5
Пиво и эль

Множество типично английских особенностей, о которых пойдет речь в этой книге, на самом деле пришли к нам из других стран, но пиво можно с уверенностью назвать исключением из этого правила. История пива в Англии прослеживается так далеко, что приходится признать: оно появилось едва ли не раньше самих англичан и его пили на этих островах за несколько столетий до прибытия Хенгиста, Хорсы, Кердика и прочих англосаксов.

Кельты варили пиво из солода, воды и дрожжей, а от них этот обычай переняли римляне, предварительно отправив в Рим короля бриттов Карактакуса. Нам даже известно имя одного римского пивовара: его звали Атректус, и жил он в крепости Виндоланда на валу Адриана. Вероятно, шансы пережить зиму в этих местах были непосредственно связаны с количеством употребленного внутрь пива.

Поскольку пивоварение на островах относится к тем традициям, которые действительно можно проследить до древнейших времен, мы вынуждены сделать вывод, что его появление и развитие напрямую связано с местным климатом. Британский климат, за исключением разве что пары последних лет, был в целом неблагоприятным для выращивания винограда, что автоматически исключало возможность изготовления вина. Что еще оставалось нашим предкам, кроме как варить пиво? И они варили его в огромных количествах в каждом доме, каждом пабе, у каждой реки.

Строго говоря, тогда это было не пиво, а эль: напиток, по определению, не может считаться пивом, пока в него не добавят шишки хмеля, и предположительно это нововведение было придумано не в Англии. Нетрудно вообразить, какой поднялся крик, когда первые бочки пива с добавлением хмеля доставили в XV веке из Нидерландов. Идея была встречена в штыки, однако запрещать ее не стали – единственным законодательным ограничением стало то, что пивоварам с тех пор не позволялось изготовлять одновременно пиво и эль. Либо одно, либо другое.

Англичане не только издавна варили пиво и эль, но и поглощали его в немыслимых количествах: к концу Средних веков на душу населения, включая мужчин, женщин и детей, приходилось 60–66 галлонов в год. Впрочем, это не кажется удивительным, если вспомнить, что пиво употребляли с каждым приемом пищи и что оно было, по сути, единственным доступным и безопасным напитком.

Должно быть, поэтому на заре промышленной революции Уильям Коббет и другие публицисты обратили свои остро заточенные перья против чая – напитка, предательски ослаблявшего моральную стойкость нации, – призывая англичан вернуться к пиву.

Одним из любопытных аспектов английской жизни, сохранившимся до XX века, была привычка заводских и фабричных рабочих выпивать после окончания смены невероятное количество пива: за вечер один человек мог прикончить до 15 пинт.

И только в XX веке многочисленные разновидности традиционного английского теплого (на самом деле температуры подвала) пива – биттер, майлд, браун, индийский пейл и другие лондонские специалитеты, которые разливали из кранов на стойке бара, – начали отступать под натиском универсальных охлажденных лагеров, произведенных транснациональными корпорациями.

Англичане никогда не создавали шумихи вокруг своего пива. Они не проводили пивных фестивалей, как в Америке, у них не было ничего похожего на немецкий Октоберфест. Они просто стояли у стойки бара, потягивая из кружки свое пиво, и не замечали, как их пивные компании постепенно объединяются и консолидируются, становясь почти неотличимыми друг от друга, и как то же самое происходит с пабами, одним за другим.

Важное для англичан новшество было введено в 1963 году с легализацией домашнего пивоварения. Теперь каждый мог варить собственное пиво, и пивоварение стало той областью, где англичане сумели провести своего рода контрнаступление в защиту собственной культуры, опираясь на крошечные домашние пивоварни и пабы с собственным производством, при поддержке кампании «Настоящий эль», популяризовавшей это партизанское движение.

Дядюшка Рэт тем временем внимательно изучал этикетку на одной из пивных бутылок.

– Я полагаю, что это «Старый Бэртон», – заметил он одобрительно. – Разумный Крот! Это как раз то, что нужно! Мы сможем сделать подогретый эль! Давай-ка готовь все остальное, дружище, а я пока повытаскиваю пробки.

Кеннет Грэм, «Ветер в ивах» (1908)^[3]

6
Колокольный звон

Так называемый переменный звон (звон церковных колоколов, создающий мелодичные переливы) – характерная особенность Англии. В других странах, разумеется, тоже есть церковные колокола, но в Англии в них звонят иначе, возможно, потому, что английские колокола всегда были довольно большими, а колокольни прочными, и вдобавок колокола могли поворачиваться на 180 градусов. Кроме того, к делу приложили руку математики XVII века Ричард Дакворт и Фабиан Стедман, опубликовавшие в 1668 году трактат «Тинтинналогия, или Искусство колокольного звона», – они спасли культуру колокольного звона от пуритан, указав на его сложные математические аспекты.

Колокола были распространены в Европе со второй половины XIII века. Они могли служить местными часами, отбивая время, когда людям пора было вставать, начинать работу, заканчивать работу или ложиться спать. По меньшей мере в трех населенных пунктах Англии, в том числе в Бервике-на-Твиде, колокола до сих пор звонят отбой в конце дня. Однако именно для англичан колокольный звон стал особенно близким и родным. У нас есть свадебные и погребальные звоны, а также особый колокол, который звучит во время вражеского вторжения, – поэтому колокольный звон был полностью запрещен в 1940–1945 годах. Есть призрачные колокола, чей звон доносится с моря, недалеко от берегов Данвича и Селси. В романе Дороти Ли Сэйерс «Девять портных» (1934) есть даже таинственное убийство, связанное с колокольным звоном.

Английские колокольни не раз играли важную роль в истории: в 1588 году колокольный звон возвестил о необходимости зажечь на маяках сигнальные огни, чтобы предупредить жителей о подходе Непобедимой армады, а тщательно разработанная система передачи сигналов от одной церковной колокольни к другой позволяла всего за двадцать минут донести сообщение из Адмиралтейства в Лондоне до нельсоновского флота, стоявшего на якоре в Портсмуте.

В 1668 году, когда была издана «Тинтинналогия», произошло еще одно событие: в тот год родился Джон Хетфилд. Имя этого в целом ничем не примечательного человека наверняка было бы забыто, если бы не один любопытный случай. Около 1690 года Хетфилд нес стражу на балконе Виндзорского замка и заснул на часах, за что был отдан под трибунал. Во время суда он решительно отрицал свою вину. Чтобы доказать, что обвинение несправедливо и в ту полночь он на самом деле не спал, он сообщил, что слышал нечто необыкновенное. Он слышал вдалеке, в долине Темзы, звон Большого Тома: старинный колокол на башне против Вестминстерского дворца ударил ровно тринадцать раз. Нетрудно догадаться, что эта история совершенно не убедила судей. Более того, по их мнению, она неоспоримо доказывала вину стражника. Он был приговорен к казни.

Однако за несколько дней до повешения новости об этой истории достигли Вестминстера, и несколько человек поклялись, что в ту ночь тоже слышали, как Большой Том прозвонил тринадцать раз. Причиной тому послужила особенность часового механизма – задержка рычага отмыкания. Казалось невероятным, что Хетфилд услышал колокол, находясь от него на таком расстоянии, в Виндзоре, но все же этот факт подтвердил его невиновность. Вильгельм III помиловал его. История умалчивает о том, что произошло с Хетфилдом потом, но известно, что он скончался в своем доме в Глассхаус-Ярде, Олдерсгейт, 18 июня 1770 года, в царствование короля Георга III, в возрасте 102 лет.

Древний колокол по имени Большой Том отлили еще в XIII веке, и до Реформации его называли Эдуардом. В 1698 году его колокольню разрушили, а сам колокол продали собору Святого Павла. По дороге на новое место колокол свалился с телеги на подъезде к Темпл-бару, границе Сити, и треснул. После этого его несколько лет хранили в одном из хозяйственных помещений при соборе и наконец отлили заново в 1709 году в колокольной мастерской Уайтчепела, которая сохранилась до наших дней, а затем подняли на башню собора Святого Павла, где он и сейчас отбивает часы.

Кроме того, этот колокол отмечал своим звоном смерть членов королевской семьи, епископа Лондона, настоятеля собора Святого Павла и лорда-мэра, если тот умирал на своем посту, – но это, как мог бы сказать Редьярд Киплинг, уже другая история.

Король Эдуард создал и нарек меня.

С тем чтобы милостью святого Эдуарда отсчитывать время.

Перевод латинской надписи внутри Большого Тома

7
Биг-Бен

Вряд ли найдется более известное и узнаваемое английское здание, чем эта необычная неоготическая часовая башня, отделяющая Вестминстерский дворец от Вестминстерского моста. Сама башня выглядит слишком современно и лаконично, чтобы ее можно было всерьез принять за средневековую постройку, но ее вершина возвышается, словно собор, над циферблатом часов, на фоне которых разворачивались кульминационные моменты множества фильмов, от «Тридцати девяти ступеней» до «Шаровой молнии». Она узнаваема с первого взгляда, хотя ее вряд ли можно назвать особенно красивой.

Впрочем, Огастес Пьюджин, основоположник неоготики, для которого эта постройка стала последним великим достижением, приведшим его к физическому истощению и безумию, с этим вряд ли согласился бы.

Часовая башня, как ее называли со времен постройки, в год Алмазного юбилея правящей королевы (2012) была переименована в Башню Елизаветы, однако это название не прижилось. Все же англичане не из тех, кто постоянно переименовывает свои улицы и постройки в честь недавно усопших или еще здравствующих героев.

Как всем известно, на самом деле имя Биг-Бен, или Большой Бен, носит колокол, не менее прославленный, чем башня, в которой он находится. Мы каждый день слышим его голос на канале ВВС перед выпуском новостей. Его необычный перелив (дин-дон-дин-дон – говорят, что это адаптированная для колоколов церкви Святой Марии в Кембридже мелодия Генделя) знаком нам по телевизионной сатире, навязчивым рингтонам и из многих других источников.

Во время строительства башни возник бурный спор по поводу часов: никто не торопился вкладывать деньги в их изготовление, пока высота башни не достигнет 150 футов. В итоге часы заняли свое законное место только в 1859 году, спустя 25 лет после того, как старый Вестминстерский дворец и здания парламента сгорели дотла.

Конец ознакомительного фрагмента.