– В том смысле, что его доставили лично.

Что за черт!

– Это я поняла, Константин. Меня интересует, когда его доставили и кто.

– Когда? Пять минут назад, вот когда.

Я посмотрела на часы. Семь тридцать шесть. Кто посылает курьера с письмом в столь ранний час?

– А кто принес, Константин?

– Не знаю. Подъехало такси, женщина опустила стекло, спросила, живете ли вы здесь, я сказал, что да, и она вручила мне письмо.

– Значит, письмо доставила женщина?

– Совершенно верно.

– А что за женщина?

– Не знаю.

– Вы ее не видели?

– Она сидела в такси.

– Но в такси есть окно.

– Оно отсвечивало.

– Но вы ведь успели заметить…

– Послушайте, мисс Малоун, я видел то, что видел, и это было ровным счетом ничего.

– Хорошо, хорошо, – поспешно произнесла я, чтобы положить конец его нескончаемой тупой болтовне. – Пришлите письмо наверх.

Я прошла в спальню, натянула джинсы и толстовку, прошлась расческой по спутанным волосам. Раздался звонок в дверь, но, когда я приоткрыла ее (не снимая цепочки, как принято у страдающих паранойей жителей Нью-Йорка), никого не увидела. Только маленький конверт лежал на пороге.

Я подняла конверт и захлопнула дверь. Конверт был размером с почтовую открытку, из добротной бумаги. Серо-голубой, с рифленой поверхностью, очень приятной на ощупь. На конверте были написаны мое имя и адрес. Почерк был мелкий и аккуратный. В правом верхнем углу можно было прочесть «С нарочным».

Я осторожно вскрыла конверт. Приподняв клапан, я увидела верхний край открытки с рельефно набранным адресом:

346 Вест 77-я улица

Кв. 2В

Нью-Йорк, Нью-Йорк 10024

(212) 555.0745

Моей первой мыслью было: «Интересно». Я достала открытку из конверта.

Она была написана таким же мелким и аккуратным почерком. Датирована вчерашним днем. Я начала читать:

Дорогая мисс Малоун,

Я глубоко огорчилась, узнав из газеты «Нью-Йорк таймс» о смерти вашей матери.

Хотя мы с вами долгие годы не виделись, я знала вас еще маленькой девочкой, так же как знала тогда и ваших родителей… но, к сожалению, потеряла связь с вашей семьей после смерти вашего отца.

Я просто хотела выразить вам свои соболезнования в это сложное для вас время и сказать, что кое-кто по-прежнему присматривает за вами… как это было всегда.

Искренне ваша,

Сара Смайт.

Я перечитала письмо. И еще раз. Сара Смайт? Никогда о ней не слышала. Но что особенно заинтриговало меня, так это фраза «кое-кто по-прежнему присматривает за вами… как это было всегда».

– Позволь спросить, – сказала Мег, когда я часом позже разбудила ее телефонным звонком, чтобы прочитать это письмо, – «кое-кто» с заглавной буквы?

– Нет, – ответила я. – С маленькой.

– Значит, здесь нет религиозного подтекста. Если было бы с заглавной, имелся бы в виду тот парень, что на небесах, Господь Всемогущий. Это альфа и омега. Лорел и Харди^[2].

– Но ты уверена, что никогда не слышала, чтобы мама или папа упоминали о Саре Смайт?

– Послушай, я же не была членом вашей семьи, поэтому меня не обязательно было знакомить со всеми, кто дружил с твоими родителями. Я хочу сказать, что вряд ли, например, твои родители знали некоего Кароли Килсовски.

– Кто такой этот Кароли… как его там?

– Килсовски. Это польский джазмен, которого я подцепила в один ноябрьский вечер пятьдесят первого в «Бердлэнд». Постель обернулась полной катастрофой, но парень оказался приятным собеседником и, кстати, неплохим саксофонистом.

– Я что-то не понимаю…

– Да все очень просто. Мы с твоим отцом прекрасно общались, но не ели из одной миски. Насколько я могу судить, эта Сара Смайт была в числе их лучших друзей. Конечно, если учесть, что все это было лет сорок пять тому назад…

– Ладно, я тебя поняла. Но вот что странно: почему она доставила письмо по моему адресу? Откуда она узнала, где я живу?

– А у тебя что, адрес не зарегистрирован в справочнике?

– Уф, я как-то не подумала.

– Ну вот тебе и ответ на вопрос. А насчет того, почему она прислала его… понятия не имею. Может, она прочла объявление во вчерашней «Таймс», поняла, что пропустила похороны, ей не хотелось запаздывать с соболезнованиями, и она решила забросить тебе письмо по пути на работу.

– Тебе не кажется, что здесь слишком много совпадений?

– Дорогая, тебе нужны версии, я тебе предложила одну.

– Ты думаешь, я принимаю это слишком близко к сердцу?

– Я думаю, что ты слишком устала, что вполне естественно. И чересчур преувеличиваешь значение этой безобидной открытки. Но послушай, если уж тебя так распирает от любопытства, позвони этой даме. Я так понимаю, ее телефон указан в письме?

– Мне незачем ей звонить.

– Тогда не звони. А пока обещай мне, что не отправишься снова ночевать в квартиру матери.

– Я и без тебя уже решила, что не пойду.

– Рада слышать. А то я уж начала волноваться, не превратишься ли ты в какого-нибудь психопатического персонажа Теннесси Уильямса. Нарядишься в мамино свадебное платье. Напьешься чистого бурбона. И начнешь вещать: «Его звали Борегар, он был женатым парнем, и это он разбил мое сердце…»

Она сама оборвала этот поток иронии.

– Прости, дорогая, – сказала она. – Несу всякую чушь.

– Да ладно, проехали, – ответила я.

– Иногда я просто не могу вовремя остановиться.

– У Малоунов это семейное.

– Мне так стыдно, Кейти…

– Ну хватит. Я уже забыла.

– А я собиралась произнести еще несколько слов раскаяния.

– Ну, если тебе от этого станет легче… Я позвоню тебе попозже, договорились?

Я налила себе еще кофе и вернулась на диван. Отпила кофе, поставила кружку на стол и легла, прикрыв глаза рукой, пытаясь забыться.

Его звали Борегар, он был женатым парнем, и это он разбил мое сердце…

На самом деле его звали Питер. Питер Харрисон. Он был моим парнем до того, как я познакомилась с Мэттом. К тому же он был моим боссом. И он был женат.

Позвольте кое-что прояснить. Меня нельзя назвать романтической натурой. И я не из тех, кто легко теряет голову. Я не падка на деньги. Все четыре года учебы в колледже Смита я провела без бойфренда (хотя изредка и флиртовала, если возникала потребность в острых ощущениях). Когда после колледжа я попала в Нью-Йорк – и получила временную работу в рекламном агентстве (сомнительный ангажемент на месяц, с которого, собственно, и началась моя карьера), – недостатка в муж ской компании у меня не было. Но сексуальный опыт, приобретенный мною в тот период, сплошь состоял из ошибок. Нельзя сказать, чтобы я была фригидной. Просто я не встретила никого, кто вызвал бы во мне настоящую, сумасшедшую страсть.

Пока мне не повстречался Питер Харрисон.

О, я была такой глупой. И все было так предсказуемо. Мне уже перевалило за тридцать. Я только что устроилась в новое агентство – «Хардинг, Тайрелл и Барни». А нанимал меня Питер Харрисон. Ему было сорок два. Женат. Двое детей. Красив (разумеется). Умен, как черт. Весь первый месяц моей работы в офисе между нами ощущалась незримая связь, мы как будто на расстоянии чувствовали присутствие друг друга. Где бы мы ни встретились – в коридоре, в лифте, на совещании, – наши лица расплывались в улыбке. И в то же время за фасадом банального трепа угадывалась скрытая нервозность. Мы вдруг стали смущаться при встречах. Притом что ни он, ни я не отличались стеснительностью.

И вот однажды, ближе к концу рабочего дня, он заглянул ко мне в кабинет. Пригласил выпить. Мы отправились в бар за углом. И, разговорившись, уже не могли остановиться. Мы проболтали два часа, как старые добрые знакомые, родственные души. Мы слились в единое целое. Когда он взял мою руку и сказал: «Давай уйдем отсюда», я ни секунды не раздумывала. К этому времени я уже хотела его так отчаянно, что готова была запрыгнуть на него прямо в баре.

Только уже потом, ночью – лежа рядом с ним в постели и признаваясь ему в том, что без ума от него (и слыша его ответные признания), – я осмелилась задать вопрос, мучивший меня весь вечер. Он ответил, что между ним и его женой, Джейн, нет никаких особых разногласий. Они вместе уже одиннадцать лет. Все устоялось. Они обожают своих дочек. У них красивая жизнь. Но красивая жизнь не означает страстную любовь. Эта составляющая их брака давно угасла.

Я спросила:

– Тогда почему бы не доставлять себе маленькие радости на стороне?

– Я пытался, – сказал он. – Пока не встретил тебя.

– И что теперь?

Он притянул меня к себе:

– Теперь я тебя не отпущу.

Вот так все и началось. Весь следующий год он действительно не отпускал меня. Он проводил со мной каждую свободную минуту. Но мне было этого мало… хотя такие ограничения и подогревали наш роман. Ненавижу слово «роман», есть в нем какой-то пошловатый, грязный подтекст. Это была любовь. Любовь с шести до восьми вечера, два раза в неделю, в моей квартире. И иногда во время ланча, в каком-нибудь городском отеле, подальше от нашего офиса. Конечно, мне хотелось видеть его чаще. Когда его не было рядом – особенно вечерами, – я страдала. Это было какое-то помешательство. Потому что впервые в жизни я встретила человека, созданного для меня. В то же время я старалась не давать воли чувствам и держаться в рамках приличий. Мы оба знали, в какую опасную игру ввязались и какие страшные последствия ожидают нас обоих, если вокруг нас поползут сплетни… или, хуже того, если обо всем узнает Джейн.

Поэтому на работе мы демонстрировали полный официоз. Он ловко маскировался и перед женой – никогда не задерживался у меня дольше положенного, чтобы не вызвать лишних подозрений, держал у меня тот же набор мыла, шампуней и прочей парфюмерии, что и у себя дома, никогда не разрешал мне впиваться ногтями в спину.

– С каким удовольствием я это сделаю в первую ночь нашей совместной жизни, – сказала я, поглаживая его голые плечи. Был декабрьский вечер незадолго до Рождества. Мы лежали в постели, среди скомканных простыней, наши тела еще были влажными после бурного секса.

– Ловлю тебя на слове, – сказал он, награждая меня чувственным поцелуем. – Потому что я решил все рассказать Джейн.

Я едва не задохнулась от волнения:

– Ты серьезно?

– Серьезнее не бывает.

Я посмотрела ему в глаза:

– Ты абсолютно уверен?

Без тени колебания он произнес:

– Да, абсолютно.

Мы договорились, что он поговорит с Джейн только после Рождества – в конце концов, четыре недели можно было подождать. И еще мы договорились, что я сейчас же начну подыскивать для нас квартиру. Изрядно оттоптав ноги, я наконец нашла замечательную двухкомнатную квартиру с боковым видом на реку на пересечении Риверсайд и 112-й улицы. Это случилось незадолго до Рождества. Я решила устроить Питеру грандиозный сюрприз, пригласив его на следующий день (когда мы, как обычно, должны были встретиться у меня около шести) в наш будущий дом. Он задержался на час. Едва он переступил порог, как мне стало страшно. Я поняла: случилось что-то очень плохое. Он тяжело опустился на диван. Я тут же подсела к нему, взяла его за руку:

– Рассказывай, дорогой.

Он избегал смотреть мне в глаза.

– Кажется… я переезжаю в Лос-Анджелес.

До меня не сразу дошло.

– В Лос-Анджелес? Ты? Я не понимаю.

– Вчера вечером, около пяти, мне в офис позвонили. Секретарша Боба Хардинга. Попросила зайти к боссу. Вроде как tout de suite^[3]. Я поднялся на тридцать второй этаж, в кабинет нашего главного. Там уже сидели Дэн Дауни и Билл Малоуни из департамента корпоративной политики. Хардинг пригласил меня присоединиться к ним и перешел сразу к делу. Крейтон Андерсон – глава лос-анджелесского офиса – объявил о своем переезде в Лондон, где ему предложили возглавить крупное подразделение «Саатчи энд Саатчи»^[4]. Таким образом, место главы лос-анджелесского офиса освободилось, и Хардинг, оказывается, уже давно имеет на меня виды, так что…

– Тебе предложили работу?

Он кивнул. Я сжала его руку:

– Но это же здорово, дорогой. Это именно то, чего мы хотели. Начать с чистого листа. Построить новую жизнь вместе. Конечно, если устроить меня на работу в лос-анджелесский офис проблематично – это не беда. В Лос-Анджелесе масса возможностей, я что-нибудь подыщу себе. Я бы могла…

Он прервал мой сбивчивый, взволнованный монолог:

– Кейти, пожалуйста…

Его голос звучал еле слышно. Наконец он повернулся ко мне. Его лицо осунулось, глаза были красные. Мне вдруг стало не по себе.

– Ты сказал ей первой, да? – спросила я.

Он снова отвернулся:

– Я должен был. Она моя жена.

– Я тебе не верю.

– Боб Хардинг сказал, что я должен дать ответ до конца сегодняшнего дня, и он понимает, что мне прежде всего нужно обсудить это с Джейн…

– Но ведь ты собирался уйти от Джейн, ты не забыл? Тогда почему ты не поговорил в первую очередь с той, с кем собирался строить новую жизнь? Со мной.

Он печально пожал плечами и сказал:

– Ты права.

– Ну и что именно ты сказал ей?

– Я рассказал ей о предложении, о том, что это отличная возможность для карьерного роста…

– И ничего про нас?

– Я собирался… но она расплакалась. Начала говорить, что не хочет меня терять, давно замечает, что мы отдалились друг от друга, но боялась даже заикнуться об этом. Потому что…

Он замолчал. Питер – мой уверенный в себе, надежный, бесстрашный мужчина, всегда четко формулирующий свои мысли, – вдруг проглотил язык и поджал хвост.

– Потому что что? – спросила я.

– Потому что, – он с трудом сглотнул, – она подумала, что у меня кто-то есть.

– И что ты сказал?

Он упорно смотрел в сторону – как будто ему было невыносимо видеть меня.

– Питер, ты должен сказать мне.

Он встал и подошел к окну, уставившись в декабрьскую темень.

– Я заверил ее… что в моей жизни нет никого, кроме нее.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы переварить это.

– Ты не мог так сказать, – глухо прозвучал мой голос. – Скажи мне, что ты этого не говорил.

Он продолжал смотреть в окно, стоя спиной ко мне.

– Мне очень жаль, Кейти. Извини.

– Извини… Какое пустое слово.

– Я люблю тебя…

И вот тогда я бросилась в ванную, хлопнула дверью, заперлась на замок, осела на пол и разрыдалась. Питер стучал в дверь, умоляя впустить его. Но, вне себя от горя и отчаяния, я не хотела даже слышать его.

Постепенно удары в дверь стихли. Мне удалось успокоиться. Я заставила себя подняться, открыла дверь и, шатаясь, добрела до дивана. Питер уже ушел. Я сидела на краешке дивана, пребывая в состоянии, близком к тому, что наступает после автокатастрофы, – тупой шок и где-то в подсознании бьется мысль: неужели это наяву?

Помню, как я на автопилоте надела пальто, схватила ключи от квартиры и вышла.

Потом было такси, и я ехала куда-то, но подробности той поездки не отложились в памяти. Однако, когда мы остановились на углу 42-й улицы перед старинным жилым комплексом Тьюдор-Сити, я, хотя и не сразу, все-таки вспомнила, почему я здесь и кого собираюсь навестить.

Я вышла из такси и зашла в подъезд. Когда лифт остановился на седьмом этаже, я прошла по коридору и нажала кнопку звонка у двери под номером 7Е. Мне открыла Мег, в выцветшем бледно-голубом махровом халате, с извечной сигаретой в углу рта.

– Ну, и чем я заслужила такой сюрприз…? – сказала она.

Но тут она вгляделась в меня внимательнее и резко побледнела. Я сделала шаг к ней и уронила голову на ее плечо. Она обняла меня.

– О, дорогая моя… – тихо произнесла она. – Только не говори мне, что он был женат.

Я прошла в комнату. И снова разрыдалась. Она налила мне виски. Я пересказала ей всю эту глупую сагу. Ночь я провела на ее диване. На следующее утро я и думать не могла о том, чтобы явиться в офис, поэтому попросила Мег позвонить мне на работу и сказать, что я больна. Она поспешила в свою спальню, где стоял телефон.

Вскоре она вышла и сказала:

– Можешь считать меня надоедливой старухой, сующей нос не в свои дела… но хочу тебя обрадовать: в офисе тебя не ждут раньше второго января.

– Что ты там наговорила, черт возьми, Мег?

– Я говорила с твоим боссом…

– Ты звонила Питеру?

– Да.

– О боже, Мег…

– Выслушай меня. Я позвонила ему и просто объяснила, что ты слегка не в форме. Он сказал, что «учитывая обстоятельства», ты можешь спокойно отдыхать до второго января. Так что радуйся – одиннадцать дней отпуска. Неплохо, а?

– Особенно для него – это здорово облегчает ему жизнь. Ему не придется встречаться со мной до отъезда в Лос-Анджелес.

– А ты что, хочешь увидеть его?

– Нет.

– Защите нечего добавить.

Я опустила голову.

– Должно пройти время, – сказала Мег. – Много времени. Больше, чем ты думаешь.