И так я узнал, сколько же всякого дерьма звучит с местных сцен. Сколько однотипных групп играет однотипную музыку. Они выглядели одинаково, использовали одинаковые ходы. Даже лажали в одних и тех же моментах, как правило, из-за плохой сыгранности или из-за паршивой техники.

Тем не менее, в каждой группе кто-то да выделялся. Либо гитарист был на голову выше остальных, и его инструмент звучал как у реальных профи своего дела. Либо басист отжигал так, что стоявшие на сцене участники группы превращались в невидимок. Следил я и за барабанщиками. По большей части за ними и следил. Сравнивал со своим уровнем. И пока не видел тех, кто смог бы мне что-то противопоставить. Так я постепенно набирался уверенности.

Знаете, чем крутой музыкант отличается от обычного? Крутой заставляет вас двигаться одной лишь своей игрой. Даже если он будет статичен во время игры, от его инструмента будет исходить драйв – тот самый грув. Многие начинающие считают, чем больше кривляний, тем круче ты звучишь. Но нет, далеко нет. За позерством скрывается плохая игра.

Немного отвлекусь. Как-то я был на мастер-классе драммера RHCP Чеда Смита. Стоило ему начать играть самый простой ритм, и все стало понятно: вот это уровень. Да, Чед играл на дорогом инструменте, да, его установка была идеально настроена, да, он играл на ударных уже более тридцати лет. И это не отменяет того факта, что по первым сыгранным нотам (у ударных они, кстати, тоже есть) никаких вопросов, кто перед тобой сидит, не осталось.

Наилучшим уровнем игры обладали технари. Им было плевать на общий расколбас. Не сбиться с ритма – вот основная цель. И звучали они неплохо. Но. Жирное такое НО. Это не вставляло. В этом не было жизни. Как если бы играли роботы для роботов. Я не хотел быть таким.

Про вокал и говорить нечего. Толпа недоартистов с настолько богатым и очевидным внутренним миром… Черт, даже вспоминать не хочется.

Поэтому когда я впервые услышал Джейка, у меня снесло крышу. Нет-нет, он не обладал каким-то значимым талантом. Более того, он даже не был лучшим вокалистом на том мероприятии. Меня привлекло другое: каждый раз его лицо становилось разочарованно-недовольным, если он лажал или не вытягивал партию – это раз. И два – он понимал о чем поет. Понимать, значит чувствовать. И Джейк чувствовал. А я верил ему.

Иногда я размышляю над феноменом искусства: музыки, литературы. Кино не в счет. Там все более очевидно. Но музыка… Это другое измерение. Музыка заставляет нас чувствовать иначе. Глаза не работают. Ты воспринимаешь ушами, а затем просыпается иное. Ты постепенно настраиваешь внутренний приемник на необходимую частоту. Если не удалось – переключаешь трек или меняешь исполнителя. Но если среди помех и шумов удается поймать резонанс, ты попал. Или в тебя попали – не важно.

Я уверен: творческий человек – больной человек. И через творчество он пытается выразить то, что не выходит выразить иным способом. Великие были полны противоречий, терзаний. Удалось вылепить из боли форму, ясно обрисовать ее – родилось нечто ценное, возможно, уникальное.

Мы не великие. Не Фредди или Курт. Среднестатистический человек может разделять наши идеи, но не в текущей форме – тяжелой для восприятия. Но мы определенно оставим свой след. Уже делаем это.

И, возвращаясь к творчеству: определенно, Джейк самый творческий из нас. Он способен заплыть далеко за буйки и опуститься на самое дно. Я считаю его своим другом.

Однако, вернемся к нашему басисту Крису.

В тот вечер, когда я впервые услышал Джейка, я не сразу обратил внимание на остальных участников группы. Когда же пелена восторга спала, а это случилось на последней песне, я пробежался глазами по гитаристам, барабанщику, басисту… И глаза мои полезли на лоб.

Да, это был Крис, но совсем другой. Заметно повзрослевший с момента нашего совместного выступления в стенах школы. Теперь он не был первой скрипкой. Он даже не выделялся на сцене, как это было ранее. В тот момент он показался мне подделкой. Возможно, случилось такое, что заставило его вести себя иначе. Ответа я, кстати, так и не получил. Вернее, получил, но не сильно ему поверил.

– Я пересмотрел жизнь. Правда. Ты помнишь, каким я был. Я помню, каким я был. Ну жесть же! Я бы спился. И подцепил бы какую-нибудь дрянь от местных девок. Поверь, я был близок к этому. Почему ты думаешь, будто только ты мог взяться за голову?

Почему я так думал?

Не стоит объяснять, как я вышел на Джейка. А учитывая, что Крис привел еще и ритм-гитариста – Алекса, можно с полной уверенностью сказать, что именно он повинен в создании нашей группы.

И, несмотря на произошедшее, я очень ему благодарен.

Сказать, что как только наш бэнд собрался, все закрутилось, завертелось – значит соврать самым наглым образом. По началу мы вчетвером (я, Джейк, Крис и Алекс) играли каверы на метал-группы, благо в то время они процветали. Но всем нам казалось, что это не то, с чем мы хотели бы разъезжать по стране с турами. Не хватало какой-то энергии, драйва, которых в нас, с виду вполне спокойных обычных ребят, оказалось предостаточно.

Догадаетесь, кто первым предложил ускорить ритм, превратить его в панковский галоп? Да, это был Крис. Он словно озвучил сидевшую у нас в головах мысль. И с того момента дело пошло на лад.

Число наших песен плодилось день ото дня. Число исполняемых каверов мы сократили сначала до пяти за репетицию, потом до трех, потом и вовсе оставили один, так, для разогрева.

Мелодии притаскивали Крис и Алекс. Бог знает, откуда они их брал. Судя по тому, насколько каждая новая мелодия отличалась от предыдущей, парни открыли поле для экспериментов. Джейк накидывал тексты. Во время игры я не разбирал, о чем он поет. В этом особенность барабанов – ты не слышишь никого, кроме себя и метроном.

Да, я решил еще тогда, когда заперся в доме и почти год ни с кем не играл, что начну делать все как профессионал: занятия только под метроном, оборудование только качественное. Именно на него уходили мои подработки и сэкономленные деньги. Держать нужный темп – это важно. Когда адреналин зашкаливает, все вокруг замедляется. Особенно музыка, которую вы играете на сцене. Тут-то и спасает метроном, не давая тебе разогнаться.

Вообще-то метроном показан всем без исключения музыкантам. Особенно если речь идет о современной и популярной музыке. Но чего скрывать: не все барабанщики, по крайней мере из тех, с кем довелось столкнуться во времена колледжа, используют его монотонную магию. Что уж говорить о гитаристах или Крисе.

Все вскрылось вот когда.

Мы решили записать несколько демок из того обилия боевиков, что скопилось в нашем репертуаре. Раскидали бы их организаторам и, чем черт не шутит, на лейблы. В любом случае, нам нужен был этот шаг – хотя бы послушать себя со стороны. Лично для меня был особенно важен последний пункт.

Перед походом в студию мы рассчитали, что на запись трех демок нам понадобится что-то около трех часов. И это еще с записью второй гитарной партии, и еще должен был остаться запас.

Первым записывался я, как основа ритм секции. Знали бы вы, как я переволновался. Самой нелепой ошибкой стало, когда я напрочь забыл про вторую половину куплета одной из песен, не говоря уже о вставляемых невпопад тарелках и брейках.

Признаюсь, я психанул. Взял пять минут на передышку. Вышел на улицу. Глаза пухли от дневного света. Казалось, меня сейчас разорвет изнутри. Я думал не о том, как собраться, привести себя в чувства и записать три партии за двенадцать минут, как оно и должно было быть в идеале. Мои мысли витали вокруг звукача на студии, который довольно потирал руки, предвкушая прирост в заработке из-за горе музыкантов.

Я не заметил, как вышел Джейк. Он оценивал, когда со мной можно заговорить.

– Не тяни, – сказал я. – Время идет.

Я похлопал пальцами по левому запястью.

– Забудь про время.

Он отвернулся, высматривал что-то вдали. Колебался.

– Не хочу тебя лечить…

– И не надо. Говори, что хотел. Я, вроде, не из обидчивых.

Джейк кивнул.

– Забей на деньги. И на время. Представь, что ты на концерте. И перед тобой толпа зрителей, которые будут рады любому твоему действию. Такие, знаешь, мегапозитивные ребята.

– Сектанты.

– Да, сектанты, – он засмеялся. – И ты во главе этого культа.

Я состроил рожицу, от которой мои губы до боли натянулись.

– Тебе не кажется, что это странно?

– Кажется. Но я бы попробовал на твоем месте.

Я хлопнул его по плечу.

– Уговорил.

Когда я вернулся за установку, в голову никак не лезла восторженная толпа. Вместо нее передо мной стоял я сам со скрещенными на груди руками и покачивался в такт собственной игре. На лице легкая довольная улыбка. Уверен, у меня настоящего в тот момент была такая же. Как вы поняли, далее я справился довольно быстро. Тем не менее, легкий осадок от непрофессионализма остался.

Как оказалось далее, я был не самым лажовым музыкантом. За дело взялся Крис. Справился он довольно сносно, чуть быстрее меня, хотя должен был сделать это в два, а то и три раза быстрее. Он не сбивался в партиях, но здорово плавал в ритме.

Но когда к делу приступил Алекс, мы поняли, что все пропало. И что мы сильно заблуждались насчет его уровня. Я, по крайней мере, точно. Потому что он собрал полный ворох ошибок и лаж. Особенно покоробило качество звука. Его гитара звучала как грузовик, а должна была стать раскатами грома.

– Слушайте, парни, – звукач подошел к нам с Джейком. Траур на наших лицах считывался безошибочно. – Вы либо разоритесь на записи, либо на сведении материала, если продолжим писать вашего гитарюгу. Если по тебе, – он ткнул в меня пальцем, – видно, что ты переволновался, то этот крендель реально слабоват.

– Нужно доделать. Иначе мы встрянем надолго, – Джейк прятался под козырьком кепки.

– Дело ваше. Но я вас предупредил.

Алекс отмучился. На каждую песню приходилось порядка двадцати гитарных дорожек – несчастные куски партий, которые Алекс не смог сыграть как единое целое. И это удручало.

Вокал в тот день мы не записали. Джейк сказал, попробует сделать это дома самостоятельно. У него был какой-то друг, который и должен был в этом помочь, а, заодно, и свести наш материал.

Мы получили первый опыт записи и не то чтобы остались им довольны. Радует, что денег вложили совсем немного. При записи на профессиональных студиях такие ошибки не прощаются. Вернее, стоят очень дорого.

Пока Джейк писал вокал у своего знакомого, я устроил разнос Крису и Алексу. Орал, как ненормальный. Эти два ушлепка виновато глядели на меня, словно я был их мамочкой. Крис просто провалил мои ожидания. Видя, как он изменился внешне, я предполагал, что он также прошел внутреннюю трансформацию. Я мерил его по себе. Будто Крис тоже обязан был сидеть взаперти за инструментом по восемь часов в день. Но он не обязан был этого делать. Никаких предпосылок, никаких причин. Более того, орал я не на него. Я облажался сам перед собой. Ожидания рухнули, но не как карточный домик, а как подожженный карточный домик, обильно пропитанный керосином.

Конечно, все это я понял не сразу. Впоследствии, у меня окажется много времени для воспоминаний. И картина первой неудачной записи, и дальнейший разнос парней я разбирал слишком тщательно.

Что до Алекса, то он мне никогда не нравился. Вместе с Крисом они походили на Бивиса с Батхедом. С той лишь разницей, что Крис прилагал хоть какие-то усилия к изменениям. Но Алекс…

Знаете, люди без внутреннего стержня меня пугают. Правда. Спорить не буду, это мои загоны. Возможно, кто-то внушил мне, что быть никем смерти подобно (не припомню, чтобы это была мать). Но Алекс… Черт, он был размазней. И та музыка, что он приносил, когда нам удалось услышать ее со стороны на демо-горе-записях – она ни на что не годилась. Алекс либо понял это, либо изначально был такого уклада, но, по итогу, решил сам уйти из группы. Я знал, что он рассчитывает на поддержку Криса, но тот, к моему глубокому почтению, выбрал другой путь: продолжить вместе с нами. Уж не знаю, сожалел он об этом позже или нет. Думаю, нет. Ведь ему досталось меньше всего.

Как говорила моя бабуля, худа без добра не бывает. Это самая часто вспоминая мною присказка. Иногда приходилось убеждать себя, ползать на коленках с огромной лупой, чтобы отыскать то самое добро.

Но, после нашей первой записи и чуть ли не развала группы, вопрос о худе и добре не стоял. Потому что еще до того, как Алекс ушел из группы, к нам примкнул Киран. И тогда я понял, что компашка подбирается что надо.

Киран и был тем самым знакомым Джейка, который сводил наше музло. Сказать иначе язык не повернется. Для начала, он выжал из него все, что можно. На самом деле, сведение музыки – настолько же важный процесс, как монтаж в кино. И Киран справился на «ура». Чтобы подтвердить результат, он ставил нашу чистую запись и после сведения. Могу сказать, что у Кирана в роду определенно были колдуны. Объяснить иначе, как из такой срани удалось сделать что-то отдаленно напоминавшее музыку, я не могу.

Для меня Киран стал авторитетом в музыке. Случилось это сразу после того, как он поставил нам третий вариант записанных нами треков. На них появилась вторая гитара, не та Алексовская, дублирующая партии для уплотнения звука. Появилась мелодичная вторая гитара. Понимаю, что в этом нет ничего удивительного. Но как она звучала! Это был не набор высоких гитарных соло, исполняемых метал-гитаристами с десятью пальцами на каждой руке. Партии Кирана были немного размыты, и напоминали тревожный крик птицы. Или волчий вой на луну. Он добавил нерва в нашу музыку, оживил ее.

– Что скажете, парни? – спросил он, втянув и без того тонкие губы. Клянусь, это было не дежурной фразой. Ему правда хотелось узнать наше мнение. Тогда-то я понял, что Киран не пишет музыку, он вкладывается в нее. Выражает то, что не может передать словами. Музыка – и есть он.

– Круто, – только и ответил я. Выражение эмоций, особенно радости, никогда не было моим коньком. Сейчас кое-что изменилось, но тогда… Круто – было высшим проявлением моего уважения.

Джейк ничего не сказал, молча улыбался, возможно, уже слышал материал в таком виде. А Крис продолжал дуться из-за ухода Алекса.

Я рад, что Крис образумился. Потому что на тот момент между ним и Кираном мы бы выбрали Кирана. Знаю, Киран никогда бы не поставил такие ультиматумы, скорее мы с Джейком сами бы убрали недовольного. Сейчас Крис – мой братишка, заводной, все еще ребенок, но заметно повзрослевший.

Но это еще не все достоинства Кирана. Я правда считаю его одним из главных творцов нашего успеха, наравне с Джейком. И не только потому, что он придал нашим трекам музыкальность, нашел точку, позволившую нам выгодно отличаться от других банд. Он еще и привел к нам Дастина. Самого застенчивого, самого семейного и самого охеренно играющего рифы гитариста. В этом плане он машина: ровно, четко, со всеми необходимыми акцентами. Он – антиджазист. Не в плане того, что ненавидит джаз, нет. Просто его кредо – никакого размытия, фьюжна. Если часы, то только механические, а никак не песочные. А это как раз то, что нужно в нашей музыке.

Такова наша предыстория. Я могу еще долго рассказывать о парнях. Не то, чтобы я фанател от Доминика Торетто⁴, но парни из группы реально моя семья. Черт, мне даже сложно предположить, чем бы я мог заниматься в жизни, кроме музыки. Конечно, я нашел бы варианты, но получал бы я столько же удовольствия? Сомневаюсь.

В ту ночь я засиделся. Парни уже дрыхли; Крис, как всегда, храпел. Хочется рассказать про романтику ночной дороги, но не в этот раз. Я был вымотан после концерта, а дорога, встречные огни машин захватывали мое внимание и очищали мысли. Лишали их значимости. Есть и есть.

Я сидел рядом с Эрни, нашим водителем и на время туров полноценным членом семьи. Он спал, когда мы выступали или в любое другое время, когда не приходилось вести наш туровый автобус. В душе он был заядлым металлистом и работа с нами – возможность вернуться в те бесшабашные времена – стала для него отдушиной. Надо отдать должное его супруге – Мэри, которая ни разу не высказалась против его текущей работы (по словам самого Эрни, а там уж кто знает, насколько он каблук в домашней жизни).

Эрни был технарем, и разговоры о подпевающей нам многотысячной толпе его мало интересовали. Другое дело – организация самого шоу, настройка инструментов, даже техника игры на этих самых инструментах – тут он мог залипнуть под наши рассказы на долгое время. Вот и сейчас он вновь вызнавал, как мне удается выжить после туров, и как я собираюсь делать это сейчас, когда все расписано на полгода вперед с перелетами по Европе.

– Для начала, я не самый техничный барабанщик. В том смысле, что мои партии не изобилуют кучей фишек, которые обычный слушатель не воспримет или воспримет как лишний шум. Барабанные соло, куча брейков – это не для меня. Я обычный парень без заскоков и претензий на звание лучшего барабанщика всех времен. Вот и все. Я играю в удовольствие от чего не сильно выматываюсь.

Мой ответ не устроил его. Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, а, может, просто собирался зевнуть – в темноте было не разобрать, но я опередил его.

– Техника решает. Да, тут без вариантов. До сих пор вспоминаю мастер-класс от Чеда Смита из RHCP. Он сыграл самый простой ритм, а мне уже захотелось пуститься в пляс. Хотя, я не об этом хотел сказать. Хорошая выверенная техника позволяет не только извлекать крутой звук из барабанов, но и экономить силы. Все строится на отскоке и верных движениях. Это как забивать гвоздь молотком. Смысл не в силе удара, а в том, чтобы с минимальными усилиями забить гвоздь, при этом не погнув его.

– Вот, это я и хотел услышать, – оживился Эрни и широко зевнул, прикрывая рот тыльной стороной ладони.

– Чтобы забить гвоздь, достаточно просто попасть молотком под прямым углом. Молоток достаточно тяжелый, чтобы сделать всю работу за тебя. Просто направь его.

Мое кресло немного отклонилось. Я поднял голову – это Джейк оперся на него, глядя на вырываемый фарами нашего автобуса асфальт из тьмы.

– Развлекаетесь, парни? – спросил он.

– Да, вновь радую Эрни историями, который он слышал уже тысячу раз.

Эрни вновь зевнул, не глядя на нас.

– Может, кофе? – Джейк протянул мне термос, увешанный наклейками из городов, где мы были. Он всегда возил его с собой. Своеобразный талисман. Крупный, от того не самый удобный.

– Эрни?

– Нет, без меня. Боюсь, сердце выскочит от того количества кофе, что я пью в дороге. Потом со сном еще проблемы начнутся.

– В общем, ты не будешь, старый ворчун? – я любил подначивать его.

– В общем, я не буду, сынок.