– Вот и хорошо.

И опять эта нервная пауза.

– Ну тогда… я, пожалуй, пойду, Чарли. До встречи…

Он оборвал меня на полуслове, выпалив в трубку:

– Ты не можешь одолжить мне пять тысяч долларов?

– Что?

Его голос задрожал.

– Я… ээ… мне очень стыдно… я знаю, ты, наверное, возненавидишь меня за эту просьбу, но… ты помнишь, я говорил тебе про собеседование… на должность торгового представителя «Пасифик Флорал Сервис». Крупнейшая на Западном побережье компания по доставке цветов. Это единственное, что мне удалось найти здесь, учитывая, что мне далеко за пятьдесят… сегодня на рынке труда такие сложности, особенно для тех, кто уже предпенсионного возраста.

– Не напоминай мне. Так разве у тебя не сегодня собеседование?

– Должно было быть. Но когда я вчера вечером вернулся домой, меня ожидало сообщение из отдела кадров «Пасифик Флорал». Они решили заполнить вакансию кем-то из своих, так что собеседование отменяется.

– Мне очень жаль.

– А мне тем более. Ты не представляешь, как мне жаль, потому что… потому что… это была должность даже не менеджера… какого-то чертова торгового агента…

Он замолчал.

– Ты в порядке, Чарли?

Я слышала, как он тяжело вздохнул.

– Нет. Не в порядке. Потому что если до пятницы я не найду пяти тысяч долларов, банк угрожает забрать мой дом.

– А пять тысяч решат твою проблему?

– Не совсем… потому что на самом деле я должен банку еще семь.

– Господи, Чарли.

– Я знаю, знаю, но, когда полгода сидишь без работы, начинают накапливаться такие вот долги. И, поверь мне, я пытался занять денег везде, где только можно. Но начать с того, что на дом уже две закладных…

– А что говорит Холли?

– Она… она до конца не понимает, насколько все плохо.

– Ты хочешь сказать, что не говорил ей об этом?

– Нет… просто… просто я не хочу волновать ее.

– Ну, положим, поволноваться ей придется, когда вас вышвырнут из дома.

– Не произноси этого слова – вышвырнут.

– И что ты собираешься делать?

– Я не знаю. Все небольшие сбережения, что у нас были… и кое-какие акции… все потрачено.

Пять тысяч долларов. Я знала, что у меня на сберегательном счете восемь тысяч… и у мамы на депозите примерно одиннадцать с половиной, что было частью моего наследства, в которое я должна была вступить после официального утверждения завещания. Пять тысяч долларов. Для меня это были серьезные деньги. С их помощью можно было частично покрыть стоимость семестра обучения Этана в «Алан-Стивенсон». И почти три месяца аренды за квартиру. На пять тысяч долларов у меня были большие планы.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Чарли. – После стольких лет молчания первый звонок, и сразу с просьбой дать денег.

– Да, Чарли, именно об этом я думаю. И еще о том, как больно ты обидел маму.

– Я был неправ.

– Да, Чарли. Ты был очень неправ.

– Прости. – Его голос опустился до шепота. – Я не знаю, что еще сказать.

– Я не прощаю тебя, Чарли. Не могу простить. Я хочу сказать, да, я знаю, иногда она бывала слишком назойлива и властна. Но ты просто вычеркнул ее из своей жизни.

Я слышала, как у него перехватило дыхание, будто он пытался сдержать рыдания.

– Ты права, – произнес он.

– Мне все равно, права я или нет – сейчас уже поздновато спорить об этом. Единственное, что я хочу знать, Чарли, почему это произошло.

– Мы никогда не ладили.

Это было правдой – в моих воспоминаниях из детства сохранились бесконечные споры между матерью и братом. Казалось, они не могли ни в чем согласиться друг с другом, к тому же у мамы была привычка постоянно вмешиваться в чужие дела. Но в то время как я приноровилась отражать (или даже игнорировать) ее попытки вторжения в мою жизнь, Чарли постоянно находился под этим гнетом. Его положение усугублялось тем, что он отчаянно скучал по отцу (и нуждался в нем). Ему было почти десять, когда умер отец, – и, судя по тому, что я слышала от брата, он боготворил отца и отчасти винил мать в его преждевременной смерти.

– Она никогда не любила его, – однажды сказал он мне, тринадцатилетней. – Сделала его жизнь такой несчастной, что он почти не бывал дома.

– Но мама говорила, что он все время был в разъездах.

– Да, его никогда не было в городе. А все потому, что он просто не хотел быть с ней.

Поскольку отец умер, когда мне было всего полтора года, у меня не сохранилось никаких воспоминаний о нем (не говоря уже о том, чтобы я его знала). Так что, когда бы Чарли ни заговорил об отце, я ловила каждое его слово… тем более что мама постоянно пресекала разговоры о покойном Джеке Малоуне – то ли ей было слишком больно говорить о нем, то ли попросту не хотелось. Так и получилось, что со слов Чарли у меня сложилось мнение о несчастливом браке родителей, и я втайне винила в этом мать.

В то же время мне было не понятно, почему Чарли так и не смог выстроить отношения с матерью. Видит Бог, я же постоянно сражалась с ней. Меня она тоже сводила с ума своей назойливостью. Но я бы никогда не посмела вычеркнуть ее из своей жизни, как это сделал Чарли. Правда, у меня сложилось впечатление, что мама была несколько противоречива в своих чувствах к единственному сыну. Конечно, она любила его. Но я не переставала задаваться вопросом, не видит ли она в нем причину, заставившую ее согласиться на заведомо неудачный брак с Джеком Малоуном. В свою очередь, Чарли так и не оправился от потери отца. И ему совсем не улыбалась роль единственного мужчины в доме. Так что, как только это стало возможным, он сбежал – прямо в объятия женщины настолько властной и деспотичной, что в сравнении с ней мама показалась бы либералкой.

– Я знаю, что вы никогда не ладили, Чарли, – сказала я. – И да, у нее бывали заскоки. Но все равно она не заслужила того наказания, которое вы с Принцессой ей назначили.

Долгая пауза.

– Нет, – наконец заговорил он. – Не заслужила. Но что я могу сказать, Кейт? Кроме того, что позволил себе подпасть под влияние… – Он не закончил фразу и понизил голос: – Скажем так: мне был поставлен ультиматум «Или я, или она». А я дал слабину и не стал сопротивляться.

Снова пауза. Я первой нарушила молчание:

– Хорошо, я перешлю тебе через «Федэкс» чек на пять тысяч долларов.

До него не сразу дошло.

– Ты серьезно?

– Мама одобрила бы это.

– О господи, Кейт… Даже не знаю, что…

– Ничего не говори…

– Я потрясен…

– Не надо. Это же наше семейное дело.

– Я обещаю, клянусь, я верну, как только…

– Чарли… довольно. Чек будет у тебя завтра. И когда у тебя появится возможность, тогда и отдашь. А теперь мне нужно попросить тебя…

– Что угодно. Я весь в твоем распоряжении.

– Да нет, мне просто нужно, чтобы ты ответил мне на один вопрос, Чарли.

– Конечно, конечно.

– Ты был знаком с Сарой Смайт?

– Никогда не слышал этого имени. А почему ты спрашиваешь?

– Я получила от нее письмо с соболезнованиями, и она пишет, что знала маму и папу еще до моего рождения.

– Нет, я не припоминаю. Хотя я вообще мало кого помню из их друзей того времени.

– Ничего удивительного. Я сама не помню, с кем встречалась месяц назад. Но все равно спасибо.

– Нет, это тебе спасибо, Кейт. Ты даже не представляешь, что значат для всех нас эти пять тысяч…

– Думаю, догадываюсь.

– Благослови тебя Господь, – тихо произнес он.

Когда я повесила трубку, меня пронзила мысль: а ведь я скучаю по брату.

Остаток утра я посвятила уборке квартиры и прочим домашним делам. Вернувшись из прачечной, расположенной в подвале нашего дома, я обнаружила оставленное на автоответчике сообщение:

– Здравствуй, Кейт…

Голос был мне незнаком; он был приятным и аристократическим, с легким акцентом, характерным для жителей Новой Англии.

– Это Сара Смайт. Надеюсь, ты получила мое письмо, и прошу извинить, что звоню тебе домой. Но я подумала, что хорошо бы нам встретиться. Как ты уже знаешь из моего письма, я была близким другом вашей семьи, когда еще был жив твой отец, и мне бы очень хотелось возобновить общение с тобой после стольких лет. Я знаю, как ты занята, поэтому, если у тебя будет возможность, позвони мне, пожалуйста. Мой телефон 555.0745. Сегодня днем я дома, если что. Еще раз хочу сказать тебе, что мысленно я с тобой в столь трудный для тебя час. Но я знаю, что ты упорная и сильная, поэтому справишься. Я очень жду нашей встречи.

Я дважды прослушала сообщение, чувствуя, как нарастает во мне тревога (и раздражение). Мне бы очень хотелось возобновить общение с тобой после стольких лет… Я знаю, как ты занята… Я знаю, что ты упорная и сильная… Боже правый, эта женщина говорила так, будто она была старым добрым другом нашей семьи или как будто я залезала к ней на колени, когда мне было пять лет. И неужели ей не хватает такта понять, что, лишь вчера похоронив свою мать, я не в том настроении, чтобы устраивать светские посиделки?

Я схватила письмо, которое она прислала мне поутру. Прошла в комнату Этана. Включила его компьютер. И написала:

Дорогая мисс Смайт!

Я очень тронута как вашим письмом, так и сообщением.

Как вы, я уверена, знаете, горе по-разному влияет на людей. Сейчас мне просто хочется сделать передышку и побыть наедине со своим сыном и своими мыслями.

Я очень надеюсь на ваше понимание. Еще раз прошу принять мою благодарность за ваше участие в столь печальный для меня момент.

Ваша,

Кейт Малоун.

Я два раза перечитала письмо, прежде чем распечатать его. Потом я поставила свою подпись, вложила письмо в конверт, надписала имя и адрес Смайт и заклеила. Вернувшись на кухню, я сняла трубку и позвонила своему секретарю в офис. Она обещала доставить письмо курьером. Я знала, что могла бы отправить его и почтой, но побоялась, что она вновь позвонит мне сегодня вечером. А мне больше не хотелось ее слышать.

Через полчаса консьерж сообщил, что курьер ждет меня внизу. Я схватила пальто и выбежала из квартиры. Выйдя из подъезда, я вручила письмо мотоциклисту. Он заверил меня, что доставит письмо по адресу в течение получаса. Я поблагодарила его и направилась в сторону Лексингтон-авеню. По пути зашла в местное отделение «Кинкос» на 78-й улице. Достала из кармана пальто еще один конверт и положила его в пакет «Федэкс». Потом заполнила регистрационную форму с пометкой гарантированной доставки на следующий день по адресу Чарльза Малоуна в Ван-Найс, Калифорния. Опустила пакет в почтовый ящик «Федэкс». Когда он завтра вскроет конверт, то обнаружит в нем чек на пять тысяч долларов и короткую записку:

Надеюсь, это поможет.

Удачи.

Кейт.

Я вышла из офиса «Кинкос» и еще час бродила по округе. Сделала кое-какие покупки в «Д’Агостинос», попросив доставить их ко мне на квартиру во второй половине дня. Заглянула в детский магазин «Гэп» и вышла оттуда с новой джинсовой курткой для Этана. Потом прошла еще два квартала и скоротала полчаса в книжном магазине на Мэдисон-авеню. Внезапно осознав, что со вчерашнего дня у меня во рту не было даже маковой росинки, я зашла в «Суп Бург» на углу Мэдисон и 73-й улицы, где заказала себе двойной чизбургер с беконом и фри. Проглотив все это, я начала терзаться чувством вины за перебор калорий. Но все равно ощущение сытости было приятным. Когда я уже допивала кофе, зазвонил мой сотовый.

– Это ты, Кейт?

О боже, только не это. Опять эта женщина.

– Кто это? – спросила я, хотя и знала ответ на вопрос.

– Это Сара Смайт.

– Откуда у вас этот номер, мисс Смайт?

– Я позвонила в справочную сотовой компании «Белл Атлантик».

– Вам так срочно нужно переговорить со мной?

– Я только что получила твое письмо, Кейт. И…

Я не дала ей договорить:

– Я удивлена тем, что вы называете меня по имени, хотя я не помню, чтобы мы с вами когда-либо встречались, мисс Смайт…

– О, на самом деле встречались. Очень давно, когда ты была маленькой…

– Может быть, и встречались, но это не отложилось у меня в памяти.

– Что ж, когда мы увидимся, я смогу…

Я снова оборвала ее:

– Мисс Смайт, вы ведь прочитали мое письмо, не так ли?

– Да, конечно. Поэтому я тебе и звоню.

– Разве я не ясно дала понять, что мы не увидимся?

– Не надо так говорить, Кейт.

– И пожалуйста, прекратите называть меня Кейт.

– Если бы только я могла объяснить…

– Нет, я не хочу слышать никаких объяснений. Я просто хочу, чтобы вы оставили меня в покое.

– Все, о чем я прошу, это…

– Я так понимаю, это вы названивали мне вчера, не оставляя сообщений…

– Пожалуйста, выслушай меня…

– И что это за заявления, будто вы давний друг моих родителей? Мой брат Чарли сказал, что не знает вас…

– Чарли? – Она оживилась. – Значит, вы все-таки помирились с Чарли?

Я вдруг занервничала:

– Откуда вам известно, что мы были в ссоре?

– Все прояснится, если мы только встретимся…

– Нет.

– Прошу, будь благоразумной, Кейт…

– Хватит. Разговор окончен. И больше не звоните мне. Потому что я не хочу разговаривать с вами.

На этом я нажала отбой.

Ну да, я перегнула палку. Но… назойливость этой женщины… И откуда, черт возьми, ей известно о размолвке с Чарли?

Я вышла из ресторана, еще не остыв от ярости. Остаток дня я решила провести в кино. Я двинулась на 72-ю улицу и убила два часа в кинотеатре, где крутили какой-то боевик. Межгалактические террористы атаковали американский шаттл и порешили весь экипаж – за исключением качка-астронавта, который, естественно, сокрушил всех злодеев и в одиночку привел поврежденный шаттл на землю, приземлившись на вершину скалы Маунт-Рашмор. Уже через десять минут этой белиберды я задалась вопросом, какого черта я вообще притащилась в кинотеатр. И тут же ответила себе: потому что сегодня явно не мой день.

Домой я вернулась уже ближе к шести. К счастью, Константин сменился, и вместо него на вахте был ночной консьерж Тедди, славный малый.

– Для вас пакет, мисс Малоун, – сказал он, вручая мне пухлый манильский конверт.

– Когда это пришло? – спросила я.

– С полчаса назад. Доставили нарочным.

Я мысленно застонала.

– Старушка в такси? – спросила я.

– Как вы догадались?

– Тебе лучше не знать.

Я поблагодарила Тедди и поднялась к себе. Сняла пальто. Села за обеденный стол. Вскрыла конверт. Просунула руку и достала открытку. Та же самая серо-голубая почтовая бумага. О господи, все сначала…

346 Вест 77-я улица

Кв. 2В

Нью-Йорк, Нью-Йорк 10024

(212) 555.0745

Дорогая Кейт!

Я все-таки думаю, что тебе стоит позвонить мне.

Сара.

Я снова полезла в конверт. И достала оттуда большую прямоугольную книгу. При ближайшем рассмотрении это оказался фотоальбом. Я открыла его и уставилась на черно-белые детские фотографии, аккуратно разложенные под прозрачной бумагой. Фотографии были явно из пятидесятых – поскольку новорожденный младенец спал в огромной старомодной коляске, которые были популярны в то время. Я перевернула страницу. Здесь ребенок уже был на руках у отца – настоящего отца из далеких пятидесятых, в пиджаке из ткани в «елочку», репсовом галстуке, с короткой стрижкой и крупными белыми зубами. Отец определенно был из тех, кто восемью годами ранее громил врага в Германии.

Как мой отец.

Я снова вгляделась в снимки. И мне вдруг стало не по себе.

Это был мой отец.

И у него на руках была я.

Я перевернула страницу. Там на фотографиях была я в возрасте двух, трех, пяти лет. Вот мой первый день в школе. А вот я уже в когорте «Брауни», в коричневой форме. Вот снимки, сделанные в пору моего пребывания в скаутах. И фотографии, на которых мы с Чарли позируем у входа в Рокфеллеровский центр, это примерно в 1963 году. Не тот ли это был день, когда Мег и мама привели нас на рождественское шоу в мюзик-холл «Радио Сити»?

Я принялась лихорадочно листать страницы. Я на сцене школьного театра в Бреарли. Я в летнем лагере в Мэне. Я в танце. Я на Тоддс Пойнт Бич в Коннектикуте, во время летних каникул. Я с Мег на выпускном вечере в старшей школе.

Передо мной была история моей жизни в фотографиях – включая учебу в колледже, мою свадьбу, рождение Этана. Последние страницы альбома были заняты газетными вырезками. Здесь были заметки, которые я писала для стенгазеты колледжа Смита. Вырезки из той же газеты с моей фотографией на сцене студенческого театра (в пьесе «Убийство в соборе»). Подборка моих слоганов для рекламных кампаний. Было даже объявление, напечатанное в «Нью-Йорк таймс», о моей свадьбе с Мэттом. И такое же объявление о рождении Этана…

Я продолжала бешено листать страницы. Когда добралась до предпоследней, у меня уже голова шла кругом. Я перевернула последнюю страницу. И вот оно…

Нет, в это невозможно было поверить.

Там была вырезка из школьной газеты «Алан-Стивенсон» с фотографией Этана в спортивной форме, когда он бежал кросс на соревнованиях прошлой весной.

Я захлопнула альбом. Сунула его под мышку. Схватила пальто. Выбежала за дверь. Бросилась к лифту, спустилась на первый этаж, пронеслась мимо консьержа и уже в следующее мгновение сидела в такси. Я назвала водителю адрес: «Вест, семьдесят седьмая улица».