Кэллан пожимает плечами.

– Я открою дверь, впущу воздуха, – говорит Бойлан. – Ну ты, Тим, даешь!

– Извини.

Бойлан распахивает дверь и вопит:

– Черт!!!

Он вскидывает обрез, но Кэллан слышит выстрелы, эхом раскатывающиеся по лестничному пролету, только когда они с О’Бопом начинают стрелять.

Фольга соскальзывает с колен Хили, он вскакивает с деревянного складного стула и выхватывает оружие. Но видит, как Джимми Бойлан задом вваливается в комнату, пули вырывают из его тела куски, и нервы у Хили сдают. Он роняет на пол пистолет сорок пятого калибра и вскидывает руки.

– Прикончи его! – орет О’Боп.

– Нет, нет! – верещит в ответ Хили. – Не надо!

Толстяка Тима Хили они знают всю свою жизнь. Он, бывало, дарил им четвертаки, чтоб мальчишки купили себе комиксы. Как-то раз они играли в хоккей на улице, и Кэллан метким ударом разбил фару на машине Тима Хили, а тот, выйдя из паба Лиффи, только расхохотался. «Ничего, все нормально. Подарите мне билетик, когда будете играть за „Рейнджеров“, лады?» – вот и все, что сказал им тогда Тим Хили.

Теперь Кэллан пытается остановить О’Бопа.

– Не стреляй в Хили! Забери только у него пистолет! – кричит он.

Кричит, потому что в ушах у него звенит. Голос слышится точно с другого конца тоннеля, а голова раскалывается от боли.

На подбородке у Хили желтеет пятно горчицы…

Он что-то бормочет насчет того, что уже стар для таких дерьмовых игр.

Будто для таких игр существует подходящий возраст, думает Кэллан.

Они забирают сорок пятый калибр Хили и обрез Бойлана и скатываются с лестницы.

И бегут.

Большой Мэтти приходит в бешенство, услышав про Эдди Мясника.

Особенно когда до него доходит слух, что замочили его ребята, у которых еще и пеленки-то толком не просохли. Он кипит негодованием: куда катится мир?! И какой это будет мир, если подрастает поколение, не имеющее никакого уважения к авторитетам. А еще заботит Большого Мэтти, что слишком много народу приходит к нему просить за этих парней.

– Они должны быть наказаны, – твердит всем Большой Мэтт, но он встревожен, что люди не согласны с его решением.

– Конечно, наказать нужно, само собой, – отвечают ему. – Переломать им ноги там или руки, выгнать из квартала. Но не убивать же до смерти.

К таким нахальным возражениям Большой Мэтт не привык, и ему это совсем не нравится. А еще не нравится, что дело стоит. Уже через несколько часов эти звереныши должны были оказаться в его руках, но вот уже несколько дней, как их не могут найти. Хотя разнесся слух, что они еще в квартале – а это уже открытый вызов ему, – но где именно, никому не известно.

Даже люди, которым положено бы знать, понятия не имеют.

Большой Мэтт даже призадумался, не изменить ли и вправду наказание. И решает, что, может, справедливее будет отрубить им пальцы, которые нажимали на курок. Чем больше он это обмозговывает, тем больше его привлекает эта идея. Пусть эта парочка мыкается по Адской Кухне с культяшками вместо пальцев как напоминание о справедливом возмездии тем, кто не выказывает должного уважения авторитетам.

Значит, отрубить им пальцы – на том и остановимся.

Большой Мэтт Шихэн может быть великодушным.

Но тут он вспоминает, что у него больше нет Эдди Мясника и выполнить эту работу некому.

А еще через день у него не остается ни Джимми Бойлана, ни Толстяка Тима Хили: Бойлан мертв, а Хили запропастился невесть куда. Кэвину Келли приспичило заняться каким-то бизнесом в Олбани. У Марти Стоуна заболела тетка в Дальнем Рокавее. А Томми Дуган в запое.

И все это заставляет Большого Мэтта заподозрить, что, может быть, тут зреет заговор, бунт.

И он заказывает билет, чтобы лететь в другой свой дом, во Флориде.

Что могло бы стать радостной новостью для Кэллана и О’Бопа, да только перед тем, как сесть в самолет, Мэтт связывается с Большим Поли Калабрезе, новым representante – боссом Семьи Чимино, и просит прислать киллера.

– Как думаешь, что он ему пообещал? – спрашивает Кэллан у О’Бопа.

– Долю в Джевитс-центре?

Большой Мэтт контролирует строительные профсоюзы и профсоюзы водителей, работающие в этом центре, расположенном в Вестсайде. Итальянцы облизывались на долю в этом бизнесе уже где-то с год, а то и больше. Навар только с контрактов на цемент приносит миллионы. Сейчас Мэтт не в том положении, чтобы в очередной раз отказать им, но он вполне справедливо может рассчитывать на маленькую услугу в обмен на свое согласие.

Профессиональную услугу.

Кэллан с О’Бопом сидят взаперти в квартире на Сорок девятой улице. Они устали и плохо выспались. Лежат впотьмах и смотрят на небо. Или что там заменяет небо в Нью-Йорке?

– Мы убили двоих, – говорит О’Боп.

– Ну.

– Хотя, по правде, это была самозащита, – продолжает О’Боп. – Я про то, что типа пришлось, ведь так?

– А то.

Через некоторое время О’Боп замечает:

– А вот интересно, может Микки Хэггерти нас продать?

– Думаешь?..

– Ему за ограбление светит от восьми до двенадцати. Может, предложит нас в обмен: мы в тюряге, он на свободе.

– Да ну, – сомневается Кэллан. – Микки – парень старой закалки.

– Может, конечно, и старой, но все равно отсидел, поди уж, задницу. Это у него вторая ходка.

Но Кэллан уверен: когда Микки отсидит срок и вернется в квартал, то вряд ли захочет всю оставшуюся жизнь прятать от людей глаза. А уж кому, как не Микки, знать: ему ни в одном баре в Кухне не подадут и блюдца арахиса, если он переметнется к копам.

Нет, Микки Хэггерти беспокоил его меньше всего.

Об этом думает Кэллан, глядя из окна на «линкольн-континенталь», припаркованный на другой стороне улицы.

– Так что, пожалуй, нам пора рвать когти отсюда, – говорит он О’Бопу.

О’Боп сует рыжие вихры под кран, пытаясь охладиться. На улице сто четыре градуса^[50] жары, а они парятся в двухкомнатной квартирке на пятом этаже, где вентилятор размером с пропеллер на игрушечном самолетике и напор воды – ноль, потому что соседские гаденыши пооткрывали на улице все пожарные гидранты. В довершение ко всем несчастьям еще прикатила шайка от Семьи Чимино и теперь стережет внизу, чтоб пришить их с Кэлланом.

И обязательно это сделают, выждав для приличия до темноты.

– Что ты предлагаешь? – спрашивает О’Боп. – Выскочить и устроить войну? Перестрелка в O. K. Коррале?^[51]

– И то лучше, чем тут до смерти изжариться.

– Ничего себе лучше! – возражает О’Боп. – Здесь духотища, конечно, но там нас пристрелят, Кэллан. Как бродячих псов.

– Когда-никогда все равно придется спуститься, – говорит Кэллан.

– Ни хрена! – О’Боп вынимает голову из-под крана. – Пока нам таскают сюда пиццу, незачем и высовываться.

Он тоже подходит к окну и смотрит на длинный черный «линкольн».

– Эти засранцы-итальяшки не меняют своих привычек, – замечает он. – Могли б прикатить на «мерсе» или «БМВ», ну, не знаю… на долбаном «вольво» или еще на чем. Нет, вечно хреновы «линкольны» и «кадиллаки». Точно тебе говорю: это у них, видно, правила такие в мафии или чего там.

– А кто в машине-то, Стив?

В машине сидело четверо. Еще трое парней стояли у дверцы рядом. Покуривают беззаботно, пьют кофе, треплются. Точно объявление мафии кварталу: мы приехали пришить кое-кого, так что лучше вам держаться подальше.

О’Боп вгляделся, прищурив глаза.

– Шайка Пиккони, подчиняющаяся банде Джонни Боя Коццо, – говорит он. – Ветвь Демонти из Семьи Чимино.

– Откуда ты-то знаешь?

– Парень на пассажирском сиденье лопает персики из банки, – объясняет О’Боп. – А значит, это Джимми Пиккони, то есть Джимми Персик. Он помешан на консервированных персиках.

О’Боп – настоящая Книга пэров мафиозных семей. Он следит за их жизнью, изучает привычки, как фаны бейсбольных команд, которые знают назубок фамилии всех игроков и помнят счет любого матча. В голове у него хранится подробная схема организации Пяти Семей.

Так что О’Боп в курсе, что после смерти Карло Чимино в Семье происходят постоянные подвижки. Большинство крутых парней не сомневались, что Чимино выберет себе в преемники Нила Демонти, но вместо этого он назначил своего зятя Поли Калабрезе.

Выбор не пришелся по вкусу старой гвардии: они считали, что Калабрезе чересчур мягок, чистоплюй одним словом. Он упорно заколачивает деньги в легальном бизнесе. Крутым ребятишкам: акулам-ростовщикам, вымогателям и простым взломщикам квартир это совсем не нравилось.

Джимми Пиккони, Большой Персик, – один из недовольных. И сейчас в «линкольне» он именно об этом и говорит.

– Мы – криминальная Семья Чимино, – доверительно делится он со своим братом, Персиком Маленьким. Джои Пиккони на самом деле выше старшего брата, Большого Персика, но никто не решился высказать это замечание вслух, и прозвища прилипли – с кожей не отдерешь. – Даже долбаная «Нью-Йорк таймс» называет нас криминальной Семьей Чимино. Мы должны совершать преступления. Захоти я быть бизнесменом, так поступил бы на работу в эту, как ее… корпорацию «Ай-би-эм».

Персику не нравится и то, что Демонти обошли назначением.

– Он уже старик. Ну какой вред, если бы мистер Нийл погрелся последние годы на солнышке? Он заслужил это. Хозяину нужно было назначить его боссом, а Джонни Боя – заместителем. Тогда у нас сохранилось бы «наше дело», коза ностра.

Для молодого парня – Персику всего двадцать шесть – он настоящий консерватор, разве только без галстука. Ему по душе традиции, старые способы ведения дел.

– В прежние дни, – рассуждает Большой Персик, точно он тогда жил, – мы бы попросту оттяпали без всяких разговоров долю в Джевитс-центре. И не пришлось бы лизать задницу какому-то старому ирлашке вроде Мэтти Шихэна. Хотя Поли все одно и кусочка нам не даст. Ему плевать, пусть мы хоть с голоду передохнем.

– Но… – перебивает Персик Маленький.

– Что «но»?

– Но Поли дает работу мистеру Нийлу, мистер Нийл дает ее Джонни Бою, а Джонни Бой дает нам, – договаривает Персик Маленький. – Все, что мне нужно знать, – Джонни Бой дает нам работу, и мы ее делаем.

– Мы еще только сделаем эту хреновую работу, – поправляет Большой Персик. Он не нуждается в объяснениях. Еще Маленький будет рассказывать ему, как все крутится! Персик и сам знает, и ему нравится, как оно крутится в ветви Семьи Демонти – на старый лад.

А к тому же Персик просто боготворит Джонни Боя.

Потому что Джонни Бой – это все, чем мафия была прежде.

И какой опять должна стать, думает Персик.

– Как только стемнеет, – говорит Персик, – завалимся наверх и выправим им билеты в один конец.

Кэллан в квартире перелистывает блокнот.

– Твой папаша тут есть, – роняет он.

– Большой сюрприз, – саркастически отзывается О’Боп. – И сколько?

– Две штуки.

– Интересно, на что это он ставил? – задумчиво спрашивает О’Боп. – О! Пиццу тащат! Эй! Какого хрена? Они воруют нашу пиццу!

О’Боп разозлился всерьез. Он особо не бушевал из-за того, что эти парни прикатили убить его – этого следовало ожидать, это так, просто бизнес, – но похищение пиццы воспринял как личное оскорбление.

– Так нельзя! – вопит он. – Это не по-честному!

Именно с этих слов, вспоминается Кэллану, все и началось.

Кэллан поднимает глаза от черного блокнота и видит, что жирный макаронник с широкой ухмылкой вытягивает в сторону их окна руку с куском пиццы.

– Эй! – вопит О’Боп.

– Эх и вкуснющая! – вопит в ответ Персик.

– Ну вот, стащили нашу пиццу, – жалуется О’Боп Кэллану.

– Да ладно, делов-то!

– Но я жрать хочу! – хнычет О’Боп.

– Так спустись и отними, – советует Кэллан.

– Может, и спущусь.

– Обрез не забудь.

– Вот хреновина!

Кэллану слышно, как парни на улице хохочут над ними. Ему-то все равно, это О’Боп не выносит, когда над ним потешаются. Сразу бросается в драку. А Кэллан, он что, он может просто взять да уйти.

– Стиви?

– А?

– Как, ты сказал, зовут того парня внизу?

– Которого?

– Ну, его прислали пришить нас, а он компот трескает.

– Джимми Персик.

– Он тоже в блокноте.

– Что?!

О’Боп отходит от окна.

– Сколько за ним?

– Сто тысяч.

Переглянувшись, они начинают хохотать.

– Кэллан, – обрывает смех О’Боп, – да у нас затевается совсем новая игра!

Потому что Персик Пиккони должен Мэтту Шихэну сто тысяч долларов. И это только основной долг – а проценты растут быстрее, чем разносится вонь при забастовке мусорщиков, – так что у Пиккони серьезные неприятности. Он по уши в долгах у Мэтта Шихэна. Это могло бы стать плохой новостью – тем больше у него причин оказать Шихэну серьезную услугу, – да вот только блокнот теперь у Кэллана и О’Бопа.

А это уже дает им некоторые преимущества.

Если они проживут достаточно долго, чтобы ими воспользоваться.

Потому что уже темнеет. И очень быстро.

– Есть идеи? – спрашивает О’Боп.

– Да, кое-какие.

Игра предстояла серьезная и – черт! – отчаянная и опасная.

О’Боп вылезает на пожарную лестницу с бутылкой в руке. Бутылка заткнута тряпкой, в ней бултыхается какая-то жидкость.

Орет:

– Эй, вы, макаронники свинячьи!

Парни у «линкольна» смотрят вверх.

О’Боп поджигает тряпку и вопит:

– Вот, запейте нашу пиццу! – и длинной ленивой дугой запускает бутылку в «линкольн».

– Какого хрена…

Это бормочет Персик, он нажимает кнопку, опуская стекло, и видит факел, летящий с небес прямо на него. Он рвет дверцу и вываливается из машины, успевая как раз вовремя, потому что О’Боп хорошо прицелился: бутылка разбивается о крышу «линкольна», и пламя мгновенно разливается по ней.

– Тачка-то совсем новенькая, ты, ублюдок! – ревет Персик в сторону пожарной лестницы.

Он бесится всерьез, ведь у него даже возможности нет пристрелить этого недоумка: сбивается толпа зевак, а следом раздается завывание сирен и всякое такое, и уже через пару минут весь квартал наводнен ирландцами-копами и ирландцами-пожарными. Пожарные поливают из шлангов водой то, что осталось от «линкольна».

Копы, пожарные и тысяч пятнадцать дерьмовых голубых в женских платьях с Девятой авеню, которые визжат, пританцовывают и улюлюкают, – все сгрудились вокруг Персика. Он посылает Персика Маленького к телефону на углу – пусть позвонит, чтоб прислали новые колеса, а потом чувствует металл, прижатый к его левой почке, и слышит шепот:

– Мистер Пиккони, повернитесь, пожалуйста, но очень медленно.

Но уважительно так, а это Персик всегда ценил.

Он оборачивается и видит ирландского парнишку – не того рыжего засранца с волосами будто проволочная мочалка, который швырнул бутылку, а высокого, темноволосого. В одной руке он держит пистолет, обернутый коричневым бумажным пакетом, а в другой…

Это еще что за дерьмо у него? – думает Персик.

А потом до него доходит.

Это же маленький черный блокнот Мэтти Шихэна.

– Нам надо поговорить, – заявляет парнишка.

– Ну что ж… – соглашается Персик.

Итак, они в сыром холодном подвале заброшенного дома на Двенадцатой, и можно было бы назвать происходящее мексиканской ничьей, только никаких мексиканцев тут нет.

А есть итало-ирландская встреча, и сцена такова: Кэллан и О’Боп стоят в одном конце, вжавшись спиной в стену. Кэллан похож на бандита с большой дороги: у него в каждой руке по пистолету. О’Боп держит обрез, прижимая к поясу. А у двери – братья Пиккони. Итальянцы оружия не вынули. Они стоят в своих шикарных костюмах, такие все из себя хладнокровные и крутые.

О’Боп очень даже хорошо просекает ситуацию. Макаронники уже оплошали раз сегодня вечером – даже если не считать гибель «линкольна» – и не хотят снова терять лицо, показывая, что их хоть чуточку заботят эти два придурка, наставившие на них целый арсенал. Держатся с настоящим мафиозным шиком, и О’Боп проникается уважением.

А Кэллану на всякий такой шик начхать, хвоста крысиного он не стоит.

Он намерен, если что не так, нажать на спуск, а там видно будет, что из этого выйдет.

– Сколько вам лет-то, ребятишки? – спрашивает Персик.

– Двадцать, – врет О’Боп.

– Двадцать один, – добавляет Кэллан.

– Крутенькие вы сосунки, мое вам слово, – говорит Персик. – В общем, нам нужно сначала разобраться с этим дельцем насчет Эдди Фрила.

Вот оно, начинается, мелькает у Кэллана. Он на волосок от того, чтобы начать стрелять.

– Терпеть не могу всякие тошнотворные извращения, – продолжает Персик. – Писать парню в рот? Ну что это такое? Сколько раз вы в него выстрелили? Восемь вроде? Хорошо поработали.

Он хохочет. Персик Маленький вторит ему.

И О’Боп тоже смеется.

А Кэллан – нет. Он напряжен и готов к стрельбе.

– Извини за машину, – выговаривает сквозь смех О’Боп.

– Угу, – отзывается Персик. – В следующий раз, как захочешь поговорить, пользуйся телефоном, ладно?

И опять все хохочут. Кроме Кэллана.

– Да я говорил Джонни Бою, – продолжает Персик. – Какого хрена, говорю, ты заслал меня в Вестсайд к зулусам, пуэрториканцам и бешеным ирландцам? И какого черта я тут должен делать? Тут бутылками с зажигательной смесью швыряются, и теперь мне придется покупать новую машину. Бешеные козлы-ирландцы. А вы в эту черную книженцию заглядывали?

– А ты как думаешь? – задает встречный вопрос О’Боп.

– Думаю, да. И что там углядели?

– Это зависит…

– От чего же?

– От того, как мы договоримся.

– Так подскажите, о чем будем договариваться.

Кэллан слышит, как О’Боп шумно сглатывает. Понимает, что тот до смерти боится, но все равно пойдет до конца. Давай же, Стиви, играй, блефуй, мысленно подталкивает Кэллан.

– Перво-наперво, – заявляет О’Боп, – блокнота при нас нет.

– Эй, Мочалка, – отзывается Персик. – Как начнем обрабатывать вас, вы живо выложите, где он. Эй, полегче там со стрелялкой. – Теперь он смотрит на Кэллана. – Мы ведь просто разговариваем.

– Мы знаем, – говорит О’Боп, – где Шихэн берет каждый пенни на улице.

– Без шуток – он ведь землю перевернет, только б заполучить эту книжицу обратно.

– Ну и хрен с ним, – откликается О’Боп. – Не получит он блокнот – тогда и ты не должен ему ни гроша.

– Точно, что ль?

– Наше слово – верняк, – подтверждает О’Боп. – И Эдди Фрил по-другому не скажет.

О’Боп видит облегчение на лице Персика и поддает жару.

– В этом блокноте и копы есть. И профсоюзники. На улице гуляет пара миллионов долларов.

– Мэтти Шихэн – богатый человек, – роняет Персик.

– А чего он-то? – говорит О’Боп. – Почему не мы? Почему не ты?

Они следят, как ворочаются мысли Персика. Караулят, как он обмозговывает выгоду, взвешивает риск. Через минуту он говорит нерешительно:

– Но Шихэн оказывает услуги моему боссу.

– Заполучи блокнот, – возражает О’Боп, – и сам сможешь оказывать ему такие же.

Кэллан спохватывается, что перестарался, держа пистолеты на изготовку. Руки у него устали и дрожат. Ему охота опустить пистолеты, но нельзя расслабляться. И еще он боится: если они не договорятся с Персиком, ему не суметь попасть в цель даже с такого расстояния – так трясутся у него руки.

– А вы кому-нибудь говорили, – наконец спрашивает Персик, – что видели мое имя в книжке?

О’Боп мгновенно выпаливает «нет!», и скорость его реакции подсказывает Кэллану: этот вопрос – очень важный. А еще ему интересно, зачем Персик занял деньги и на что потратил.

– Бешеный ирландец, – бормочет себе под нос Персик. Потом говорит: – Вы затаитесь пока что. Постарайтесь не убивать никого хоть денек-другой, ага? Я с вами еще встречусь по этому делу.

После чего разворачивается и поднимается по лестнице, ведущей из подвала; брат тянется за ним.

– Господи! – выдыхает Кэллан. И плюхается на пол.

Руки у него ходят ходуном.

Персик звонит в дверь дома Мэтта Шихэна.

Дверь открывает здоровущий ирлашка. Персик слышит, Шихэн кричит из комнаты: «Кто это там?»

Голос испуганный.

– Да это Джимми Персик, – отвечает бугай, впуская Персика. – Он у себя в кабинете.

– Спасибо.

Персик проходит по коридору и сворачивает налево, в комнату Мэтта.

Комната оклеена тошнотворно-зелеными обоями. Трилистники^[52] и всякое такое дерьмо понатыканы по всей комнате. Большой портрет Джона Кеннеди. Рядом – портрет Бобби. Фотография папы римского. У парня тут есть все, разве что лепрекон^[53] на табурете не сидит.

Из кресла Мэтт все-таки встает – Персику нравятся проявления уважения – и улыбается показной широкой улыбкой, какая в ходу у ирландских политиков.

– Джеймс, рад тебя видеть. Ну как, удалось уладить ту маленькую неприятность за время моего отсутствия?

– Угу.

– Нашел этих ублюдков?

– Эге.

– И?..