***

Массивный, тяжёлый грузовик тревожно-чёрного цвета остановился у обочины. Следом за ним остановились и четыре чёрных мотоцикла округлых форм. Ксения меланхолично глянула на процессию и осталась стоять. К ней вышел водитель – тот самый высокий блондин из мотеля.

– Ха. Он тебя высадил? Плохо работаешь, детка.

– Отстань, Билл, – вяло огрызнулась девушка.

– Что случилось-то? – этот вопрос задал один из мотоциклистов – широкоплечий бородатый шатен с тихим и спокойным нравом.

– Ничего такого, Фрэнки. Он меня раскусил.

– Как? – поинтересовался Билл.

– Не знаю.

– Ты хоть жучок ему поставила?

– Поставила.

– Ладно, – решил блондин. – Полезай в кабину, будем догонять.

– Пошёл ты, – не выдержала Ксения. – Сам догоняй.

– Не нравится моя компания? – недобро сощурился Билл. – Ах ты неблагодарная сучка…

Ксения влепила ему хлёсткую пощёчину. Билл отшатнулся, схватившись за лицо, а затем, злобно ощерившись, шагнул к вмиг побледневшей девушке.

– Билл, а ну остынь, – вдруг громко приказал Фрэнки и встал между ним и Ксенией. Блондин остановился, смерив взглядом товарища, и, не говоря ни слова, повернулся к грузовику.

– Поехали, – крикнул он остальным.

– Фрэнки, – девушка, проводив взглядом удаляющиеся машины, легонько коснулась плеча своего заступника. – Спасибо. Подбросишь меня до города?

– Не вопрос, Ксю.

Здоровяк быстро залез на мотоцикл. Девушка устроилась сзади. И вместе они отправились на север, оставив другим разбираться с чужими и глупыми проблемами.

Запись третья: Путь к свободе

– Полярная лиса?

– Песец.

– Неполный ответ.

– Полный песец!

– Верно!

Команда КВН «Дети лейтенанта Шмидта»

Над Ацидалийской равниной пошёл необычный снег. С зыбких, полупрозрачных облаков срывались мириады снежинок, которые рассеивались туманным облаком и таяли, не долетая до земли. Воздух над дорогой потемнел, стал густым, вязким. Стёкла нёсшегося по дороге грузовика покрылись влагой, колёса скрипели на поворотах.

Павел сбавил скорость до двухсот и выключил надоевшую музыку. Подумал и щёлкнул по радиоприёмнику. Авось хоть в этот раз кто-нибудь да откликнется.

– Да чёрта с два он его догонит! – тут же донёсла рация чей-то возмущённый возглас. Голос был мужской, грубый, неприятный. Смутно знакомый. Руперт, что ли?

– Догонит, догонит, – ответил кто-то. Кажется, это Лесли.

– Между прочим, – это уже третий голос, – его возможности намного выше этого Вашего так называемого «полтинника»…

Ага, это Звездочёт с его неизменно академичными, спокойными интонациями.

– А это там ещё кто? – спросил его Руперт. – Что за голосок бабский? Ты педераст, что ли?

– К Вашему сожалению, нет, – вежливо ответил Звездочёт. – Вообще, само понятие педерастии пошло из Древней Греции и означает вовсе не отношения сексуального характера между партнёрами мужского пола, кои Вы, по всей вероятности, подразумевали в своём вопросе, а опеку старшего мужчины над молодым до определённого возраста с целью передачи опыта и взаимовыгодного сотрудничества…

– Слышь, ботаник. Завали варежку!

– Вы меня простите, уважаемый коллега, – с достоинством сказал Звездочёт, – но в ботанике я не силён. Если вас интересует ботаника, обратитесь в ближайший…

– Да пошёл ты!

– Эй, Руперт! – Этот новый голос принадлежал, вне всякого сомнения, Большому Бонусу. Его гудящий бас не узнать было невозможно. – Едало своё закрой.

– А не то что?

– А не то тебе скоро понадобятся услуги дантиста. Понял? Доступно объясняю?

– Ха! Ты меня найди сперва!

Бонус – само очарование.

– Чего тебя искать? Вон он ты, по двенадцатому шоссе прёшься. На дерьмовом «зубастике».

Сказано это было так спокойно и естественно, что произвело впечатление на всех слушателей. И на Руперта особенно.

– Э… Ну. А этот, блин, ботаник, я его трогал, что ли? Чего сразу я-то? Всё нормально, еду, никого не трогаю, диалог поддерживаю. А тут встревают. Ну…

– Вот и езжай дальше молча.

Интересно, как это Бонус его так быстро нашёл? Ну не со спутника же он за всеми следит! Наверное, недавно разминулись на дороге, вот и запомнил. И подколол, а Руперт и не понял ничего.

– Парни! – позвал чей-то голос из приёмника. – Я на втором шоссе, отметка пятьдесят! У нас тут снег валит, авария, долбанулся грузовик. Кругом менты, пробка на триста тысяч километров. Санитаров вижу.

– Спокойно, Котофеич, – откликнулся Бонус. – Чей грузовик, видишь?

– Не знаю, далеко. Вроде это «Европа». «Восьмёрочка».

– Так, мужики, – деловито обратился ко всем Большой Бонус. – Кто из нас на «восьмёрочке» ездил?

Рация передала замешательство марсобойщиков. Кто-то припомнил:

– Скутер ездил.

– И Санчес.

– У Платоныча тоже был…

Павел, подумав, подключился к беседе.

– На «восьмёрке» ездили Феликс, Антон Парамонов, Кирюха Клабуков, Танк и Громила.

– Слышал, Котофеич? – оживился Бонус.

– Слышал. Да, по ходу, это грузовик Громилы…

– Уверен? Точно?

– Не знаю. Но похоже.

В эфире наступила тишина, угрюмая и тёмная. Некоторое время все ждали новых вестей от Котофеича. Наконец, тот сказал:

– Ага, подъехал ближе. Точно Громила. Его санитары к карете тащат, а он брыкается. Вчетвером его держат.

– Живой, паршивец! – раздались радостные возгласы.

– Ну, слава Богу!

– Тьфу, придурок, вечно влипает! То по грибы уходит, то на трассе заляжет под снегом…

– Да, – подтвердил Котофеич. – Снега тут по самое не балуй. «Европу» жалко, на боку лежит, брюхо у неё порезано. И прицеп рядом. Кран торчит, воровайка была.

– Опа! – удивился Лесли. – И я воровайку везу.

– И я.

– И у меня тоже…

Павел напрягся: как минимум четверо, помимо него самого, ехали с грузовыми кранами. Первый тревожный звоночек?..

Впрочем, первым звоночком была Ксения.

– Ха-ха, разъездились, воровайки! – развеселился вдруг Большой Бонус. – Новую Сибирь грабить поехали? Буратинами запасаться?

– Остри-остри.

– Эх, погода в жопу, – вздохнул Котофеич. – Не видно ни хрена.

– А у меня нормально, – похвастался Бонус. – До меня снег не долетает, тает в вышине.

Это интересно. Похоже, он тоже где-то тут неподалёку. Снег тает над землёй потому, что давление в этих широтах низкое. А Громила, значит, или дальше к северу, или ближе к югу навернулся. Павел включил навигатор и нашёл второе шоссе. Ага, ну так и есть. Это на самой границе между равниной Хриса и Лунным плато. Маршрут, между прочим, ведущий на юго-запад – прямо туда, куда направлялся и Павел.

Становится всё интересней и интересней.

Постепенно светлело, снег перестал, облака ушли на восток, и стало как будто спокойнее. Вдали показались встававшие над долиной скалистые кромки возвышенностей. Большие города остались позади, но всё чаще у дороги встречались заводы и фабрики. Перед широким, но невысоким плато грузовик поднялся по эстакаде над внушительными постройками воздухоперерабатывающего завода. И плавно спустился в ущелье, утонув в прохладном сумраке системы каньонов Касэй.

Миллионы или даже миллиарды лет назад здесь текли бурные потоки воды, по объёму превосходившие все реки Земли вместе взятые, но теперь здесь остались лишь высохшие, обратившиеся в неприступный камень русла и высокие «берега», горными великанами подпирающие небо.

Гладкое полотно дороги здесь темнело, превращаясь в утрамбованный грунт, и волей-неволей пришлось сбросить скорость до ста двадцати километров в час. Иначе грузовик мог бы стать неуправляемым, потеряв сцепление с поверхностью.

– Эй, проктолог! – раздалось вдруг из радиоприёмника. – Чёрная «Арктика», слышишь?

– Что там у тебя такое, Петрович? – заинтересовался Бонус.

– Да едет уже второй час за мной, в зад заглядывает. Поворачивает всюду. Бесит. Чёрный грузовик с чёрным контейнером.

– И не отзывается?

– Не отзывается. Глухонемой, наверно. Или забыл рацию включить.

– На «Арктике» обычно америкобританцы разъезжают. Они, вроде, на другой волне переговариваются.

– И чего делать?

– А ты не психуй, – дал Бонус дельный совет. – Может, сам отлепится.

– Надеюсь. А то уже реально бесит.

Павел послушал ещё их болтовню и выключил приёмник. Он подъезжал к Шаронову – научному городу, построенному внутри одноимённого ударного кратера на самой границе долины Касэй. Сквозь каменную корону кратера вели несколько туннелей, и одним из них воспользовался Павел, въехав в город с юго-восточной стороны.

Быстро прошёл весовой контроль. Отметился на посту у офицера КСБ. И вот уже ехал по подземному ярусу Шаронова, выбирая самые просторные улицы. Миновал площадь Мыслителей, в центре которой стоял скромный памятник Евгению Долматовичу. Свернул на проспект Кирилла Коробкина. Выехал на улицу Виктора Наваринцева.

Здесь. Пятый дом с правой стороны.

Остановившись во дворе среди десятиэтажных коробок жилых домов, Павел выбрался из кабины, потянулся, включил сигнализацию и уверенно направился к знакомому зданию. В подъезде пахло химической чисткой. Лампочка на лестнице первого этажа традиционно не горела.

Марсобойщик поднялся на третий этаж и позвонил в двадцать седьмую квартиру. Никто не отозвался, пришлось звонить снова. За дверью послышались шаркающие шаги, и тревожный голос с той стороны спросил:

– Кто?

– Это Паша.

В квартире, кажется, удивились. Потом послышалось негромкое «сейчас», и дверь, щёлкнув, отворилась. На пороге стояла женщина за сорок в одном халате и тапочках. Тёмные волосы растрёпаны и явно нуждались в помощи расчёски. Лицо бледное, усталое, с типичными русскими чертами. Глаза покрасневшие от тяжёлой работы.

Светлана. Стюардесса с того самого злосчастного рейса «Енисея».

– Здрасть, тёть Свет.

– Привет, Паш. Ты откуда так внезапно?

– Проездом. – Павел дёрнул щекой, словно вспомнил что-то неприятное. – Слушай, я у тебя тут перекантуюсь пару часиков. Можно?

– Да проходи, конечно. – Она впустила его внутрь. Закрыла дверь, нашла какие-то тапочки. Велела: – Разувайся. Чай будешь?

– Попозже, – неохотно ответил марсобойщик. Он внимательно осмотрелся по сторонам. – Где сын?

– В школе, надеюсь.

– Прогуливает?

Светлана со вздохом кивнула.

– Это самое, – замялся Павел. – Я бы хотел поспать часика три. Меня в пустыню послали на несколько дней, там отдохнуть негде будет.

– Ну ладно. Я тебе в гостиной постелю…

– Да не надо, я так. На диване прилягу.

Она не спорила.

Мужчина прошаркал в тапочках в комнату, отмечая странный, совершенно чуждый быт, и прилёг на мягком диване, сунув подушку под голову. Светлана постояла в дверях, глядя на нежданного гостя, и вышла на кухню.

А сон не шёл. Треть жизни прожить за рулём – это не мало. Успеваешь отвыкнуть от домашнего уюта, от спокойной атмосферы, от обжитого пространства. Сложно вновь возвращаться к этому.

Вспомнилось далёкое, ставшее почти нереальным детство. Когда Паше было всего-то пять или шесть, и жизнь казалась простой, интересной, неравномерной.

Мама как обычно возилась на кухне. Готовила. Пашка крутился под ногами, задавая несвоевременные вопросы и тайком подметая с доски нарезанные овощи для салата. Ждали папу. Тот подолгу пропадал в межпланетных перелётах, и мама часто сердилась на него. А вот Пашка ждал возвращения отца с искренним, нескрываемым нетерпением.

Наконец, щёлкал отпираемый замок. Звенели в коридоре ключи.

– Беги, папа вернулся, – улыбалась мама, и мальчик пулей слетал с места.

Папа, вот он. Высокий, стройный, уверенный. В неизменной форме. Поставил сумку на пол. Рядом положил пакет с продуктами.

– Папа! – Мальчик прыгнул на шею отцу. Тот обнял ребёнка, улыбаясь и тоже радуясь.

– Привет, заяц, – сказал тихо, с нежностью.

– Я не заяц, – заупрямился Паша.

– А кто же ты?

– Человек, – убеждённо разъяснил малыш.

Папа весело подбросил его на руках.

– Маленький мой человек.

– Я не маленький, я большой!

А потом был праздничный ужин. Пришли соседи, Устиновы. Подтянулся чуть позже дядя Толя – он был одинок, семьёй обзавестись тогда ещё не успел, так что пришёл сразу, как закинул домой сумку с вещами. Сидели шумной толпой. Смеялись. И Пашка сидел рядом с папой, держа его за руку.

Потом взрослые играли в карты. Ребёнок не понимал правил игры, но с уверенным видом подсказывал папе с какой карты обязательно надо ходить.

Были, конечно, и подарки. Папа принёс большую сумку и всем начал раздавать гостинцы. На Марсе, как тогда казалось, можно найти столько удивительных вещей! После каждого полёта Антон Викторович всегда привозил подарки. Никого не забывал. Соседи гордились знакомством с ним. Дяде Толе, естественно, подарков не доставалось, ведь он летал тем же рейсом. Но он не переживал. Вместо него переживал Паша, который любил справедливость и очень уважал толстенького друга отца. Ведь тот тоже привозил ребёнку подарки, пусть и не такие хорошие, какие дарил папа.

И потом начинались счастливые дни. Часто гуляли, ходили в зоопарк, катались на аттракционах. Ездили кататься на лодке, причём Паша указывал куда плыть – папе, сидевшему на вёслах, этого было не видно. Побывали в планетарии. Сходили в театр. Каждый день что-нибудь новенькое.

Расцветала и мама, обычно молчаливая и тихая, она преображалась с возвращением мужа. Паше в такие времена разрешалось смотреть мультики допоздна, есть сколько угодно сладкого и занимать хоть на весь день домашний компьютер. Было хорошо.

Но потом…

Потом папа улетал, и всё вновь становилось серым, однотонным, скучным. Спустя время начинало казаться, что иначе никогда и не было. И не прилетал из далёкого рейса самый близкий человек на свете. И не было подарков. Не было ничего.

И вот теперь страшная, тяжёлая, нечеловеческая мысль разрасталась, не желая покидать сознание:

«А было ли?..»