© David Godman. Text

© Издательский Дом «Ганга». Перевод, оформление. 2016–2019

* * *

1. Воспоминания о Нисаргадатте Махарадже

Недавно я сидел с моей гостьей, держа в руках новую книгу о Нисаргадатте Махарадже, представляющую собой подборку фотографий и коротких цитат. Некоторые люди на фотографиях были мне знакомы, и я рассказал о них несколько историй. Это стало поводом для более широкого и продолжительного обсуждения событий, происходивших в присутствии Махараджа. После ухода гостьи я почувствовал, что должен записать кое-что из того, что вспомнил, тем более что на тот момент мною так ничего и не было написано из воспоминаний о Махарадже. Пока я прослушивал наш разговор в повторе, в моей памяти всплыло еще несколько происшествий, забытых мной на долгие годы. Таким образом, все изложенное ниже является пересказом приятной послеполуденной беседы, дополненным воспоминаниями о связанных с обсуждаемыми темами событиях, остававшихся до этого по каким-то причинам невостребованными.

Гарриет: Все книги о Махарадже, которые мне приходилось видеть, – думаю, что я видела большинство из них, – содержат описание его учения. Неужели до сих пор так никто и не удосужился рассказать о том, что происходило вокруг самого Махараджа? У Рамакришны есть «Евангелие от Рамакришны», у Раманы Махарши есть книга «День за днем» и еще целая библиотека книг, написанных его последователями, где они рассказывают о своей жизни рядом с гуру. Почему же Махарадж никого не вдохновил на написание чего-либо в подобном жанре о нем?

Дэвид: Махарадж очень редко говорил о своей жизни и никогда не приветствовал обсуждение этой темы. Думаю, он видел себя кем-то вроде врача, диагностирующего и лечащего духовные недуги, замеченные у искавших его совета людей. Лекарством были его присутствие и обладающие могучей силой слова. Истории из его прошлого не были частью «медицинского» назначения. Истории о чем-либо или о ком-либо еще ему тоже неинтересно было рассказывать.

Гарриет: Вы сказали «редко говорил». Это значит, что, по крайней мере, какое-то небольшое количество историй все же прозвучало в вашем присутствии. О чем же он рассказывал?

Дэвид: В основном о своем гуру, Сиддхарамешваре Махарадже, и о том влиянии, которое он оказал на его жизнь. Думаю, что любовь к гуру и благодарность к нему жили в нем всегда. Нисаргадатта Махарадж ежедневно исполнял пять бхаджанов только потому, что такой была просьба его гуру. Сиддхарамешвар Махарадж ушел из этого мира в 1936 году, однако Нисаргадатта Махарадж и через сорок с лишним лет, прошедших с того момента, все еще продолжал выполнять эту практику.

Однажды я слышал, как он говорил: «Мой гуру просил меня ежедневно петь эти пять бхаджанов, и пока он был жив, он не отменял своих указаний. Для меня нет больше надобности в их исполнении, но я до своего последнего дня буду это делать, поскольку таким было распоряжение моего гуру. Я знаю, что эти бхаджаны бессмысленны, но, несмотря на это, я продолжаю подчиняться его указаниям из уважения и благодарности, которые я к нему испытываю».

Гарриет: Говорил ли он когда-нибудь о том времени, когда он был рядом с Сиддхарамешваром, и о том, что между ними происходило?

Дэвид: Ни разу за все мои приходы к нему. Однажды во время одной из утренних сессий пришел Ранджит Махарадж. Несколько минут они говорили на маратхи, и затем Ранджит ушел.

Комментарий Махараджа был весьма кратким: «Этот человек – джняни. Он ученик моего гуру, но он не учит».

Конец истории. Этот визит мог бы послужить трамплином к какому угодно количеству историй о его гуру или о Ранджите, но ему неинтересно было их рассказывать, и он просто продолжил отвечать на вопросы посетителей.

Гарриет: Что вам еще удалось узнать о нем и о духовной традиции, к которой он принадлежал?

Дэвид: Он был частью духовной линии, известной как Навнатх Сампрадайя. Это не было секретом, поскольку у него на стенах висели фотографии и изображения многих учителей из этой линии. Каждое утро он совершал гуру-пуджу, в завершение которой наносил кумкум на лбы всех учителей из его линии, а также на фотографии всех остальных, кого он считал просветленными. Должен сказать, что в его комнате портретами были увешаны все стены. Рамана Махарши там также присутствовал вместе с другими известными святыми, не принадлежащими к его линии. И здесь же с ними вперемешку помещались такие, например, изображения, как портрет Шиваджи, знаменитого воина из народа маратхи, жившего несколько веков назад.

Однажды я спросил его, каким образом Шиваджи оказался на его стене, на что он ответил: «Мой сын хочет, чтобы я держал его здесь. Это лого нашей марки сигарет биди. Он считает, что, если Шиваджи будет находиться среди портретов, для которых я совершаю пуджу, продажи будут расти».

Гарриет: Что он говорил о людях из его линии, запечатленных на этих фотографиях? Он никогда не рассказывал, кем они были?

Дэвид: Никогда. Я узнал их имена лишь несколько лет спустя, когда мне попалась книга Р. Д. Ранада, представителя карнатакской ветви Сампрадайи. Он, или, точнее, его организация выпустила сувенир, содержавший те же фотографии, которые я видел на стенах Махараджа, с краткими описаниями того, кем были изображенные на них люди.

Но я помню один интересный рассказ Махараджа о Сампрадайе. Он отвечал на вопросы, как он обычно это делал, затем остановился и сделал следующее отступление в область истории:

«Каждый день я сижу здесь, отвечая на ваши вопросы, но это не тот способ передачи учения, который был принят среди учителей моей линии. Несколько веков назад вопросы никто никогда не задавал и на них никто не отвечал. Наша линия – это линия домохозяев, что значит, что каждый должен был идти и зарабатывать на жизнь своим трудом. Не было подобных этим встреч, когда большая группа учеников собирается у гуру и задает ему вопросы. Путешествия были трудными. Не было ни автобусов, ни поездов, ни самолетов. В старые времена гуру путешествовал пешком, его же ученики тем временем находились у себя дома и присматривали за своими семьями. Чтобы повидаться с учениками, гуру шел от деревни к деревне. Если ему встречался кто-нибудь, кого он считал готовым к вступлению в Сампрадайю, он инициировал его, передавая мантру своей линии. В одном лишь этом и состояло передаваемое им учение. Ученик должен был повторять эту мантру, а гуру периодически приходил к нему в его деревню, чтобы проверить, как продвигается его развитие. Когда гуру чувствовал приближение своей смерти, он назначал одного из последователей-домохозяев новым учителем, и этот новый гуру принимал на себя все обязанности, связанные с передачей учения: хождение от деревни к деревне, посвящение новых учеников и наблюдение за развитием старых».

Я не знаю, почему была вдруг рассказана эта история. Возможно, он просто устал снова и снова давать ответы на одни и те же вопросы.

Гарриет: Я слышала, что Махарадж иногда давал мантру, если люди его об этом просили. Это была одна и та же мантра?

Дэвид: Да, но он это не очень хорошо «продавал». Однажды я слышал, как он говорил: «Мой учитель уполномочил меня давать эту мантру всем, кто об этом попросит, но я не хочу, чтобы вы считали это необходимым или полезным. Намного важнее обнаружить источник вашего существования».

Тем не менее некоторые люди просили дать им мантру. Тогда он звал их спуститься с ним вниз по лестнице и шептал ее им на ухо. Мантра была на санскрите и к тому же была весьма длинной, но вам предоставлялась лишь одна-единственная возможность услышать ее и запомнить. Он не записывал ее для вас. Если вам не удавалось запомнить ее с одного такого нашептывания, другого шанса вы не получали.

Гарриет: Какие еще указания о передаче учения давал ему Сиддхарамешвар? Это Сиддхарамешвар предложил Махараджу учить, отвечая на вопросы, а не придерживаясь более традиционного способа?

Дэвид: Я ничего не знаю о том, просил ли его кто-нибудь учить каким-то определенным образом. Сиддхарамешвар сказал ему, что он может учить и давать мантру любому, кто об этом попросит, но ему не было разрешено назначать преемника. Ведь вы помните, что при жизни Сиддхарамешвара Нисаргадатта еще не достиг реализации.

Гарриет: Что вы можете сказать о его биографии? Рассказывал ли Махарадж когда-нибудь о своем детстве или о своей семье? Рамана Махарши часто рассказывал истории о ранних годах своей жизни, но я не могу припомнить, чтобы хотя бы в одной из книг о Махарадже упоминались события его биографии.

Дэвид: Это правда. Он был попросту не заинтересован в рассказах о своем прошлом. Единственная запомнившаяся мне история, которую он рассказывал, была скорее шуткой, чем историей. Однажды к Махараджу пришел один человек, который, по-видимому, знал его много лет. Он завел с ним разговор на маратхи в очень свободной манере, как старый знакомый. Никакого перевода не последовало, однако минут через десять все, кто знал маратхи, вдруг одновременно разразились хохотом. Получив сначала разрешение Махараджа, один из переводчиков объяснил, в чем было дело:

– Махарадж говорит, что, когда он был женат, его жена обходилась с ним весьма круто. Она постоянно им командовала и указывала, что ему следует делать: «Махарадж, делай это. Махарадж, отправляйся на рынок и купи то-то».

Конечно, она не называла его Махараджем, но я не могу сейчас вспомнить, как она к нему обращалась.

Переводчик продолжал:

– Его жена давно умерла, Махараджу шел тогда лишь пятый десяток лет. Обычно овдовевшие в таком возрасте мужчины женятся снова, поэтому все родственники Махараджа хотели, чтобы он нашел себе новую жену. Но он отказался, сопроводив свой отказ такими словами: «В тот день, когда она умерла, я женился на свободе».

Мне трудно представить себе кого-либо, командующего Махараджем или хотя бы пытающегося это делать. Он обладал решительным характером, не терпящим никаких глупостей ни от кого.

Гарриет: Учитывая то, что приходилось слышать мне, «решительным» – это, наверное, немного мягко сказано. Я слышала, что он мог быть весьма раздражительным, а иногда и агрессивным.

Дэвид: Да, это так, но я думаю, что это было просто частью его учительского метода. Некоторым людям нужна определенная встряска, и когда на них кричат, необходимый эффект может быть достигнут. Я помню, как одна женщина спросила его скорее невинно:

– Я полагала, что просветленные люди должны быть счастливыми и благостными. Вы же почти всегда кажетесь сердитым. Разве ваше состояние не приносит вам постоянное счастье и мир?

На это он ответил:

– У джняни есть только один настоящий повод для радости – когда еще кто-нибудь становится джняни.

Гарриет: И как часто такое случалось?

Дэвид: Не знаю. По-видимому, это была одна из тем, которые он не любил обсуждать.

Однажды я спросил его прямо:

– Сколько людей достигло реализации благодаря вашему учению?

Мой вопрос явно пришелся ему не по душе:

– Какое тебе дело до этого? – спросил он меня. – Как тебе может помочь такая информация?

– Что ж, – сказал я, – в зависимости от вашего ответа мой оптимизм может либо возрасти, либо уменьшиться. Если это лотерея, в которой из десяти миллионов выигрывает только один билет, у меня будет мало надежды на победу. Но если из тысячи билетов выигрывают сто, моя вера в успех будет намного сильнее. Если вы сможете убедить меня в том, что люди здесь пробуждаются, я буду чувствовать себя увереннее относительно своих собственных шансов. Думаю, что уверенность в моих шансах сделает мои намерения еще более искренними.

Слово «искренность» было одним из ключевых слов его учения. Он считал, что нужно иметь сильное желание реализации Атмана и при любой возможности использовать для достижения этого все свои способности. Такую решительную сосредоточенность на истине он называл искренностью.

Я не помню точно, что мне ответил Махарадж, но помню, что он не назвал мне никаких цифр. Очевидно, он не считал, что мне или кому-либо еще следует знать подобные вещи.

Гарриет: Может быть, реализованных людей было так мало, что информация об их количестве могла бы плохо отразиться на вашей «искренности».

Дэвид: Вполне вероятно, поскольку я не думаю, что их было много.

Гарриет: Вам все-таки удалось узнать об этом прямо или косвенно?

Дэвид: В тот день нет. Но я об этом не забыл и продолжал ждать подходящего момента, чтобы снова поднять этот вопрос. Одним утром Махарадж казался более чем обычно разочарованным нашей общей неспособностью ухватить суть того, о чем он говорил.

– Люди, зачем я трачу на вас свое время?! – воскликнул он. – Почему никто из вас никак не может понять, о чем я говорю?

Я решил воспользоваться случаем:

– За все годы вашего учительства сколько людей действительно поняли и познали на своем опыте ваше учение?

Несколько мгновений он молчал, а затем сказал:

– Один человек. Морис Фридман.

К этому он больше ничего не добавил, а я больше ни о чем не спрашивал.

Я уже говорил, что в завершение своей утренней пуджи он наносил кумкум на лбы всех просветленных людей, изображения которых находились в его комнате. Среди этих изображений были и две большие фотографии Мориса, и с обеими из них проводилась церемония нанесения кумкума. Махарадж определенно испытывал к Морису большое уважение. Я помню, как во время одного из моих утренних приходов Махараджа расспрашивали о каком-то его высказывании, зафиксированном в книге «Я есть То». Кажется, оно касалось осуществления желаний.

Сначала Махарадж не соглашался с высказываниями, которые приписывались ему в этой книге, но потом сказал:

– Эти слова должны быть истинными, потому что они были написаны Морисом. Морис – джняни, а слова джняни – это всегда слова истины.

Я встречался с некоторыми людьми, знавшими Мориса, и у каждого из них было в запасе несколько удивительных историй о нем. В 1930-х годах он посещал Свами Рамдаса, и Рамдас, по-видимому, сказал ему, что это его последнее рождение. Этот разговор вошел в книгу «Беседы со Шри Раманой Махарши» в конце 1930-х гг., за несколько десятилетий до его встреч с Махараджем. На разных этапах своей жизни Морис был последователем Раманы Махарши, Ганди и Джидду Кришнамурти. В те времена, когда он был с Ганди и работал у раджи одного маленького княжества, ему каким-то образом удалось убедить этого раджу отказаться от своих привилегий и передать всю свою власть людям, которыми до тех пор он управлял как абсолютный монарх. Вся жизнь Фридмана была полна поразительных историй, таких, к примеру, как эта, но практически никому неизвестных. Один человек, бывший в 1960-х гг. высокопоставленным индийским государственным чиновником, рассказывал мне, что именно Фридман убедил тогдашнего премьер-министра Индии Неру позволить Далай-ламе и другим изгнанным из своей страны тибетцам остаться в Индии. Фридман, по-видимому, месяцами донимал его постоянными обращениями, пока премьер не дал, наконец, своего согласия. Ни одно из его действий, подобных этим, не получило широкого признания, поскольку Фридман не любил никакой славы и всегда старался делать свою работу анонимно.

Гарриет: Какими были отношения Фридмана с Раманой Махарши? Он писал что-нибудь об этом?

Дэвид: В книгах Раманашрама можно найти об этом не так много сведений, да и в тех нескольких местах, где фигурирует имя Мориса, Рамана обычно отчитывает его за попытки выказывать ему особое почтение. В статье, написанной Морисом уже на склоне его жизни, он сокрушается о том, что не в полной мере оценил учение Бхагавана и его присутствие и не в полной мере воспользовался ими, когда Бхагаван был еще жив.

Однако выдающийся интеллект и редакторские способности Фридмана все же нашли себе применение в издании книги «Евангелие Махарши» в 1939 году. Эта книга представляет собой одно из наиболее важных собраний диалогов Бхагавана с его почитателями. Вторая часть этой книги содержит вопросы Фридмана и ответы на них Бхагавана. Качество этих вопросов и в целом всего издания весьма незаурядно.

Несколько столетий назад один французский математик сформулировал сложную задачу и предложил всем желающим решить ее. Исаак Ньютон решил ее быстро и изящно и отправил свой ответ анонимно. Французский математик сразу же понял, что автором этого ответа был Ньютон и заметил: «Льва узнают по его когтям».

То же я могу сказать относительно второй части «Евангелия Махарши». Несмотря на то, что имя Фридмана не было упомянуто ни в одном из изданий этой книги, я абсолютно уверен, что именно он был и редактором, и вопрошающим.

Гарриет: Исходя из того, что известно вам, кого еще Махарадж публично признавал просветленным?

Дэвид: Наверное, были и другие, но мне представилась возможность лично увидеть только еще одного из них, одного канадца, – по крайней мере, я сам решил, что он канадец, – по имени Руди. Я прослушал несколько записей перед тем, как впервые прийти к Махараджу, и этот Руди заметно на них выделялся. Должен признать, что звучал он крайне вызывающе. Он был напористым и агрессивным спорщиком; по всей видимости, Махарадж несколько раз выставлял его за дверь. Я никогда не встречался с Руди, и все, что я знал о нем, было почерпнуто только из тех записей.

И вот однажды утром Махарадж объявил:

– Сегодня к нам придет джняни. Его зовут Руди.

Я засмеялся, поскольку решил, что Махарадж просто хочет поднять на смех претензии этого человека на просветленность. Махарадж мог быть весьма язвительным с людьми, заявляющими о том, что они просветлены, на самом деле таковыми не являясь. Уолтер Кирс, учитель адвайты из Нидерландов, был одним из тех, кто попал в эту категорию. Периодически он приезжал в Бомбей, чтобы увидеться с Махараджем, и при каждом визите Махарадж ругал его за заявления о его просветленности, поскольку это было неправдой. В одно из таких посещений Махарадж начал выговаривать ему, когда Кирс еще даже не успел войти в комнату. Прямо в ту комнату, где учил Махарадж, вела деревянная лестница. Как только голова Уолтера показалась над последней ступенькой, Махарадж отложил все другие дела и стал на него нападать:

– Ты не просветлен! Как ты смеешь учить на Западе, заявляя, что ты просветлен?

Во время одного из моих следующих посещений приход Уолтера также ожидался, и Махарадж все спрашивал, когда же тот появится:

– Где он? Я хочу еще раз его отругать. Когда он должен прийти?

В тот раз я ушел до того, как появился Уолтер, так что мне не известно, какую форму принял тогда выговор Махараджа, но подозреваю, что он был таким же резким, как всегда.

Но как бы там ни было, давайте вернемся к Руди. Когда Махарадж объявил, что придет джняни, я решил, что Руди ожидает то же, что и Уолтера. Однако, к моему большому удивлению, когда Руди, наконец, показался, Махарадж принял его, как подлинного джняни.

Проведя большую часть утра в гаданиях о том, когда же появится Руди, Махарадж в итоге спросил его, зачем ему вообще понадобилось приходить.