Старый степняк охотно улыбнулся, тут он знал все ответы:

– Самая сильная птица из хищников, что царят в небесах, это беркут, – размеренно проговорил Аркан, – но ты прав: он и есть орел. Самая крупная и самая опасная птица. А порой страшная и беспощадная, княжич. С ней держи ухо востро. Не забывай, кто рядом с тобой. Беркут бьет даже степного волка, а с лисой расправляется как с мышью. Но беркут, промахнувшийся на охоте, может натворить много бед – и домашнему скоту, и собакам, и человеку. Он будто оскорбленный воин, проигравший битву и теряющий от унижения рассудок.

Оба отрока навострили слух – тема заинтересовала их юные сердца. Даже богатырю стало интересно: проигравшая птица теряет рассудок, как это?

– Мой двоюродный брат в тот роковой для него день сопровождал на охоте мурзу Ушкана, – продолжал Аркан. – Они ехали по такой же степи, беркут сидел на руке мурзы, на кожаной перчатке, с клобучком на голове. Сидел тихо, точно был камнем. И вот впереди они увидели волчью стаю. А волки увидели охотников и заметались. Мурза стянул клобучок с головы любимой птицы, та ожила сразу, и бросил ее вперед – на стаю. Беркут отчаянно бесстрашен, но тут, идя напуском, он растерялся: какого из волков преследовать ему? Бывает и такое. А те скалили пасти, рычали, крутились юлой и сбили с толку хищную птицу. И она в конце концов осталась ни с чем. Мурза засвистел, недовольно зовя любимца обратно. И тот вернулся. Но ему нужна была добыча. Эта страсть заложена самим Создателем в сердце любого охотника. Слету беркут налетел на одну из собак мурзы и ударом лапы перебил ей шею, а вторым ударом вырвал позвоночник. И нацелился на другого охотничьего пса. Он готов был перебить их всех. Мой двоюродный брат решил помешать ему – отогнать птицу. На беду, в тот день он был одет в лисий малахай – и беркут, как помешанный, бросился на него. Брат не успел увернуться, даже закрыться рукой – беркут в мгновение ока сел ему на плечи и разорвал шею, и мой брат истек кровью.

– Как такое может быть? – даже рот открыл светловолосый отрок. – Чтобы орел – человека?

Митька тоже слушал старого охотника, затаив дыхание. Даже богатырь Добрыня не скрывал удивления: много чего видел и слышал в жизни, но чтобы такое?

– А вот так и может, княжич. Только после этого убийства беркут мурзы и успокоился. Все были удручены тем, что увидели. Беркута решили убить, когда вернутся домой, ведь он уже вкусил человечины. Да не тут-то было. На следующий день ушел беркут – подался на свободу. Так тоже бывает с птицами, которые промахнулись на охоте, а потом наделали хозяевам зла. Чуют они близкую расплату. Поэтому я не люблю орлов. Непредсказуемы они. Вольны в своих поступках. Я предпочитаю сокола – самую красивую, быструю и самую благородную птицу изо всех охотников, кому Аллах подарил крылья.

– Век живи – век учись, – покачал головой воин Добрыня. – Беркут! Вот тебе и божья птаха…

Через полчаса они увидели вдалеке длинную синюю полосу – это и было Гусиное озеро. Послали разведчика, скоро тот вернулся с новостью.

– На озере несколько стай, – сказал разведчик, – одна из них прямо от нас, – он даже махнул рукой. – Кричат, переговариваются, знаю этот их гогот, в дорогу собираются.

– Не успеют, – замотал головой Ахмат. – Уже не успеют.

Они пошли тихой рысью и быстро приблизились к воде. Остановились за прибрежными кустами. Уже отсюда им были видны серые гусиные шеи. Гуси ныряли за рыбой, бойко чистили перья, хлопали крыльями и громко и назойливо гоготали.

– Пора снимать клобучки с их голов, – тихо сказал Ахмат.

И оба его помощника сняли кожаные колпачки с голов обеих птиц. Только тут белокурый отрок заметил, что один сокол заметно крупнее другого. До этого ему и дела не было до птиц – его на охоту едва ли не силой потащили. Крупный сокол и смотрелся более гордо и независимо, по-царски.

– Как его зовут? – спросил мальчишка у старого охотника.

– Аркан. Лучший из моих охотников! Много птицы перебил. В одно лето полтысячи штук мне принес: рябчиков, гусей, уток, фазанов, другой птицы. И с полсотни зайцев в придачу.

Голова сокола Аркана нервно поворачивалась в стороны, сокол изучал компанию, его окружавшую, и обстановку. Глаза под изогнутыми бровями смотрели гордо и жестоко.

– Красивая птица, – глядя в глаза хищнику, вымолвил белокурый отрок.

– Ага, – подхватил Митька. – Прямо князь.

– Скорее, княжна, – рассеялся старый охотник.

– Почему княжна? – нахмурился светлокудрый юноша.

И второй тоже нахмурился вопросительно.

– Потому что этот сокол – она. Самка. Чеглики у соколов, это самцы, да и у других хищных птиц, намного меньше и слабее. Тот второй, Аюм, он и есть князь. Самец. Ее вторая половина. – Отроки с удивлением посмотрели на другого орла, поменьше. – Чеглики только помогают настоящему охотнику, могут вспугнуть добычу, заставить ее взлететь, тут и подоспеет самка.

Слушая старого татарина, богатырь Добрыня посмеивался. Сокол Аркан уже чуть похлопывал крыльями, клюв его то и дело приоткрывался.

– Ждет приказа лететь, – объяснил Ахмат. – Так чего ждать нам? Этой гусиной стае от судьбы все равно не уйти. Но она должна подняться в небо – соколы не берут добычу ни на земле, ни на воде. Как ястребы. Только в небе!

– Отчего так? – спросил юный княжич.

– Спроси у Аркана сам, может, и ответит, – другие татары, слушавшие этот разговор, засмеялись, улыбался и Добрыня. – Каждому существу Аллах дал свои способности выживать. Сокол бросается с великой высоты вниз и хватает добычу в полете – никому не уйти от него. Куда с ним спорить гусю или зайцу? Это как убегать от молнии, княжич, в чистом поле, в грозу.

Аркану совсем уже не сиделось на руке человека, он все неистовее проявлял беспокойство охотника.

– Ну так схватят они одного или двух гусей, остальные все равно уйдут, – заметил светлокудрый отрок.

– А вот сейчас, княжич, и поглядим, кто от кого уйдет, – усмехнулся старый охотник и кивнул своему подручному: – Отпускай!

И тот взмахнул рукой, подбросил хищника в сторону озера. И чеглик Аюм, сильно взмахнув крыльями, взлетел с его руки, закованной в толстую дубленую кожу, и рванул в сторону воды.

Едва гуси услышали эти взмахи, страшные для них, роковые, и пронзительный голос сокола, как вся стая, до того беззаботно резвившаяся на озерной глади, разом, забив крыльями и загоготав, тяжело взмыла в небо. Гусям еще разогнаться нужно было. А чеглик уже проносился над ними, вселяя ужас в птичьи сердца.

– Давай! – крикнул Ахмат.

И второй его помощник взмахнул рукой и подбросил своего сокола в сторону озера. Тот взмыл стрелой и той же стрелой пошел вдогон стае, стремительно настигая гусей. И тут молодые люди увидели то, чего никогда не видели прежде, да и опытный богатырь Добрыня, вволю намахавшийся мечом и много чего повидавший, ходивший охотником с рогатиной на кабана и медведя, впервые увидел то, что творит в небе опытный сокол.

Аркан врезался в стаю, зацепил первого гуся и сломал ему на лету шею, тотчас бросил его, камнем падавшего вниз, и рванул ко второму. Удар когтистой лапы был такой силы, что у второго гуся просто отлетела голова. Третьему он разорвал спину, заставив того падать вниз, четвертому сломал крыло, поднырнув под пятого, провернувшись с ним, разорвал ему брюхо. И все это он делал стремительно, без остановок, как лучник, который, не задумываясь, достает из колчана одну стрелу за другой и пускает их в наступающего противника.

– За ними! – крикнул Ахмат и пришпорил своего коня, и вся кавалькада рванула по степи за стаей.

Чеглик тоже не отставал – ударил по флангу, сбив одного гуся, а за ним и второго. Аркан продолжал атаки. Главный удар соколиной лапы приходился по длинной гусиной шее – она ломалась как сухая ветка в сильных руках. Еще две гусиных головы отлетели от тел прямо в воздухе, и туши теми же камнями полетели вниз. Всадники неслись вперед, глядя в небо, лошади проносились мимо убитой или умирающей на земле истекающей кровью птицы, еще хлопающей крыльями. Не прошло и десяти минут, как расправа была окончена – все гуси оказались перебиты или ранены, ни один не ушел от Аркана и Аюма. Теперь оставалось только собирать тушки, прикончить раненых и положить добычу в мешки. Охотники пронзительно засвистели, и два сокола, кружившие над местом побоища, стали спускаться вниз, чтобы вновь оказаться на руках своих воспитателей.

– Ну как, хороша соколиная охота? – спросил Ахмат у юного княжича.

У того еще порывисто вздымалась грудь – так его тронуло кровавое зрелище.

– Очень хороша! – горячо кивнул отрок. – Я тоже так хочу!

– Хочешь быть как они, как соколы? – хитро кивнул старый Ахмат на птиц. – Или как мы, охотники?

Княжич хотел было сказать: как они! Хочу быть таким же быстрым и сильным, как твои соколы, Ахмат, чтобы справиться с любым врагом. Всех перебить налету и стрелой умчаться к родному дому! Вот чего хочу я! Больше всего на свете!

Но ответил:

– Хочу быть охотником как ты, Ахмат.

Пожилой матерый сокольничий кивнул:

– Видит Аллах, твое желание исполнимо. У Аркана и Аюма родились два птенца. Мы их сразу разделили, чтобы более сильный не съел более слабого, потому что в диких гнездах выживает только один птенец. Как в поднебесном мире! – рассмеялся он. – Двух ханов быть не может, только один правит миром! Одного из них я подарю тебе и расскажу, как надо его воспитывать. Ты дашь ему имя, княжич, вырастишь этого сокола и он станет тебе надежным другом и твоим лучшим охотником. Да будет так!

Аркану и Аюму, успокоившимся после схватки, вновь одели клобучки на головы, и они замерли на руках своих хозяев до новой внезапной атаки. Потом охотники собирали перебитых гусей и бросали их в мешки. И привязав эти мешки к седлам, все двинулись искать новую гусиную или утиную стаю, которых в это время года тут кочевало в избытке.

По дороге их нагнал на взмыленном коне Курчум-мурза, как видно, он вволю налетался по степи, прогнав недовольство и спесь.

– Хороша охота, княжич? – куда миролюбивее спросил он.

– Еще как хороша, – кивнул светлокудрый отрок. – Я решил тоже стать охотником. Ахмат подарит мне птенца и научит всему.

– Это другой разговор, княжич, – довольный, кивнул Курчум-мурза. – Привыкай к степи – теперь это твой родной дом. Аллах тому свидетель!

Они заночевали в одном из кочевий, где их приняли с великим почетом, накормили пловом, напоили кумысом, а поутру продолжили охоту. Так и шли по степям, на привалах разжигали костры, ели подбитых гусей и уток, куропаток и зайцев, вставали с зарей, и все повторялось заново. Отрокам, для которых это была первая кочевая охота, неожиданно понравилась такая жизнь. Все не сидеть запертыми во дворце под присмотром ханских соглядатаев.

Через несколько дней они возвращались с большой добычей в Сарай.

Светлокудрым отроком был княжич Василий Дмитриевич – сын Дмитрия Донского. По требованию хана Тохтамыша, сразу после вероломного сожжения Москвы, великий князь отдал своего старшего сына заложником в Золотую Орду. Слезами заливался княжич, жизнь, казалось ему, закончилась, едва начавшись; весь двор рыдал, особенно мамки да няньки, но слово отца и великого князя – закон. Так было надо. Митька был его закадычным другом. Отец Митьки служил тысяцким у великого князя и погиб три года назад на поле Куликовом. Мать, едва пережившая это горе, погибла во время сожжения Москвы ханом Тохтамышем. Дмитрий Иванович взял мальчишку к себе на воспитание. А Добрыня Никитич был русским богатырем из личной охраны великого князя, сам учил его сына, как на мечах биться, как ножом и топором владеть, и такое в битве может князю понадобиться. И вернее Добрыни не было человека у Дмитрия Ивановича, и никто бы лучше не присмотрел за его венценосным сыном, чем этот бесстрашный русский воин.

Через сутки они подъезжали к роскошной и пестрой столице Золотой Орды. Первую столицу основал сам хан Батый в низовьях реки Ахтубы, одного из рукавов Волги, ее дочек, впадающих в Каспийское море. Это было в середине тринадцатого века. В 1261 году знаменитый хан Берке построил свой город у истоков все той же Ахтубы, но только выше. В 1332 году хан Узбек и перенес сюда золотоордынскую столицу. Узбек был ревностным мусульманином и желал все поменять на новый лад: отказаться от старых монгольских богов, от старых обычаев, от старой столицы.

Город Батыя именовался отныне Старым Сараем, город Узбека – Новым, или Сарай-Берке. Старая столица, когда-то богатейшая, стала потихоньку хиреть, а новая расцвела буйным цветом. Город не был защищен могучей стеной, потому что монголам некого было бояться в этом мире, они им правили безраздельно. Бояться новому хану можно было только своих ближайших родственников, что и показала Великая замятня, когда в течение двадцати лет погибло от рук убийц двадцать пять ханов Чингизидов, а когда погибал хан, то вырезался и весь его род по мужской линии, и все его приближенные, и даже верные слуги, а женщин, если им везло, раздавали в жены и наложницы новым хозяевам жизни. Так зачищал пространство каждый новый хан, чтобы спустя считанные месяцы погибнуть самому и увлечь в бездну кровавой пучины всю свою родню и близких ему людей.

Невысокая кирпичная стена открывала город как на ладони. Вверх устремлялись купола мечетей и башни минаретов, сверкал изразцовой глазурью и золотом ханский дворец. Но и почти все дома были выкрашены в голубой цвет – любимый цвет монголов, ведь они были детьми степей и всю жизнь наблюдали над собой прекрасный лазоревый небосвод. Синий город с дворцами знати и домами простых горожан, богатыми рынками и банями, встречал охотников, вволю набродившихся по приволжским степям.

Охотники как раз подъезжали в воротам Сарая.

– Помни, княжич, – тихо сказал богатырь Добрыня Никитич светлокудрому юноше. – У Господа на тебя свои планы. Как сердце чаду Божьему, нужен ты Москве. И своему отцу, да хранит его Бог.

2