул.

Это достижение показалось мне пустым.

– Мой наставник едва не убил меня, и если бы не ваше вмешательство, он меня бы убил. Мой вклад в спасение миссис Тиффен был в лучшем случае минимальным. По-моему, едва ли можно считать, что экзамен пройден.

– Цель достигнута, – с улыбкой возразила Аврора, – а по большому счету только это и имеет значение, особенно Зимой. Зачем Логан хотел увидеться с Токкатой?

– Что-то связанное с синими «Бьюиками» и вирусными сновидениями.

– Полная чушь, – презрительно бросила Аврора. – Никаких вирусных сновидений нет и в помине!

– Но…

– Что, – перебила меня она, – у тебя есть какие-либо свидетельства того, что вирусные сновидения существуют?

Я рассказал ей про то, как Моуди бормотал что-то о синих «Бьюиках», миссис Несбит и тянущихся к нему руках.

– Моуди из железнодорожной службы?

Я кивнул.

– И, – добавил я, вспоминая учебные курсы, – согласно положению СХ‐70 о Преемственности приказов и распоряжений, я должен продолжить расследование, начатое Старшим консулом Логаном, или по крайней мере навести справки.

– О вирусных сновидениях? Совместно с Токкатой?

– Получается так.

Аврора потрепала меня по плечу.

– Вот тебе мой совет. Сплавь девчонку с бузуки в «Гибер-тех» и сядь на последний поезд домой. Зимние консулы Двенадцатого сектора – это змеиное гнездо, особенно Токката. Тебе не нужно связываться с ними.

Я уже слышал это не первый раз.

– А правда, Токката съела лунатиков, чтобы продержаться до конца Зимы?

– Содержала их живыми до тех пор, пока они ей не понадобились, насколько я слышала, и с тех пор пристрастилась к ним. Ты больше ничего не можешь вспомнить о тех двух преступниках, которые собирались пустить на воспроизводство девчонку с бузуки?

– Их было трое, а не двое.

Какое-то время Аврора пристально смотрела на меня своим единственным глазом, в то время пока второй вращался сам по себе.

– Она находилась слева, так?

– Он. Медик.

– Тогда понятно, – сказала Аврора, указывая на свой бесполезный глаз. – То, что слева от меня, я вижу плохо.

Она показала мне набросок в своем блокноте. Как и следовало ожидать, это была половина лица – лица Фулнэпа.

– Тот, кто забрал женщину-лунатика. Это он?

Я кивнул, и Аврора убрала блокнот в нагрудный карман.

– Логан промедлил, – задумчиво произнес я, – как будто не хотел вас убивать. Почему?

– Понятия не имею, – сказала Аврора, – но для тебя очевидный выигрыш, что он так сделал, а для него очевидный проигрыш. Помни, что2 я тебе говорила про Зимних консулов Двенадцатого сектора – особенно про Токкату.

Попрощавшись со мной, она вышла из купе, оставив меня наедине со своими мыслями. Приблизительно через полчаса поезд остановился на верхней станции Торпанту.

Пока железнодорожные работники готовили тормоза для спуска, пассажиры и груз оставались на своих местах, и скоро мы снова тронулись, сначала по тоннелю протяженностью в милю, пробитому через вершину горы, затем мимо потрепанного непогодой указателя, извещающего о въезде в Двенадцатый сектор, а далее последовал затяжной спуск с небольшой скоростью. По эту сторону от гребня снегопад прекратился, и в сумерках я с трудом различал силуэты высоких гор, вершины которых были покрыты мягким снежным покрывалом. На крутых поворотах можно было отчетливо увидеть впереди за пять вагонов красные отсветы паровоза. Время от времени весь состав вздрагивал, когда снежный плуг врезался в глубокий нанос, а мимо окон светлячками пролетали вырывающиеся из трубы искры.

Я скормил мертвой женщине полдюжины заварных пирожных, и она, к великой моей радости, провалилась в Ступор, что явилось благодатным облегчением. Я встал, чтобы размять ноги, и прошел до конца вагона, где нашел Моуди. Он смотрел в окно, погруженный в глубокие раздумья. Когда я остановился рядом с ним, он поднял взгляд.

– Я должен отдать вам вот это, – сказал я, протягивая ему листок бумаги с описанием характера обещанного мною Долга: имя кредитора, дата, подпись.

– Все чисто, – сказал экспедитор, убирая расписку в нагрудный карман. – Присоединишься ко мне?

Я устроился так, чтобы мне было видно, если миссис Тиффен вздумает куда-нибудь отправиться или начнет жевать обивку сиденья.

– Как тебе удалось вернуть Отсутствующую? – спросил Моуди.

– Наверное, просто доброе старое упорство.

– Нет, серьезно, – настаивал Моуди, успевший меня раскусить, – как тебе удалось ее вернуть?

– В критический момент вмешалась Аврора и спасла меня.

– Тогда понятно, – сказал Моуди. – Это также означает, что ты перед ней в долгу. Плохая привычка Зимой влезать в Долги.

– Я должен вам, – сказал я.

– Верно, – согласился он, – и даже это не в твою пользу. Доставив по назначению женщину-лунатика, ты вернешься домой?

– После того как поговорю с Токкатой про вирусные сновидения.

Испуганно вздрогнув, Моуди оглянулся по сторонам. Нагнувшись ко мне, он понизил голос.

– Я могу тебе кое-что рассказать про вирусные сновидения, – сказал он, – но позже, наедине. Я буду в баре в гостинице «Уинкарнис». Найти легко – она на центральной площади. И берегись «Гибер-теха». Все эти разговоры про «спасителей человечества» полный вздор – «Гибер-тех» интересуют только деньги. Дон Гектор по большей части был верен своим идеалам, однако его преемники быстренько запрягли его мечту и превратили ее в кошмар. А проект «Лазарь» только все усугубит.

– Что такое проект «Лазарь»?

– То немногое, что мне известно, я расскажу тебе потом в «Уинкарнисе». Но будь осторожен в Двенадцатом секторе: есть в нем что-то нехорошее.

– Нехорошее?

– Странное. Жутковатое. Помнишь все эти страшные Зимние легенды и сказки, которые ты слышал в детстве? Про Зимний люд?

Я понял, что2 именно он имел в виду; долгие годы я был очарован этими легендами, и не только их странностью, но и разнообразием: от Термозавров, питающихся человеческим теплом, до Зимних сирен, которые поднимают спящих с постели обещаниями песен, танцев и прочих наслаждений, но затем оставляют их умирать от истощения и обезвоживания. Сказками про Домовых, карликов, которые ночью тайком пробираются в спальню и похищают зубы, деньги и пальцы на ногах. Про Игрока, способного проходить сквозь стены, который пожирает со спящего весь жир, оставляя пустой мешок с костями, и Штуковину, которая проникает человеку в ухо и откладывает там личинки, порождающие червей, питающихся его сновидениями.

Все это было забавно, но самой любимой у меня была Грымза. Питающаяся стыдом недостойных, складывая постельное белье и напевая популярные мотивчики Роджерса и Хаммерстайна, она обладала определенной вдохновляющей непредсказуемостью.

– Да, – подтвердил я, – я слышал про Зимний люд.

Подавшись вперед, Моуди тронул меня за колено, понижая голос до шепота.

– В Двенадцатом все это становится явью. Они существуют там в реальности. Центральный Уэльс – колыбель сказок, выкованных погруженным в сон сознанием спящих.

– Хорошо-о, – протянул я.

Очевидно, его опьянение выходило за рамки одних только синих «Бьюиков», отрубленных рук и погребения заживо.

– Я говорю серьезно, – настаивал Моуди. – Привратник Ллойд из Дормиториума «Сиддонс». Слышал о таком?

– Нет.

– Он встретил Грымзу. Или по крайней мере подошел настолько близко, что можно было к ней прикоснуться.

– Продолжайте.

Моуди откашлялся.

– Жил когда-то Зимний фермер по имени Икабод Блок, у него была ферма рядом с Райдером, недалеко от того места, где ледник превращается в талую воду, и вокруг на многие мили нет ни одной живой души. Говорят, этот Икабод был человек неприхотливый, молчаливый, недовольный своей участью, и были у него жена по имени Мария и дочь по имени Гретель. Но однажды, пару лет назад, они ушли неведомо куда, и с тех пор Икабод стал угрюмым и замкнутым, и мало кому хотелось говорить с ним и терпеть его общество.

– Была у нас в приюте одна такая, – вставил я, вспоминая сестру Зачатию ^[54].

– Однажды Зимой, – не обращая внимания на мое замечание, продолжал Моуди, – Икабод связался с одним своим знакомым по фамилии Ллойд, которому уже на протяжении нескольких лет был обязан своей жизнью, и сказал, что его «страшно донимает» Зимний люд. Ллойд уже лет десять работал привратником, поэтому ужасы Зимы его больше не пугали. Он считал Зимний люд досужими выдумками старых прачек, темой пересудов в пивных.

«С чего ты взял, что это Зимний люд?» – спросил Ллойд при встрече.

«На прошлой неделе кто-то подровнял рога впавшим в спячку лосям и причесал шерсть шести из восьмидесяти девяти мамонтих. А в доме, – продолжал Икабод, – из мюсли выбрали весь изюм, украли любимую пластинку Гретель, а все книги в шкафу переставили».

«В алфавитном порядке?» – спросил Ллойд.

«Нет – согласно художественной ценности».

«А».

На подобную вызывающую дерзость был способен только Зимний люд.

План был прост: привратнику Ллойду предстояло дежурить у сарая Икабода от заката до восхода, сидя в кожаном кресле.

– Икабод хотел использовать его в качестве Приманки для люда? – спросил я.

– Именно, – подтвердил Моуди, – поскольку по давнему обычаю все привратники евнухи, а Зимний люд славится своей любовью к физически неполноценным. Однако сам Икабод спрятался в десяти ярдах по ветру от Ллойда, за несколькими кипами сена, держа наготове «Кувалду», горя нетерпением расправиться с незваными гостями. Привратник Ллойд должен был быть начеку и чуть что поднять тревогу.

Я обратил внимание на то, что другие пассажиры прекратили разговоры и обступили нас, слушая рассказ экспедитора.

– Но заснуть было невозможно, – продолжал Моуди. – Привратник Ллойд сидел с широко раскрытыми глазами, вслушиваясь в кромешную темноту. Единственным светом были слабые отблески неба, озаренного звездами Зимней ночи. Ни звука не нарушало тишину. Ни шороха, ни треска сломанной веточки, ни даже ворчания вспугнутого мамонта. Укутавшись в теплый пуховик, Ллойд размышлял о своей жизни, о своих чаяниях, неудачах и о том, что ему никак не удается выбросить из головы навязчивую мелодию «Одинокого пастуха» ^[55].

Умолкнув, Моуди отпил глоток из термоса на поясе и продолжал.

– Когда серый рассвет уже гнал перед собой ночную темноту и мир снова начинал шевелиться, пробуждаясь, Ллойд внезапно встрепенулся. Последние два часа он проспал, и сейчас его разбудил крик Икабода. Два слова, совершенно отчетливых, в которых Ллойд не нашел никакого смысла. Зевнув, он потянулся и окликнул Икабода. Однако ответа не последовало, и после недолгих поисков Ллойд обнаружил «Кувалду» Икабода, со снятым предохранителем, но неразряженную, и всю его одежду, аккуратно разложенную на земле, по-прежнему одна вещь внутри другой, словно русская матрешка. Носки были засунуты в ботинки, помочи по-прежнему пристегнуты поверх рубашки, рядом с часами маленькая горка зубных пломб.

– А сам Икабод пропал? – спросил кто-то из пассажиров.

– Бесследно исчез. Ллойд вызвал Зимних консулов, но те прекратили поиски через три дня, найдя лишь шапку Икабода, воткнутую между ветками на вершине дуба в двух милях от дома. Они решили, что ночью ему приснился кошмарный сон, он потерял рассудок и бежал. На смену Икабоду был прислан новый фермер, а его исчезновение остается загадкой и по сей день.

– Какие два слова произнес Икабод? – спросил я, наперед зная ответ.

– Он сказал: «О, Грымза», и при этом… при этом устало вздохнул, словно принимая неизбежное.

В вагоне наступила тишина, воздух был насыщен страхом и растерянностью. Грымза лишь недавно была добавлена в число Зимнего люда, и я еще не слышал о ее первом появлении. Я выглянул в окно. Поезд спустился вниз и теперь мчался по берегу замерзшего водохранилища, славящегося каменной плотиной и фильтровальной башней в готическом стиле. Я обернулся к Моуди, понимая, что рассказ еще не закончен.

– Это ведь еще не все, правда? – спросил я, и Моуди кивнул.

– Прибывший на смену Зимний фермер обратил внимание на то, что в течение нескольких недель вкус воды стал горьким. Поэтому он поднялся по вертикальной лестнице и через квадратный люк размером не больше двух футов забрался на чердак. Икабода обнаружили в баке с холодной водой, совершенно целого, если не считать отсутствующего мизинца.

Моуди помолчал для пущей драматичности.

– Консулы заключили, что это было самоубийство, что у Икабода, вероятно, было «необъяснимое желание подкрепить легенду о Зимнем люде». Но у привратника Ллойда были не только голые сомнения. Во время поисков Икабода он обратил внимание на то, что в доме царил порядок, все белье было выстирано, постели заправлены, на граммофоне крутилась пластинка с «Югом Тихого океана» ^[56]. На плите даже стоял горшочек с ланкаширским рагу, на крышке записка, выведенная мелким угловатым почерком.

– Что в ней говорилось? – спросил другой пассажир.

– В ней говорилось: «майорана не хватает».

– Икабод мог сам сложить свою одежду, навести в доме порядок и приготовить рагу, – сказала еще одна пассажирка, оборачиваясь через спинку скамьи. – И поставить пластинку на граммофон. Как сказали Консулы, чтобы придать достоверности легенде.

– Такое возможно, – согласился Моуди, – вот только Икабод не отличался особой аккуратностью и предпочитал рок-оперу «Иисус Христос – суперзвезда».

У меня был один-единственный вопрос.

– Икабод был недостойным?

Моуди обвел взглядом всех нас.

– В баке с водой нашли не только его. Там также были истлевшие останки его жены и десятилетней дочери, которые, как он утверждал, ушли из дома восемь лет назад.

Когда Моуди закончил свое повествование, его небольшая аудитория, одобрительно переговариваясь, вознаградила его угощениями, как того требует обычай. Меньше чем через минуту у него уже были полбатончика «Сникерса», восемь жевательных конфет, маленький батончик нуги и пакетик леденцов с ментолом.

– Встретимся позже в гостинице «Уинкарнис», – сказал мне экспедитор, откидываясь назад, чтобы немного вздремнуть, – и я расскажу тебе всё про синий «Бьюик» – и про «Гибер-тех».

Я вернулся в свое купе, где миссис Тиффен по-прежнему пребывала в целости и сохранности, оставаясь в Ступоре. Поезд сделал короткую остановку в Талибонте, чтобы высадить работника электростанции, и во время стоянки железнодорожники переставили тормоза; и вскоре мы снова тронулись, но теперь уже быстрее, путь был свободен, и поезд набрал большую скорость.

Мы пересекли реку, одетую в кокон льда и снега, затем проехали через заброшенный полустанок, платформы и станционные строения которого были покрыты снегом и льдом. Поезд бежал вперед еще с полчаса и наконец с мягким свистом и приглушенным скрежетом тормозов остановился.

Мое путешествие в один конец закончилось.