Почти всю осень 1843 года Гор потратил на безуспешные поиски сбежавших по всей Средней Азии.
Он сидел в трактире чернее тучи и размышлял над неудачей, накручивая себя.
Взяв себя в руки, он вспомнил, чему его учили: нет мысли – отвлекись на другое, нейтральное.
Он подозвал полового и заказал еще препоганого местного пива.
– Еще три копейки, милостивый сударь, – сказал тот, поднося кружку с пивной пеной, оседавшей прямо на глазах.
Гор отмахнулся от него и стал рассуждать: «Я нахожусь в Ростове-на-Дону. По европейским меркам это город не большой, но и не малый. Как мне сказали, в нем постоянно живет больше, чем двадцать тысяч человек, да на заработки приходит тысяч пятнадцать, но с полумиллионной Москвой, конечно же, не сравнить».
Добрый глоток пива поднял ему настроение.
«Почему Ростов-на-Дону растет? Потому что процветает промышленность и торговля. Одних купцов с семействами, как мне сказали, в городе больше тысячи».
Тут в трактир завалилась веселая компания, двое мужчин из которой были одеты по-европейски. Компания уселась за соседним столом и заказала водки и закуски. «Соседи» громко разговаривали про какой-то «поташ», что его лучше покупать не летом, а осенью, когда цены значительно упали. Но это было не главное. Главное было то, что двое европейцев говорили на английском и говорили про Лондон!
Гор невольно улыбнулся: ему пришла идея, а точнее – сразу две.
Первая – он продолжит поиски от центра – из Москвы.
Вторая – он попросит Магистра о помощи: лишние руки и головы не помешают.
Но Гор снова задумался: сообщать Магистру о провале или нет?
Его мысли прервал один из английских торговцев, который за столом вовсю флиртовал с «не очень свежей барышней фривольного поведения». Он собирался «освежиться» и пытался вырваться из цепких рук «барышни». Та в шутку называла себя «Мадмуазель», а его обзывала «похабными» словечками, но очень певучим и нежным голосом. А тот, ничего не понимая, кивал и улыбался. Устроенный Мадмуазель спектакль веселил всех русскоязычных, включая и кухонных девок, которые наблюдали в приоткрытую дверь.
«Вот яркий пример того, что надо знать разные языки!» – подумал Гор и направился вслед за англичанином, пока тот еще что-то соображал.
Торговец что-то мурлыкал себе под нос на пути в уборную, когда ему дорогу преградил Гор.
Торговец хотел было закричать, но Гор прикрыл его рот рукой и сказал на английском:
– Ты, мой соотечественник, должен помочь мне, а значит, и Великой Британии.
– Каким образом? – удивленно спросил тот.
– Просто передай записку в Лондон, и все, – объяснил Гор.
Торговец прищурил глаз и спросил:
– Кому передать?
Гор тихо, но отчетливо ответил:
– В Милдхолл.
Глаза торговца округлились.
Гор приложил указательный палец к губам:
– Только помни: это секретная миссия! Никому ни слова.
Торговец часто закивал головой, уже и забыв, куда направлялся, прошептал:
– Мой номер «11». Я буду ждать в нем.
Выждав, когда торговец поднимется на второй этаж, Гор проследовал за ним. По узкой нескладной лестнице, ступеньки которой были покрыты затоптанной ковровой дорожкой, он подошел к своему номеру «7», располагающемуся почти напротив одиннадцатого номера, через коридор. Подойдя к двери и посмотрев по сторонам коридора, он снял с ее верха тоненький волосок, прикрепленный к дверному проему. Убедившись, что в комнату никто не входил, Гор спешно достал из саквояжа блокнот в благородном твердом переплете, выполненном в мягкой коже, и миниатюрную походную чернильницу с пеналом. Вырвав лист, Гор закрепил стальное штампованное перо на ручке и, обмакнув его в чернила черного цвета, быстро написал послание, которое можно было перевести на русский язык так: «Она мертва. Есть дочь. Нужна помощь в поиске. Встреча по московскому адресу».
Выйдя из комнаты, Гор установил секретный волосок на место и постучал в номер «11».
Торговец ждал его прямо у двери.
– Могу я рассчитывать на вознаграждение? Судно отправляется завтра с первыми лучами солнца. Путь будет долгим… А так я отложу все свои дела и меньше чем через месяц доставлю послание по адресу, – с жадностью спросил он.
Гор, ожидая такого вопроса, протянул ему монету в один фунт:
– В Милдхолле ты получишь «сколько пожелаешь».
Торговец замялся:
– Попрошу написать о моем вознаграждении в письме. Так будет надежнее.
– Но у меня нечем дописать! – с наигранной досадой ответил Гор.
– О! Это теперь не является проблемой, – сказал торговец и достал из кармана чернильную ручку.
Открутив от нее колпачок, он протянул ее Гору.
Гор чуть сильно провел стальным пером по бумаге – оно оставило легкий след фиолетовых чернил.
Гор подумал: «Давно я не был в цивилизации…»
Приписка гласила: «Вознаграждение „сколько пожелает“».
Пробежав глазами по бумаге, торговец поклонился:
– Для меня большая честь доставить послание в сам Милдхолл!
Гор повторил:
– Это секретно! Никому!
Торговец сделал знак, прикрывая свой рот рукой.
Горничная, молодая женщина, одетая в белый передник и чепчик – на европейский манер, несла по коридору поднос с фарфоровыми кофейником и чашкой на блюдце.
«Вот уж господа, кофею пьют себе да с жиру бесятся, – думала она. – Пробовала я енто кофее, Машка с кухни по-тихому наливала, фу! – горькое, а деньжищ тянет… одиннадцать копеек!»
Настроение у горничной было не из лучших: на днях она узнала, что нагуляла ребеночка, в голове крутились мысли: «И что теперь делать? С работы попрут – как пить дать, так и жить негде. Домой в деревню брюхатой ехать, так там собственная мать прибьет, своих ртов – не прокормить. Хоть возьми да повесься! А у Машки спроси совета, так она снова заладит своим скрипучим голосом: „А я говорила!.. А я говорила тебе, Анюта! “».
С такими мыслями Анюта, стараясь аккуратно держать поднос, постучала в дверь номера «7». Ответа не было. Она прислушалась – тишина.
Она захотела было открыть дверь запасным ключом – такое разрешалось – и уже потянулась к кармашку передника, как поднос наклонился, и чашка с блюдцем соскользнули с него и как-то медленно в ее глазах начали падать на пол. Анюта начала читать молитву «Во спасение…» и, кажется, успела прочитать ее всю полностью, пока они падали. Но, видно, все-таки только половину прочитала, потому что блюдце звонко вдребезги разбилось о деревянный пол, а чашка покатилась себе, виляя по коридору.
Анюта заплакала:
– Сейчас еще за блюдце высчитают.
Пока она вздыхала да охала, чашка докатилась до лестницы, и… полетела по ступенькам вниз.
Анюта с горя села на пол коридора и… твердо решила повеситься. Но звона разбитой чашки она так и не дождалась. Поставив поднос на пол, она решила узнать судьбу чашки и пошла к лестнице.
Но тут ее осенило: «Посуда бьется к счастью, а чашка-то не разбилась!»
Анюта остановилась: «Значит, будет беда! Не пойду в этот номер!»
Так она стояла в растерянности и не знала, что делать, пока дверь номера «11» не отворилась и из него не вышла Мадмуазель. Она рассеяно посмотрела на заплаканное лицо Анюты, сунула ей в руку монету и начала спускаться по лестнице. Шаг, еще шаг – и Анюта услышала, как чашка снова запрыгала вниз.
«Ну и будь что будет», – Анюта подумала и начала рассматривать нерусскую монету с королевой, «потому что в короне», на одной стороне и чем-то непонятным на другой стороне.
Так и не дождавшись звона разбитой чашки, Анюта спустилась с лестницы и, к своей большой радости, увидела ее – целехонькую. Она быстренько подняла ее, протерла передником, от греха подальше, и решительно направилась в коридор за подносом.
Тихонечко открыв дверь номера «7», Анюта замерла от увиденного, и поднос сам собой полетел на пол…
В центре комнаты спиной к ней сидел совершенно голый крепко сложенный мужчина и делал руками какие-то непонятные плавные движения, от которых мышцы на его спине перекатывались, сходились и расходились. Хоть при догорающих свечах все было в полумраке, Анюта увидела, что вся его спина разрисована какими-то знаками. Она слышала, что такие нестираемые рисунки делают чернилами слуги Антихриста, но самой видеть ей довелось впервые.
В голове у Анюты пронеслось: «Надобно бежать в полицию. Авось и награду каку дадут!»
В этот момент мужчина резко обернулся и вскочил на ноги…
Под утро Машка проснулась в тесной коморке на двоих и не увидела своей соседки.
Засунув руку под ее одеяло, поняла: «Постель холодная. Видно, снова к «милому» подалась. Эх! Рисковая…»
Думать ей ни о чем не хотелось: надо было вставать и идти готовить завтраки для постояльцев. А как любил говаривать хозяин: «Завтраки на то и завтраки, чтобы их готовить из того, что осталось от вчера – на завтра. А это – наука. Надо знать, кто останется дальше постояльцем, а кто съедет. В этом весь толк!» Машка сладко потянула свое плотное полукруглое тельце и начала собираться.
На кухне она и нашла свою соседку, которая висла на бельевой веревке под потолочной балкой первого этажа.
Машка первым делом бросилась к Анюте – холодная, неподвижная, только рука разжалась, и из нее выпала монета. Машка, не будь дурой, сунула ее за щеку и понеслась вопить «Караул!». Тут-то и началось… гвалт… постояльцы все начали улепетывать, а кто-то под шумок норовил и не расплатиться… скандалы… понаехало полиции… начали ловить кого ни попадя…
Уже ближе к обеду началось дознание. Хоть в городе частенько случались душегубства, но до самоповешенья мало кто доходил.
Полиция расположилась прямо в ресторации.
Дошла очередь и до Машки.
Опрос вел молодой полицейский капитан-исправник, при серебряных погонах на новенькой с иголочки форме. Но Машкиному наметанному глазу сразу стало видно, что он вчера «здорово перебрал», поэтому много вопросов не задавал.
Протоколы молчаливо писал пожилой, усатый, с пышными бакенбардами полицейский – помощник исправника, судя по замусоленной форме – не из женатых.
Исправник встал, утер испарину со лба:
– Олег Ярославович, заканчивайте оформление и отпускайте девку. Я пойду, выйду на воздух, похожу, душно тут.
Машка вздохнула с облегчением и собиралась было вставать, как полицейский, не поднимая головы от протокола, показал ей рукой: «Сиди».
Все также, не поднимая головы, он спросил, «окая»:
– А что, голубушка, взяла ты чего у повешенной?
Машка застыла на мгновенье, но потом ответила:
– Что вы, что вы. Нет, конечно.
Полицейский поднял на нее глаза, их тяжелый взгляд приковал Машку к лавке.
Он постучал пальцем по столу:
– Ложи сюда.
Машка, сама не своя, не понимая, что делает, встала, подошла и, неловко расстегнув несколько пуговок платья, достала монету, хранившуюся в районе пышной груди. Затем положила ее точно в то место на столе, на которое указал полицейский.
Полицейский бросил взгляд на монету и сказал Машке:
– На каторгу хочешь?
Машка замотала головой.
– Тогда беги из города, и чем быстрее… – продолжил он.
Машка быстро-быстро закивала и побежала в свою каморку собирать манатки.
Начальства все не было, и помощник сам начал проводить дознание. Еще через несколько опрашиваемых человек завели Мадмуазель, которая оказалась просто Василиной, да не из местных легализованных жриц любви, а из приехавших на «сезонные заработки».
Олег Ярославович сразу понял, что она до смерти боится полиции, потому что на спецучет не становилась:
– Ну что, Василина, давай рассказывай.
Та начала быстро тараторить про свою тяжкую долю, которая заставила ее приехать на «заработки», как была остановлена поднятой вверх рукой полицейского. Да так и осталась молча сидеть, задрав голову и смотря на его руку.
– Теперь говори про англичанина, – сказал полицейский.
Василина и выложила все как было, и закончила:
– Потом он, сильно пьяный, начал хвастаться, что состоит на службе у самого главного англичанина, который даже главнее, чем сама королева. Что ему доверено передать секретное письмо в какой-то дворец Милхол…
Полицейский закивал головой, а Василина отдышалась и продолжила:
– Я видела, что англичанин разговаривал с рослым мужчиной в черной одежде. Англичанин тот еще до суматохи съехал, а этого черного человека потом на улице видели. Говорили, что он узнавал, когда поезд до Москвы уходит.
Олег Ярославович довольно улыбнулся и что-то пробормотал себе поднос, а вслух «проокал»:
– Хочешь жить – тогда быстро домой! И больше в этом городе не появляйся.
Василина раскраснелась:
– Как же мне отблагодарить Вас, батюшка мой, спаситель!
И, оглянувшись по сторонам, полезла под стол.
Полицейский так треснул по столу кулаком, что Василина опрометью вылетела из трактира.
Когда пришло начальство, Олег Ярославович довольно пригладил усы и доложил:
– Господин исправник! Самоубийство на почве чувств. Закрываем дело?
– Вот и ладненько, – ответил исправник уже слегка заплетающимся языком.
Закончив дела, Олег Ярославович поспешил направиться на железнодорожный вокзал, где к вечеру «срисовал» по описанию Василины «рослого черного мужчину», который не садился в московский поезд до последнего и уже запрыгнул в вагон на ходу.
О проекте
О подписке