Отец долго держит кадр на маме: на ее ногах, спине, руках. Глаза, которые, казалось, тоже смеются. Мы с мамой сидим у фонтана, она что-то мне рассказывает. Потом снова смотрит в камеру и посылает воздушный поцелуй в ее сторону. Папа смеется, его смех слышен за кадром. Я долго смотрю куда-то вверх, отец проследил направление моего взгляда, и на экране появляется белая полоска, разрезавшая голубое небо. Потом в кадр попадает самолет, который исчезает за единственным облаком. Отец снова переводит камеру на нас с мамой, я спрыгиваю со скамейки и бегу в его сторону. С моей головы слетает кепка, отец снова смеется, отступает назад, не прекращая съемки, и, когда я его догоняю, он останавливается и спрашивает:

– Андрей, кем ты хочешь стать?

– Полицейским, – говорю я, улыбаясь в камеру.

– А журналистом не хочешь? – спрашивает отец.

– Не-е-ет, полицейским! Я хочу ловить преступников! – отвечаю я в камеру.

– А если ты сам станешь преступником? – смеется отец.

– Я буду ловить людей, – говорю я.

– Хорошо, – смеется отец.

– И искать.

– И искать, – тихо повторяет отец, и камера выключается.

Когда камера снова включается, мы с мамой уже стоим на одной ступени эскалатора и спускаемся в метро на станции «ВДНХ». Мимо пробегают люди, и мама прижимает меня к себе, чтобы никто не задел. Потом мы ждем поезд, а когда он приближается, волосы мамы развеваются и закрывают ее уставшее и молодое лицо, а я придерживаю рукой кепку на голове, и потом мой взгляд устремляется в сторону камеры. Подъезжает синий состав, двери открываются, мы заходим в вагон с мамой, камера следом. Мама садится рядом с выходом, я с ней, камера напротив. «Следующая станция “Алексеевская”», – говорит голос из динамиков. Слышен звук закрывающихся дверей, состав медленно трогается. Мама смотрит в сторону камеры и тихо смеется, потом отводит взгляд в сторону.

– Хороший день, – раздается голос отца за кадром.

– Что? – мама не слышит.

– Хороший день! – повторяет отец.

– Не слышу! – кричит мама, так как звук поезда заглушает любую речь.

– Хороший день! – громче говорит отец, а мама отмахивается рукой и улыбается. – Я вас люблю! – тихо, но разборчиво произносит он.

Поезд въезжает в туннель, и картинка резко становится темной. Камера выключается. Плеер выплевывает кассету, и я вставляю новую.

На экране появляется мое лицо, я пристально смотрю в объектив, потом камера отъезжает. Передо мной торт, в него воткнуты пять горящих свечей, рядом со мной сидят Мира и Алекс, который держит в руке вилку и бьет ею по столу. На нем белая рубашка и черная бабочка, волосы взъерошены, он кричит:

– Дуй!

Голос отца за кадром спрашивает меня:

– Загадал желание?

Я киваю и смотрю на свечи. Камера берет их крупно, потом переходит на меня и снова на свечи, отдаляется и показывает общий план: меня, Миру, Алекса.

– Андрей, загадал желание? – снова спрашивает отец.

Я смотрю куда-то за кадр.

– Задувай, дорогой, – слышен голос мамы.

Я резко задуваю свечи, а Алекс сильнее бьет вилкой о стол. Мира кричит: «Ура!» За кадром слышны аплодисменты.

– С днем рождения! – кричит голос папы за кадром.

Алекс меня обнимает и говорит:

– Давай резать!

А я смотрю на потухшие свечи, от которых поднимается дым и рассеивается над нашими головами. Камера выключается.

На следующем кадре вид из окна. Отец крупно приближает двор – качели, песочница, ракета. На площадке компания людей. Кто-то прикуривает сигарету и садится на спинку скамейки. Люди разговаривают. Потом один из парней что-то передает девушке в черной куртке, она поправляет длинные волосы и куда-то убегает. Камера следит за ней, пока она не скрывается в темной арке дома, а когда кадр возвращается к компании вновь, люди начинают расходиться и остается только тот, кто сел на спинку скамейки. Он по-прежнему курит и смотрит в одну точку.

На следующем кадре моя мама в белой блузке и черных сережках закуривает на кухне тонкую сигарету и продолжает слушать тетю Сашу с дядей Пашей, родителей Миры. Рядом сидят родители Алекса.

– Да все пойдет хорошо, завертится, поверь, – говорит дядя Паша моей маме, а та кивает и затягивается сигаретой.

Тетя Саша говорит:

– Смотри, если не завертится – тебе конец.

Все смеются.

Дядя Андрей – отец Алекса – обнимает тетю Машу, маму Алекса. У них глаза подвыпивших людей. Дядя Андрей говорит:

– Все будет хорошо! Все будут счастливы. – Пьяно смеется. – Да, Вить? – говорит он в сторону камеры.

– Все будет! – говорит голос отца за кадром.

Мама снова затягивается сигаретой, выдувает и спрашивает в сторону камеры:

– Вить, мы будем счастливы?

– Конечно! – говорит отец за кадром.

– Слушайте, – дядя Паша наливает шампанское себе в бокал, потом всем остальным. – Давайте выпьем за то, чтобы все были счастливы и при бабле! – заканчивает он.

– Поддерживаю, – говорит дядя Андрей.

– За! – голос отца за кадром.

– Главное, чтобы наши дети были счастливы, – мама кивает куда-то в сторону, откуда доносятся детские голоса.

– Они будут счастливы, поверь, – отвечает дядя Паша.

– Главное, чтоб и мы застали их счастье, – добавляет отец Алекса.

Наши родители чокаются, а из соседней комнаты разносится девчачий крик. Моя мама кидает сигарету в пепельницу, ставит бокал на стол и выбегает из кадра. За ней убегают дядя Паша с тетей Сашей. В кадре остаются родители Алекса. Его отец берет мамину сигарету, затягивается, кладет ее обратно в пепельницу и говорит в камеру:

– Кому-то уже плохо, – смеется и своим бокалом чокается с объективом камеры. Черный экран.

Следующим кадром камера показывает, как тетя Саша надевает на Миру сиреневую куртку. Левая рука Миры забинтована, а лицо заплакано. Дядя Паша обувается и говорит:

– Да фигня, до свадьбы заживет.

Тетя Саша застегивает молнию на Мириной куртке, потом смотрит на себя в зеркало, достает из шкафа пальто, надевает, поворачивается в сторону камеры, отводит взгляд и говорит:

– Ты со всеми попрощалась?

– Нет, – отвечает Мира, – я не хочу уходить!

– Быстро прощайся, и пойдем.

– Но, мам, – грустно просит Мира.

– Давай быстрее! – торопит ее тетя Саша.

– Пока! – Мира машет рукой в сторону. Камера следует на кухню, где я сижу перед остатками торта, машу рукой, а рядом со мной сидит заплаканный Алекс, опустив вниз голову. Черный экран.

Следующий кадр: моя мама одна на балконе, курит и смотрит в небо. За кадром слышен голос матери Алекса:

– Совсем ебанулся, – говорит она. – Дома всю посуду уберу, блядь! Вилки в первую очередь.

– Прекрати, – перебивает ее отец Алекса, – они дети еще. Они дети!

Мама машет кому-то рукой с балкона, тушит сигарету и заходит обратно в комнату, смотрит в камеру.

– Выключи уже! – говорит она. Камера выключается.

Кассета заканчивается, и я вставляю новую, завороженно смотрю на экран, который меня снова отправляет в прошлое.

Мама на кухне в желтом халате пьет чай, задумчиво смотрит в окно, на столе пачка сигарет. Камера все время на статике, общий план. Мама поворачивается, смотрит на меня с экрана телевизора растерянным, но очень красивым и притягательным взглядом, потом уводит его на пачку сигарет.

– Не покурить теперь. – С волнением посмеивается.

– Хороший повод бросить, – голос отца.

– Очень смешно! Надо на работе сказать, – мама делает глоток чая.

– Сначала Андрею скажи, – говорит папа. – Пойдем?

– Давай еще посидим… – предлагает мама.

– Давай, – соглашается отец.

Камера еще пять минут молча снимает, как мама сидит, смотрит в окно, о чем-то думает, пьет чай.

– Пойдем, – мама встает из-за стола.

Камера снимает ее со спины: как она выходит из кухни, идет по коридору нашей старой квартиры, сворачивает налево, в спальню, где на полу сижу я и смотрю телевизор. Я оборачиваюсь.

– Андрей, – говорит мама, – скоро ты не только с Мирой будешь кататься на велосипеде, – заканчивает свою фразу, смеется, и по ее щеке скатывается слеза, которую она смахивает. На экране помехи.

В следующем кадре мама лежит на кровати и смотрит в потолок, вздымает руки и что-то пытается уловить. Ее руки передвигаются так, будто бы она медленно плывет или убирает невидимую паутину, которая нависла над ней. Потом она кладет руки под голову и смотрит в потолок, а потом закрывает лицо этими же руками, и непонятно, смеется она или плачет.