Несколько месяцев назад я наконец его нашла. Ванесса запостила фотографию, на которой были запечатлены она и молодая пара во время горной прогулки. Все трое загорелые, пышущие здоровьем. Они стояли на вершине горы, озеро лежало внизу, а они смеялись, обхватив друг дружку руками. Подпись гласила: «Показываю моим новым лучшим друзьям лучшие виды Тахо! #прогулки #наотдыхе #красивый вид». Имена друзей были снабжены тегами. Я кликнула одно из этих имен и оказалась на Инстаграм-канале молодой француженки, документирующей свое путешествие по Соединенным Штатам. Одна фотография, две, три… и вот он. На снимке молодая пара на ступенях крыльца знакомого коттеджа. Вокруг крыльца росли папоротники. За открытой дверью позади молодых людей смутно проглядывал интерьер уютной гостиной. Диван, накрытый старомодным покрывалом. Мое сердце забилось чаще. Подпись по-французски: «Просто восхитительный Jet Set^[28]. Мы в восторге от нашей хозяйки, Ванессы».

Мой школьный французский слегка заржавел, но смысл я уловила: Ванесса начала сдавать коттедж гостям.

Собрать чемодан можно всего за час. Когда я говорю матери, что уезжаю из города, буду часто звонить и приезжать, когда смогу, она начинает быстро-быстро моргать, и я боюсь, что она расплачется. Но она не плачет.

– Умница, – говорит она. – Просто умница.

– Я позвоню той сиделке, которую мы приглашали в прошлом году. Договорюсь, чтобы она приходила к тебе каждый день, как только начнется облучение. Она и прибирать в доме будет, и делать покупки. О’кей?

– Ради бога, Нина! Я сама в состоянии себя обслужить. Я же не инвалид.

«И тем не менее», – думаю я.

– Мама, насчет счетов. Тебе придется оплачивать их вместо меня. У тебя уже есть доступ к моему счету. Я пополню его, как только появятся деньги.

Мне не хочется думать, что станет с мамой, если деньги не появятся.

– Не переживай за меня. Мне не привыкать.

Я целую маму в лоб. Только тогда, когда я знаю, что она меня не видит, я позволяю себе расплакаться.

Мы с Лахлэном останавливаемся в бюджетной гостинице в Санта-Барбаре. Ясное дело, отель стоит не близко к берегу, здесь не слышен плеск волн. Бетонный корпус, пустой бассейн с гнилыми листьями на дне и серой коркой на кафельных плитках. Санузел совмещенный, на потолке протечка. Вместо маленьких бутылочек с мылом и шампунем одна большая с надписью: «Моющее средство».

Мы лежим рядом на кровати, пьем вино из пластиковых чашек. Мой поисковик открыт на сайте JetSet.com. Я ввожу в строку поиска слова «Озеро Тахо» и принимаюсь листать страницы. Наконец одна привлекает мое внимание. Я поворачиваю лэптоп к Лахлэну и показываю ему страницу.

– Вот он, – говорю я.

– Этот?

Он озадаченно смотрит на меня, и я понимаю почему. На фотографии – скромный дом под черепичной крышей, бревенчатый, выкрашенный в светло-зеленый цвет. Дом стоит под соснами. Если сравнивать этот коттедж с другими постройками на берегу озера, легко пройти мимо, настолько он непрезентабелен. Он стар, потрепан, в нем есть что-то, что роднит его со сказкой про Гензеля и Гретель, – деревянные ставни с щелочками, оконные рамы, заросшие папоротниками, пятна мха на камнях каменного цоколя. «Уютный домик смотрителя, – гласит подпись. – На берегу озера, две спальни, краткосрочная или длительная аренда».

– Кликни, – говорю я приказным тоном.

Лахлэн вздергивает брови, но послушно берет у меня лэптоп.

В публикации шесть фотографий. На первой крошечная гостиная с каменным камином и диваном с выцветшей парчовой обивкой, картинами на стенах и антиквариатом по углам. Вся мебель немного великовата для этого дома, смотрится чуть безвкусно. Кажется, словно кто-то вывалил сюда содержимое другого дома, посмотрел, поднял руки вверх и ушел. На второй фотографии винтажная кухня, где главным предметом обстановки служит классическая эмалированная плита с духовкой «O’Keefe & Merritt». Деревянные шкафчики вручную раскрашены c помощью трафаретов. На третьем снимке пасторальный вид озера, на следующем – скромная ванная комната, затем – спальня с двумя односпальными кроватями без ножек, скошенный потолок.

Лахлэн щурится, глядя на фотографии:

– В этом деле эксперт у нас ты, а не я. А вот этот туалетный столик… это не эпоха Людовика Четырнадцатого?

Я не обращаю внимания на его слова, наклоняюсь и кликаю следующее фото. На нем спальня. Кровать с балдахином рядом с витражным окном, закрытым тонкими тюлевыми шторами. На кровати белое кружевное покрывало. На стене картина с изображением крестьянского домика на берегу порожистой реки. Стекла в витражном окне толстые, покрытые трещинками старости, и все же за ними можно разглядеть озеро.

Мне знакома эта кровать. Я знаю эту картину и этот вид за окном.

– На этой кровати я потеряла девственность, – я слышу собственный голос.

Лахлэн резко поворачивается и смотрит на меня. Я выгляжу очень серьезно. Он смеется:

– Серьезно? На этой самой кровати?

– Покрывало теперь другое, – отвечаю я. – А все остальное то же самое. А туалетный столик – рококо, а не эпоха Людовика Четырнадцатого.

От хохота Лахлэн раскачивается вперед и назад:

– О боже! Не удивительно, что ты так хорошо разбираешься в антиквариате. Тебя дефлорировали на треклятом рококо.

– Это туалетный столик в стиле рококо. Про кровать точно не скажу, но она не рококо, – ворчу я. – И не думаю, что кровать так уж ценна.

– Да что это вообще за место, мать твою? Кто обставляет обшарпанный старый коттедж французской мебелью восемнадцатого века? – Лахлэн пролистывает страницу дальше и читает вслух: – «Насладитесь волшебным отдыхом в домике смотрителя – частице классического поместья на западном берегу озера Тахо! Столько очарования в двух уютных спальнях. Винтажная кухня, красивая антикварная мебель, работающий каменный камин! Виды на озеро, прогулочные маршруты неподалеку. Дом стоит всего в нескольких шагах от частного пляжа. Идеальное место уединения для супружеской пары или художника, ищущего вдохновения!» – И Лахлэн озадаченно смотрит на меня: – Классическое поместье?

– Стоунхейвен.

Это название вызывает у меня странную смесь эмоций – угрызения совести, ностальгию, чувство потери, жаркую вспышку гнева. Я увеличиваю фотографию спальни и внимательно разглядываю ее. Я словно бы парю в невесомости, я настоящая и я прошлая разделяются между той и этой кроватями, и ни та ни другая – не я.

– Это громадный особняк на берегу озера. Он принадлежал Либлингам более сотни лет.

– Эти Либлинги. Я должен знать, кто они такие?

– Они – основатели «Liebling Group», фирмы, занимающейся инвестициями в недвижимость и находящейся в Сан-Франциско. Они входили в список пятисот самых богатых семейств США по версии журнала «Fortune», но я так думаю, некоторое время назад они выбыли из этой когорты. Но при этом они со «старыми деньгами», в какой-то мере короли Западного побережья. Франциско. Они входили в список пятисот самых богатых семейств США по версии журнала «Fortune», но я так думаю, некоторое время назад они выбыли из этой когорты. Но при этом они со «старыми деньгами», в какой-то мере короли Западного побережья.

– И ты их знаешь?

Лахлэн смотрит на меня с таким выражением лица, словно я его каким-то образом предала, до сих пор скрывая такие ценные связи.

Из глубины всплывают воспоминания. Темнота в этом коттедже, даже тогда, когда заходящее солнце искоса светит в окна. Еще то, как покрывало (тогда оно было синее, шерстяное, сотканное с рельефом) царапает мои оголенные бедра. Пенистые пороги реки на картине и вода, изображенная настолько реалистично, что кажется, что она вот-вот перельется за край рамы и намочит меня. Мягкие рыжие кудряшки юноши, от которого пахло чем-то похожим на марихуану. Ранимость, чувство потери. Ощущение, будто бы что-то очень дорогое внутри меня впервые вытащили на свет.

Тогда это казалось таким важным… Как же я смогла забыть?

Я потеряна во времени. Такое чувство, словно я отлетела кубарем на десяток лет назад и оказалась в теле стеснительной толстушки, какой когда-то была.

– Я была с ними знакома. Совсем немного. Давно. Я год прожила в Лейк-Тахо, училась здесь в девятом классе школы. Дружила с их сыном. – Я пожимаю плечами. – Все как в тумане, честно. Я была маленькая.

– А похоже, ты с ними была знакома ближе. – Лахлэн возвращается к фотографиям, внимательно их разглядывает. – Погоди… А эта женщина…

– Ванесса.

– Ванесса. Она тебя вспомнит?

Я качаю головой:

– В то время, когда я здесь жила, она уехала и училась в университете. Я в основном общалась с ее братом. А с ней виделась всего один раз, недолго, двенадцать лет назад. Так что она ни за что не вспомнит меня теперь. Я выгляжу совсем не так. Тогда я была толстая и красила волосы в розовый цвет. В тот раз, когда мы случайно встретились на пути, она на меня толком и не посмотрела.

Ту встречу я помню ясно. Помню, как Ванесса скользнула по мне взглядом – так, будто я настолько никчемна, что ей нет никакого смысла уделять мне свое драгоценное внимание. Помню, как вспыхнули мои щеки под толстенным слоем косметики, с помощью которой я пыталась прятать свои подростковые прыщи. Я чувствовала себя такой незащищенной…

А вот Бенни меня сейчас мог узнать, но я знаю, где он живет. Не в Стоунхейвене.

Я не готова думать о нем. Я выбрасываю его из своих мыслей и выхожу на канал Ванессы в Инстаграме, чтобы познакомить с ней Лахлэна.

Лахлэн листает фотографии. Делает паузу на снимке, сделанном в Венеции. Ванесса в гондоле. Подол платья от Валентино колышется на легком ветру. Я вижу, что Лахлэн замечает отработанную привлекательность Ванессы и то, как она нарочито игнорирует гондольера. Ее взгляд безмятежен. Живописный канал и вспотевший от работы на веслах старик словно бы существуют только ради ее услаждения.

– Я все-таки не понимаю. Если она так богата, зачем она сдает этот домик смотрителя?

– Думаю, ей одиноко. Отец умер, она только что разбежалась с женихом и уехала из Нью-Йорка. Стоунхейвен – очень уединенное место. Наверное, ей компания нужна.

– И этой компанией станем мы.

Лахлэн просматривает фотографии Ванессы, и я вижу, что он уже производит в уме расчеты. Он явно начал продумывать наши планы – как мы ненавязчиво и плавно добьемся того, чтобы Ванесса впустила нас в свой мир, как мы найдем ее слабые места и примемся на них давить.

– Так… И на что мы тут глаз кладем? Антиквариат? Фамильные драгоценности? Все эти дамские сумочки из ее коллекции?

– На этот раз не антиквариат, – говорю я и замечаю, что слегка дрожу.

Может быть, потому что не могу поверить, что наконец снова открываю эту дверь столько лет спустя. Я ощущаю теплую волну мстительного предвкушения, а под этой волной звучит шепот неверия в то, куда меня увели последние десять лет. От этого идиллического коттеджа на берегу озера в этот задрипанный отель, где я строю планы мошенничества и воровства в компании с отъявленным жуликом. Я вдруг осознаю, что готова нарушить два правила, которые сама придумала: не становиться алчной. Брать только то, о чем хозяин не будет сожалеть.

– Где-то в главном доме Стоунхейвена спрятан сейф, – говорю я. – В этом сейфе должен лежать миллион долларов наличными. И обрати внимание, я знаю кодовую комбинацию цифр.

Лахлэн, лежащий рядом со мной, настораживается:

– Бог ты мой, Нина. Ты столько от меня скрывала. – Он прижимается ко мне, дышит мне в висок. Холодный кончик его носа прижимается к мочке моего уха. – Скажи, – шепчет Лахлэн, – а кто же лишил тебя девственности – Либлинг или этот самый смотритель?