Ветер выл в щелях старых рам, словно призрак, запертый в школьных стенах. Хару сидел на трибуне пустого спортзала, мяч неподвижно лежал у его ног. За окном небо было цвета синяка – лиловое, тяжёлое, готовое пролиться яростью. Он сжал ладони, пытаясь заглушить гул в ушах, но внутренний шторм лишь нарастал. Сегодняшняя тренировка провалилась: пасы шли мимо, броски не долетали до кольца, а тренер Ямада бросил сквозь зубы: «Или соберись, или уступи место тем, кто не боится играть». Последние слова впились в память острее шипов.
Он встал, подошёл к центру площадки. Паркет под ногами казался зыбким, как палуба во время качки. Первый бросок – мяч ударился в дужку кольца, отскочил с глухим эхом. Второй – промах. Третий Хару зажмурился, услышав в голове голос отца, произносившего десять лет назад на пляже в Окинаве: «Волны не враги, сынок. Ты должен почувствовать их ритм, стать частью шторма». Тогда, в семь лет, он не смог встать на доску для сёрфинга, захлебнувшись солёной водой и стыдом. Теперь баскетбольный мяч стал его непокорной волной.
– Опять один? – голос Аяко раздался у входа.
Она стояла, прислонившись к косяку, в спортивных штанах и растянутом свитере. Без формы она казалась хрупкой, почти чужой.
– Репетирую провал, – хрипло ответил Хару.
Аяко сняла кроссовки, вышла на паркет босиком:
– Держи.
Мяч полетел к нему по низкой дуге. Ловля, разворот, прыжок – сетка захлопала от точного попадания.
– Почему не ушла? – спросил он, отбрасывая мяч обратно.
– Потому что вижу тайфун, – она поймала мяч, не сдвинувшись с места. – В твоих глазах.
Они перебрасывались молча, ритм ударов о пол сливался с завыванием ветра. Аяко внезапно нарушила тишину:
– Мой брат проиграл решающий матч за месяц до смерти. Говорил, это было хуже, чем сломать руку.
Хару остановился, мяч замер в его руках:
– Почему?
– Потому что боль от поражения не уходит с гипсом, – она подошла ближе, её босые ступни бесшумно скользили по паркету. – Она гниёт внутри, если дать ей место.
Они сели на пол у линии штрафного броска. Аяко достала из кармана смятую фотографию: высокий парень в форме токийского «Кайдзю» обнимал её, смеясь.
– Кай верил, что поражение – как тайфун. Сначала кажется, что оно уничтожит всё, но после воздух становится чище, а земля – крепче.
Хару взял снимок:
– Как пережить этот «тайфун»?
– Признать, что боишься, – она коснулась его руки. – Страх – не слабость. Слабость – притворяться, что его нет.
Внезапно свет погас. Только молнии за окном выхватывали их силуэты в темноте. Гром грохнул так, что задрожали стёкла. Аяко не отдернула руку:
– В Токио во время тайфунов мы с Каем включали фонарики и рассказывали страшные истории.
– Какая твоя любимая? – спросил Хару, чувствуя, как тревога отступает.
– О сёрфере, который победил волну высотой с небоскрёб, – её пальцы сжали его ладонь. – Он понял, что нельзя бороться с океаном. Нужно стать его частью.
Они прождали в темноте час. Когда свет вернулся, Хару поднялся и подошёл к линии трёхочковых. Закрыл глаза, вдохнул запах дождя и пыли. Представил волну – не враждебную, а несущую. Мяч вылетел из его рук, описав идеальную дугу, и опустился в сетку без единого касания обода.
– Вот он, твой ритм, – прошептала Аяко.
По дороге домой ливень хлестал по спине, но Хару шёл, не сгибаясь. У поворота его ждал Такуми с двумя подручными.
– Уютно устроился с нашей должницей? – тот пнул мокрую банку из-под колы.
– Отстань, – буркнул Хару, пытаясь обойти.
– Или что? – Такуми толкнул его в грудь. – Защитит хромая принцесса?
Из-за угла метнулась тень. Аяко, без зонта, мокрая насквозь, встала между ними:
– Тронешь его – сломаю ногу. Не для вида.
Такуми засмеялся, но в его глазах мелькнул страх. Он плюнул:
– До завтра, Фудзивара. Деньги или последствия.
Когда они ушли, Аяко обернулась к Хару:
– Зачем шёл этой дорогой?
– Чтобы встретить тебя, – он снял куртку, накинул ей на плечи.
Она не стала отказываться. У канала, где вода вышла из берегов, она вдруг сказала:
– Кай ошибался. После тайфуна земля не крепче. Она голая. Но на ней можно построить что-то новое.
Дома Хару нашёл на подоконнике бумажного журавлика. Внутри записка: «Волны не вечны. Только сёрферы». Он положил журавлика в коробку с медалями отца – первая вещь, не связанная с баскетболом, которую он сберёг.
Ночью тайфун выбил стекло в его окне. Хару не стал заколачивать щит. Сел на пол, подставив лицо ледяным брызгам, и слушал, как город воет на тысячи голосов. Впервые за долгие месяцы внутри было тихо.
Утром школа походила на зону бедствия – поваленные деревья, лужи на полу, запах мокрой штукатурки. В спортзале тренер Ямада раздавал задания:
– Хару, Аяко – расчистить двор от веток.
Такуми фыркнул:
– Романтичная уборка.
Они работали молча. Аяко таскала толстые сучья, не щадя больную ногу. Когда Хару попытался взять тяжёлую ветку, она отстранила его:
– Не надо героя.
– Почему?
– Потому что сегодня ты не сёрфер, – она вытерла грязь со лба. – Ты – земля. И тебе надо восстановиться.
После уроков Кэнто вручил Хару конверт:
– Анонимка. Для тебя.
Внутри лежала фотография: Аяко в токийской форме, стоящая рядом с Такуми на каком-то тёмном складе. На обороте: «Она не жертва. Она должник».
Хару нашёл Аяко на крыше. Она смотрела, как рабочие убирают поваленное дерево.
– Значит, ты знаешь Такуми не из школы? – он протянул фото.
Она не удивилась:
– Его брат владел клубом, где играл Кай. Мы брали деньги на лечение после аварии.
– Почему не сказала?
– Потому что это мой тайфун, – она разорвала фото. – И я научусь его переждать.
Он взял её руку – холодную, с потёртыми костяшками пальцев.
– Больше не одна, помнишь?
Ветер принёс запах моря и сломанных веток. Аяко прижала лоб к его плечу:
– Тогда научи меня не бояться тишины после бури.
Когда они спускались, в разбитое окно ударил луч солнца. Хару поднял с пола баскетбольный мяч – мокрый, в грязи, но целый. Он бросил его Аяко:
– Считай, это новая волна.
Она поймала мяч на лету, и в её глазах вспыхнуло что-то похожее на надежду.
Вечером Хару вынес старую доску для сёрфинга отца во двор. Поставил вертикально, прижал ладонью. Доска качнулась, но устояла. Он сел рядом, глядя, как последние тучи уходят в море. В кармане зазвонил телефон – сообщение от Аяко: «Завтра в 6 утра. Зал. Принеси свою волну». Он улыбнулся, впервые за долгие дни не чувствуя под ногами зыбкой палубы. Тайфун ушёл, оставив мокрые руины и шанс отстроить всё заново.
Лампы дневного света зажглись над спортзалом с глухим жужжанием, выхватывая из полумрака следы мела на паркете – стрелки, круги, загадочные символы, оставленные тренером Ямадой после ночного анализа матчей. Хару провёл пальцем по холодной металлической скамейке, наблюдая, как первыми приходят младшеклассники: Сора с забинтованной щиколоткой осторожно переступал порог, а Юми тащила сетку с мячами, едва не спотыкаясь о собственную решимость. Воздух пахнул свежей грунтовкой и старыми надеждами.
– Всем построиться! – голос Ямады прозвучал неожиданно мягко. Он бросил на пол связку цветных жилетов. – Сегодня вы не игроки. Вы – нервная система одной команды. Если один нейрон даст сбой – тело упадёт.
Жеребьёвка броском мяча разделила команду неожиданно: Хару, Аяко и Кэнто оказались в синих жилетах, а Такуми, Сора и Юми – в красных. Такуми хмыкнул, поймав летящий к нему мяч:
– Значит, сегодня мы учимся дружить? Как трогательно.
– Учимся выживать, – поправил Ямада. – Стартовое упражнение: "Слепые пассы".
Правила оказались жёсткими. Игроки с завязанными глазами должны были передать мяч по цепочке, ориентируясь только на голосовые команды партнёра. Хару почувствовал, как повязка впивается в кожу, превращая мир в чёрную бархатную ловушку. Голос Аяко прозвучал слева:
– Шаг вперёд! Руки на уровень груди!
Мяч шлёпнулся в его ладони – холодный, липкий от пота.
– Теперь Кэнто! На три часа! – скомандовала Аяко.
Хару развернулся, но нога наступила на мокрое пятно. Он поскользнулся, мяч вырвался из рук. В темноте послышался смех Такуми:
– Нейрон сломался?
– Молчать, красные! – рявкнул Ямада. – Синие: мяч у Хару. Продолжаем!
Аяко не повысила голос:
– Встань на колено. Чувствуешь вибрацию? Кэнто стучит по полу справа.
Хару прислушался: да, глухие удары пальцев о паркет. Он пополз на звук, нащупал кроссовок Кэнто и вложил мяч в его руки. Выдох команды слился в единый стон облегчения.
– Следующий этап: "Живые щиты", – объявил тренер, когда повязки сняли. – Красные защищают корзину без правил. Синие должны забросить мяч, используя партнёров как эхолокацию.
Первый штурм провалился. Такуми толкался, Сора цеплялся за майки, а Юми, растерявшись, просто зажмурилась. Аяко схватила Хару за запястье:
– Запомни: я – твои глаза. Беги за мной, как тень.
Она рванула вдоль лицевой линии, увлекая за собой двух защитников. Хару увидел просвет у кольца – бросок! Но мяч сбил Такуми, прыгнувший со спины Кэнто.
– Урод! – вырвалось у Кэнто, хватаясь за плечо.
– Явный фол! – возмутился Хару.
Ямада свистнул, но не остановил игру:
– Жизнь не свистит. Играйте!
Аяко вдруг упала на пол, схватившись за лодыжку. Защитники замерли в нерешительности. В этот момент Хару понял её манёвр. Пока Такуми оглядывался, он проскользнул к щиту, получил пас от Кэнто и забросил мяч в тишине.
– Грязный трюк, – прошипел Такуми, поднимая Аяко.
– Стратегия, – она стряхнула его руку. – Ты защищал кольцо. Я защищала команду.
Финальное упражнение оказалось неожиданным. Ямада принёс старые спасательные круги с яхт-клуба.
– Привяжитесь верёвками по двое. Дистанция: десять кругов с препятствиями. Упал один – проиграли оба.
Хару и Аяко оказались скованы одной верёвкой. Первые круги давались тяжело: он тянул вперёд, она сдерживала темп, защищая ногу. У барьера из матов Хару споткнулся. Верёвка дёрнула Аяко, она упала на колени.
– Сорвал всё! – крикнул Такуми своей паре – Юми, которая плакала от усталости.
– Молчи и беги! – огрызнулась Юми неожиданно.
Аяко поднялась, вытирая кровь с ладони:
– Ритм, Хару. Как в шторм.
Он кивнул. Следующий круг они пробежали синхронно: на подъёме он притормаживал, на спуске она ускорялась. Их дыхание совпало, шаги стали единым стуком сердца. Когда финишная лента коснулась груди Хару, Аяко улыбнулась:
– Волна поймана?
Душ после тренировки стал откровением. Хару услышал, как Сора объяснял новичку:
– Видишь шрам у Аяко? Это не травма. Это когда её брат толкнул её из-под колёс грузовика. Она два месяца в гипсе, а он.
Хару распахнул занавес:
– Хватит сплетен!
– Но это правда! – Сора показал фото в телефоне: статья "Подвиг юного баскетболиста" с Каем на первой полосе.
В раздевалке Хару молча протянул Аяко телефон. Она взглянула на экран, лицо не дрогнуло:
– Кай не толкал меня. Он отшвырнул мяч, который выкатился на дорогу. Ребёнок побежал за ним.
– Почему не сказала?
– Потому что герои не плачут, – она натянула свитер. – А мне плакать хотелось каждый день.
На выходе их ждала неожиданность. Весь двор был уставлен столами с едой: суши, онигири, термосы с чаем. Родители Юми, владельцы маленькой пекарни, улыбались:
– Для нашей команды! Вы сегодня стали семьёй.
Такуми попытался пройти мимо, но Хару перегородил путь:
– Останешься?
– Не люблю сюси, – буркнул тот.
– А мисо-суп? – Юми сунула ему чашку. – Мама научила меня варить его как раз для команд.
За общим столом Аяко вдруг заговорила. О Кае, о токийском клубе, о долгах, которые остались после похорон.
– Мы играем не ради славы, – она обвела взглядом стол. – Мы играем, чтобы перестать бояться быть слабыми.
Хару положил руку на её дрожащее запястье. Кэнто вскинул чашку:
– За команду!
– За семью! – поправила Юми.
Позже, убирая остатки еды, Хару нашёл под скамейкой мяч. На нём кто-то вывел маркером: "Нейрон №7". Аяко рассмеялась:
– Теперь ты часть нервной системы.
– А ты?
– Я – импульс, – она тронула его грудь. – Который заставляет сердце биться чаще.
О проекте
О подписке