Поздним вечером 31 октября у герцогини появились боли, перешедшие к утру в схватки. В половине девятого она родила девочку. Роды прошли на удивление легко, а малышка выглядела крепкой и здоровой. Обряд крещения совершили в доме принца Карла, где была домашняя крестильня. Нарекли новорожденную Елизаветой Александрой Луизой Алисой.

Прокомментируем такое решение подробнее, ведь имя человека может стать значимым и даже определяющим в его судьбе. Выбор здесь, как правило, не бывает случайным. Так, свое собственное имя Алиса дала дочери намеренно. Оно должно было стать привычным и наконец-то правильно произносимым жителями Гессена. Его же среди прочих она даст и четвертой дочери, Алики (будущей императрице Александре Федоровне). Другие имена, и раньше, и позднее, герцогиня подбирала детям согласно традиции, по которой представители младшего поколения назывались в семье в честь старших родственников. Так поступала ее мать, так поступала и Алиса. На первом месте здесь стояло имя английской королевы, так что Викториями стали три дочери гессенской герцогини – старшая, четвертая (она же Алиса) и самая младшая (она же Мария). Большое значение придавалось именам сестер, то есть тетушек дочерей Алисы. Так, полное имя Алики включало их сразу три – Елена, Луиза и Беатриса. Имя тети Луизы досталось и Елизавете, а позднее еще Ирене. Вдобавок Елизавета получила имя «новой» тетушки, только что вошедшей в королевскую семью принцессы Уэльской Александры, жены дяди Эдуарда.

Наконец мы подошли к первому и самому главному из ее имен. Елизавета… Уже давно принято считать, что девочку назвали так в честь прославленной немецкой святой Елизаветы Тюрингской. Действительно, жившая в XIII веке Елизавета Тюрингская (или Тюрингенская, а также Венгерская) глубоко почиталась даже в лютеранской Германии, не признававшей культа святых. И особенно в Гессене, где считалась одной из основательниц правящей династии. Герцогиня Алиса нашла в ней пример отзывчивости к чужой беде и образец самопожертвования ради простых людей. Любовь к этой святой она со временем зажжет и в сердце дочери, получившей такое же имя. Однако маленькую Елизавету, скорее всего, нарекли так совсем по другой причине. Это было имя ее немецкой бабушки, матери отца, урожденной принцессы Прусской. Оно уже использовалось при наречении старшей дочери Алисы, которая, прежде всего, была Викторией (в честь английской бабушки), во-вторых, Альбертиной (в честь незабвенного дедушки) и в-третьих, Елизаветой (в честь бабушки немецкой). Теперь (и это было логично) имя свекрови Алиса поставила на первое место.

В семье малышку стали называть Эллой, и она постоянно радовала родителей, хорошея день ото дня. В дальнейшем отец и мать будут сравнивать с ней всех последующих детей, привычно видя в Елизавете своеобразный эталон красоты и здоровья. А пока, до появления младших братьев и сестер, Элла росла рядом с Викторией, довольно быстро догоняя ее. Любуясь дочерьми, Алиса сообщала матери: «Элла уже некоторое время говорит “папа” и “мама” и называет себя сама, ползает везде, очень энергичная и веселая, прямая противоположность Виктории, которая так бледна, белокура и теперь худая, а у Эллы глаза темно-голубые и волосы роскошного каштанового цвета, так что про этих двух крошек никогда не скажешь, что они сестры. Они очень милы друг с другом, им нравится быть вместе, они приносят нам много радости. Ни за что не променяла бы их на мальчиков! Это такие милые сестрички, и они могут стать хорошими подругами».

Для разраставшейся семьи старый городской дом стал совсем тесен, но благо весной 1866 года закончилось строительство давно необходимого дворца. Переезд в красивое и удобное жилище сулил множество приятных перспектив.

Вместо этого пришла новая беда – в июне началась Австро-прусская война, в которой Гессенское герцогство выступило на стороне австрийцев. Людвиг ушел на фронт, детей отправили в Англию, а оставшаяся дома Алиса занялась подготовкой больниц для раненых. Двенадцать лет назад во время Крымской войны она вместе с матерью обходила лондонские госпитали, где получила первые представления о медицинской помощи. Тогда же ее восхитила деятельность знаменитой Флоренс Найтингейл, английской сестры милосердия, ставшей национальной героиней. Теперь многие принципы Флоренс по устройству полевых госпиталей Алиса взяла на вооружение. Управление госпиталями она также взвалила на свои плечи и, кроме того, включилась в изготовление необходимых бинтов и солдатского белья. Вновь беременная, герцогиня в постоянном нервном напряжении трудилась не покладая рук. «Ваши подданные, – писала она матери, – ежегодно организуют сбор средств в пользу госпиталей. Могу ли я просить вас, чтобы на этот раз часть из них была передана нам? Через доктора Дженнера мы уже заказали в Англии корпию и другие перевязочные материалы… Мы сами шьем здесь рубашки и уже сшили четыре дюжины. Людвиг множество раз ходил в бой на лошади, которую вы ему подарили. Он хорошо переносит стрельбу, но не любит, когда рядом рвутся снаряды».

11 июля Алиса родила третью дочь, названную Иреной, что по-гречески значило «мир». В этом звучала ее надежда, звучала мольба. И мир наступил уже через две недели. Фактически он являлся капитуляцией, но другого выхода не было. Существование герцогства висело на волоске. Сопровождаемое канонадой приближение прусских войск вызвало в Дармштадте панику, и только немедленное прекращение боевых действий ценой любых уступок могло спасти несчастную страну.

Столицу наводнили пруссаки. Они вели себя бесцеремонно и нагло. Грубили, мародерствовали, влезали куда угодно, включая винные погреба герцога. О масштабах катастрофы бедная Алиса сообщала матери: «Мы потеряли окраинные земли и весь Гессен-Гомбург, всего шестьдесят четыре тысячи душ. Кроме того, мы должны уплатить три миллиона, и это после того, как в течение шести недель обеспечивали постой прусской армии, что обходилось нам по 25 тысяч флоринов в день. Половина нашей армии оказалась под прусским командованием. На железных дорогах царит полнейший беспорядок. Почта и телеграф вскоре станут прусскими. Пруссаки посягают на наши художественные ценности, наши старинные картины, книги и рукописи».

Ничего этого маленькая Элла не видела и, конечно, помнить не могла. Однако на всю жизнь у нее останется полное неприятие всего прусского, почерпнутое из общего семейного настроения. А еще на ее детстве отразится бедственное положение страны и собственной семьи, вызванное военным разгромом. И без того небогатые Людвиг и Алиса теперь еле сводили концы с концами, экономя практически на всем.

* * *

Шли годы. Жизнь постепенно налаживалась, входя в привычную колею. А в доме Алисы звучало все больше и больше детских голосов. В 1868 году у герцогской четы родился долгожданный наследник, Эрнст Людвиг и вслед за ним, в 1870-м, еще один мальчик, Фридрих. Прилив самых нежных чувств вызвало у родителей появление новой дочери, Алики, в 1872 году. Они нашли ее такой же красивой, как Элла, и называли между собой «Солнышком». Через два года в семье появился последний ребенок, Мария.

К воспитанию детей герцогиня относилась самым серьезным образом, положив в его основу те же принципы, что прививались когда-то ей самой. «Викторианский дух» прочно поселился в ее доме, диктуя незыблемые постулаты – простота в быту, закаленное здоровье, четкий распорядок дня и постоянный труд. В любое время года детей будили в шесть утра. Через час, облаченные в простую, иногда сшитую матерью одежду, они приступали к занятиям – основы важнейших наук, рисование, музыка, иностранные языки, среди которых главенствовал английский, по понятным причинам не считавшийся иностранным. Уроки длились до половины одиннадцатого, во второй половине дня дети должны были самостоятельно продолжить занятия по учебникам. После первого завтрака с традиционным немецким меню полагалась прогулка. В два часа пополудни семья собиралась за обеденным столом, в пять, словно дело происходило в Лондоне, – за непременной чашкой чаю. Перед сном дети самостоятельно застилали постели, предварительно закончив все дела под строгим взором английской гувернантки. Во всем порядок, во всем регулярность.

Конечно, это не лишало детей материнского внимания. Каждый день Алиса находила время, чтобы час-другой побыть рядом с ними, почитать книжку или совместно помузицировать, помочь с рукоделием или с рисованием. В одном из писем мужу она с умилением рассказывала, что их восьмилетняя Элла «совсем не хочет расставаться со мной, когда я прихожу к ним в комнату. Она постоянно меня целует и обвивает своими пухлыми ручками мою шею. Каждый раз, когда я ухожу, происходит “сцена”. Она такая ласковая… Милая толстушка Элла очень сильная и отнюдь не тихая… Она еще прелестнее, чем прежде, и очень милый ребенок». Однако подобные проявления родительских чувств никогда не переходили во что-то сентиментальное. Детей не баловали, не давали никаких поблажек. «Важно принцам и принцессам знать, – писала герцогиня матери, – что они ничем не лучше других людей, хотя и стоят выше их, и что это положение налагает на них двойную обязанность: жить для других и подавать им пример быть добрыми и скромными, и я надеюсь, что мои дети вырастут такими». Точнее не скажешь.

Приведенные принципы дополнялись еще одним и, пожалуй, наиболее важным – христианским милосердием. Каждую субботу Алиса вместе с дочерьми отправлялась на Маурштрассе, где находилась городская больница, которой герцогиня постоянно оказывала поддержку. Там, чтобы хоть как-то скрасить тяжелое положение страдальцев, они раздавали цветы и самодельные подарки. Дети навсегда должны были запомнить, что помощь ближнему – первейший долг и святая обязанность.

С раннего детства Элла любила слушать рассказы об уже упомянутой нами знаменитой подвижнице милосердия, святой Елизавете Тюрингской, ставшей для нее образцом в служении людям. Столь любимая в Дармштадте святая, дочь венгерского короля Андраша II, вышла замуж за ландграфа Тюрингии Людвига, с которым прожила недолгие, но счастливые (несмотря на расхожее, обратное мнение) шесть лет. Познакомившись с францисканскими идеалами бедности и милосердия, ландграфиня взялась активно помогать страждущим – создала большую больницу для неимущих, кормила бедняков. Когда ее муж-крестоносец умер во время похода в Святую землю, Елизавета полностью посвятила себя служению обездоленным и, основав новый госпиталь, трудилась в нем наравне со всеми. Какой удивительный пример, какой высокий подвиг!

С основами религии детей Людвига и Алисы знакомил лютеранский пастор Карл Зелл, но духовное развитие Эллы проходило, прежде всего, под влиянием матери. И неудивительно – герцогиня испытывала на редкость широкую и глубокую любовь к Богу, совсем не характерную для протестантской церкви, в лоне которой она воспитывалась и жила. В ее письмах королеве Виктории можно встретить поразительные откровения, говорящие о высокой духовности Алисы, о ее искреннем смирении и беззаветной преданности Христу: «Вера в Бога! Всегда и беспрестанно я чувствую в своей жизни, что это – моя опора, моя сила, какая крепнет с каждым днем. Мои мысли о будущем светлы, и теплые лучи этого света, какой является нашим спутником жизни, разгоняют испытания и скорби настоящего». Эти чувства, эта любовь к Всевышнему, это пылкое желание всегда следовать Заветам Спасителя не могли не передаться ее детям, двое из которых станут русскими православными святыми. Вся дальнейшая жизнь Елизаветы и Александры будет подтверждением материнских слов: «Милосердие Божие действительно велико, и Он посылает бальзам на израненное, истерзанное сердце, чтобы дать ему облегчение, и, посылая нам испытания, учит нас тому, как мы должны переносить их».

Однако штрихи предначертанного не видны в «дармштадтские» годы юной принцессы Эллы. Девочку отличал жизнерадостный характер, она часто улыбалась, хотя уже в раннем возрасте ее размышления могли касаться серьезных вопросов бытия, озадачивая мать такой «недетской» философией. В подобные минуты Елизавета казалась отрешенной, витающей где-то далеко, но вскоре к ней возвращалась привычная веселость, а взявшись за дела – рисование, рукоделие, чистописание – она проявляла абсолютную сосредоточенность. Наибольших успехов Элла добилась в шитье, справляясь с ним самостоятельно и безошибочно.

Еще одной из черточек ее характера стала рассудительность. «Во время завтрака со мной, – сообщала в одном из писем Алиса, – Элла увидела, как я обмакнула печенье в кофе, и сказала: “О, мама, так нельзя! Разве так можно делать?” – потому что я не позволяю так делать. Она такая смешная, и с ней не так-то просто управляться – прямая противоположность Виктории, которая очень послушна».

И все-таки в первую очередь девочку волновал окружавший ее прекрасный мир – упорядоченный с немецкой пунктуальностью и одновременно наполненный необъяснимой красотой. Буковый лес, начинавшийся почти сразу за городом, сосновые боры, протянувшиеся до самого Рейна, полевые цветы, которые Елизавета так любила, – все это манило, восхищало, радовало.

В самом Дармштадте ей нравилось бродить по аллеям старинного пейзажного парка Херрнгартен, где когда-то прогуливался сам Иоганн Вольфганг Гёте и где имелся маленький уголок регулярного сада, напоминавший Версаль. Еще более притягательным был утопающий в цветах парк Розенхёэ (Розовый холм). Здесь вместе с сестрами Элла нередко собирала букеты, предназначенные их «друзьям» – пациентам городской больницы.

Иногда приходилось навещать дедушку Карла и бабушку Елизавету в их пригородном Бессунгене. Доброго деда, всегда готового показать в своем доме что-то интересное, Элла искренне любила, а вот бабушка первое время вызывала у нее лишь неприятные чувства. Вероятно, причина крылась в заметной «прусскости» Елизаветы-старшей, в ее манерах, в акценте. К тому же все, что напоминало Пруссию, в Дармштадте воспринималось исключительно негативно. Лишь постепенно Элла прониклась к бабушке глубокой привязанностью, в итоге беззаветно полюбив ее. Сама же Елизавета Прусская с самого рождения внучки, получившей ее имя, не чаяла в ней души. Радовалась ее успехам, подмечала в характере своей любимицы некоторые черты, схожие с собственными. Набожная и благочестивая, мать герцога Людвига отличалась большим милосердием. Главным делом ее жизни стала забота о бедных. В Дармштадте по ее инициативе был учрежден дом диаконис Елизаветинского монастыря, на который она пожертвовала крупную сумму. Кто знает, не у немецкой ли бабушки Элла впервые познакомилась с некоторыми идеями, впоследствии претворенными в жизнь ею самой.

Самыми прекрасными были дни, проводившиеся в загородном Кранихштайне. Рядом с двухэтажным домом, наполненным охотничьими трофеями, находилось небольшое озеро, а окружавшие его деревья давали приют многочисленным журавлям. В переводе с немецкого это место так и называлось – «Журавлиный камень». Тенистый парк начинался сразу за окнами, отчего дом казался еще более романтичным. В один из дней Виктория и Елизавета, поддавшись такому настроению, написали свои имена алмазным перстнем на оконном стекле.

Две старшие дочери Алисы очень сдружились. И это было особенно странным, учитывая заметную разницу их характеров. Викторию всегда отличали практичность, железная воля, организаторские способности и тяга к точным наукам. Более мягкая и впечатлительная Элла со своим особым видением мира на первый взгляд была ей полной противоположностью, но они, как это порой бывает, дополняли друг друга, создавая прочный союз. Постепенно к нему присоединились младшие – добрая, покладистая Ирена и с ранних лет серьезная Алики. С братьями, пожалуй, лучше всех находила общий язык Елизавета. «Из всех сестер, – вспоминал Эрнст Людвиг, – Элла была мне всех ближе. Мы почти всегда во всем понимали друг друга, она настолько тонко чувствовала меня, как это редко бывает с сестрами».

Из Кранихштайна семья возвращалась в Новый дворец (официально он так и назывался – Нойес пале). Полностью созвучный вкусам герцогини, этот дом отличался неброской, но уютной красотой. Его гостиные, украшенные произведениями английского искусства, нередко и с удовольствием посещались представителями культуры – богословами, писателями, философами. Здесь побывал Рихард Вагнер, а другой выдающийся композитор, Иоганн Брамс, удостаивал хозяйку совместной игрой на фортепьяно. Эрнст Людвиг потом с гордостью рассказывал, что стал первым слушателем знаменитых Венгерских танцев. Гордились мамой и остальные дети, счастливые в столь незабываемые моменты.