Черты из жизни Пепко

На мой взгляд, этот роман напрочь выбивается из всего написанного Маминым-Сибиряком. По крайней мере из всего, что я успел к этому времени прочитать из его наследия (а это 9 книг — 8 романов и одно документальное исследование, опубликованное в сборнике, ну и "Алёнушкины сказки", конечно же). Не секрет, что основу "большого крупнотоннажного" творчества Дмитрия Мамина-Сибиряка составляют произведения, посвящённые заводскому Уралу. Но вот этот роман относится к Санкт-Петербургским — и по месту действия, и по персонажам и героям, и по содержанию и сути описываемых в нём происшествий и событий.

В центре внимания сам рассказчик, молодой начинающий писатель и по совместительству корреспондент Василий Попов, приехавший в столицу откуда-то с югов России. Ну, и его друг и сожитель (в том смысле, что они вместе живут в одной съёмной комнате на двоих) по прозвищу Пепко. Оба молодых человека являются студентами и оба они корреспонденты. И потому дружны, ибо живут одними и теми же заботами и проблемами, общими событиями и общим же кругом общения. И жизнь у них выстроена как и положено у молодых студентов — поиски денежной работы и попытки публикаций, писательские опыты и отношения с представительницами прекрасной половины человечества, дружеское общение и дачные выезды.

Роман вроде бы не начинён сверхмощными громкими привлекательными происшествиями, но тем и хорош, что на примере Пепко и самого рассказчика мы наблюдаем жизнь молодых людей того поколения, узнаём их мечты и чаяния, надежды и веры, любови и ценности, быт и работу — мы становимся свидетелями жизни того времени. И это ощущение ещё более усиливается, когда мы встречаем в романе места, когда уже сам автор обращается к своим героям и к каким-то событиям из их жизни со своими собственными рассуждениями и воспоминаниями, когда уже сам Мамин-Сибиряк философствует и рассуждает о минувшей молодости и о наполненности жизни вообще (на момент написания романа Мамину-Сибиряку было 42 года и видимо некое переосмысление своей собственной жизни было у него самого — впрочем, об автобиографичности этого романа написано в разных статьях о Мамине-Сибиряке).

Роман отличается от прочих ещё и тем, что в нём практически нет внешних людей, он субъективен и интровертен, он написан ракурсом "изнутри наружу". И такой взгляд изнутри на самого себя, своих знакомых и друзей, и на события внешнего мира позволяет и читателю применить этот приём и в отношении уже самого себя, провоцирует задаться теми же вопросами, о которых пишет Мамин-Сибиряк.

И, наконец, не перестаёшь радоваться писательскому мастерству Дмитрия Наркисовича, его таланту владения русской литературной письменной речью.

Бывают дни, когда я сам с собой в разлуке. Когда не хочется ни читать, ни писать, когда не получается даже обрадоваться чему бы то ни было. В такие дни небо обычно тяжелое, немного несуразное в своей хмурости, но сильно давящее. Такое небо, если долго смотреть на него, погружает разум в состояние оцепенения, и, если ты писатель, остаётся только пить горькую и надеяться на божественную длань, что разгонит тучи и явит солнечный свет печальным людям, истомлённым долгой зимой.

Я уверен, что Дмитрий Мамин-Сибиряк в бытность свою петербуржским студентом таких дней вкусил сполна. В Петербурге в достатке воды и пронизывающего ветра, а вот свет в дефиците. Там много возможностей, но человеку, приехавшему из далёкой провинции, они недоступны. Там много людей, но мало места для одного человека. Там красивые дворцы, мосты и храмы, но всё это имеет мало значения, когда ютишься в крохотной комнате с окном, выходящим на тоскливый пустырь Петербургской стороны. Впрочем, я сомневаюсь, что сейчас там есть хоть сколько-нибудь пустырей, но тогда – были в изобилии.

Такую вот безрадостную картину нарисовал Мамин-Сибиряк в своём автобиографичном романе «Черты из жизни Пепко». Главный герой романа, Василий Попов, студент и начинающий писатель – это самолично Дмитрий Наркисович в молодости. Но если у автора получилось добиться хороших результатов на писательском поприще, то молодому Попову ещё предстоял длинный и тернистый путь. Для пущего интереса к нему был добавлен молодой человек по прозвищу Пепко – источник задорного хаоса в серой упорядоченности жизни.

Человек, который в течение двух лет получил петербургский катарр желудка и должен питаться рубцами, такой человек имеет право на одно право — быть откровенным с самим собой. Ведь я средний человек, та безразличность, из которой ткется ткань жизни, и поэтому рассуждаю, как нитка в материи…

До сих пор мы, русские, изобретаем еще часы, швейные машины и прочее, что давно известно. То же самое и в литературе. Прибавьте к этому наше полное незнание жизни и, главное, отсутствие этой жизни. Ну, где она? Всю жизнь мы просиживаем по своим норам и по норам помираем. Где-то там, далеко, люди живут, а мы только облизываемся или носим платье с чужого плеча.

– Послушай, Карлуша, ты – одна добрая, хорошая, немецкая свинья, а я – просто русская свинья. Вместе мы составляем свинство.

Происходило это без предварительного намерения, а как-то само собой, как умеет напиваться русский человек в обществе другого хорошего русского человека.

По Неве плывут льдины, низко нависают свинцовые тучи, с залива дует пронизывающий ветер. В Петербурге – обычное дело. В таком положении не удивительно, что видна только «отрицательная сторона, а должна быть и положительная. Иначе нельзя было бы и жить, дышать, думать…». Герои Мамина-Сибиряка ищут эту сторону, находят, теряют и находят вновь. Всё как в жизни, и почти так же, как в «Мартине Идене» Джека Лондона. Но Джек Лондон писал о разочаровании, неизбежно постигающем даже успешного писателя, тогда как Мамин-Сибиряк стремился показать благоговение, с которым он сам относился к «большому» писательству.

«Придумывать жизнь нельзя, как нельзя довольствоваться фотографиями. За внешними абрисами, линиями и красками должны стоять живые люди» - этому девизу Мамин-Сибиряк был неизменно верен. Его герои – живые, настоящие, внушающие доверие, сошедшие будто не со страниц художественного романа, а взятые из исторической хроники. «Я еще никогда не был в таком глупом положении, как сейчас… У меня и морда сделалась глупа.» - сказал Пепко, вернувшись с экзамена, а я сразу вспомнил своё собственное лицо при защите диплома.

На вопрос Василия Попова о таинственных родниках, из которых сочилась многострадальная русская история, можно дать пусть не полный, а всё же ответ. Мамин-Сибиряк, несомненно, один из таких родников, что всю жизнь трудились, пробивая себе дорогу, наполнялись водами, и сливались в одно большое море. Море, именуемое – с большой буквы – Русской литературой.