– Взяли голубчика. Ага! Попался.

– Запеканкин – расцвел, узнавая Пузанов. – Счастье какое: дырявая ложка к обеду. В историю войдешь курсант. Самого Запеканкина поймал.

– Опасный? – с тревогой поинтересовался Богатый.

– Как валерьянка под журнал Крестьянка. С почином тебя соколик был ты крестик, будешь и нолик. В нашем отделе только ты его и не ловил.

– Ну, Запеканкин – ласково обратился Пузанов к задержанному – Ты ж местный? Дорогу знаешь?

Запеканкин послушно потянул за собой Богатого.

– Подожди – остановил его Богатый – Как это? А я? Мне ж освободиться надо. Только теперь Богатый вспомнил, что ключи от наручников перед выездом у него отобрал Чулюкин, чтобы не баловался.

– Во-во – сказал Пузанов – Иди, курсант. Иди и блюди.

Помогая расстроенному Богатому забраться в тесный закуток, где его уже поджидал нахохлившийся Запеканкин, Пузанов справедливо заметил.

– Вор не вор, если есть надзор. Помни это курсант.

Уазик отвалил от бордюрной каемки, сплевывая на пенсионерку клубы сизого дыма из выхлопной трубы.

Майор Чулюкин нисколечко не походил на лубочный образ милицейского начальника, прочно укоренившийся в умах. Ничего не было в нем от постоянно остерегающегося взяточника-тугодума. Напротив, своим нравом напоминал он каракумский каргач-саксаул. Железное дерево. Несгибаемую корягу с мелко штампованными листочками, поставленными на ребро, обманчивое пристанище усталого путника. Они совсем не давали тени. На лице, у переносья, носил Чулюкин вертикальные зарубки. Печать воли. Торчащие скулы обтягивала задубевшая от умеренного хилого солнца средней полосы кожа. Нижняя челюсть с каменным подбородком и твердыми желваками была несколько тяжеловата, поэтому майор всегда держал рот полуоткрытым.

Глаза. А вот глазам, майор Чулюкин был не ответчик. Непроницаемое, с благородной чернью, фамильное серебро скрывалось за дымчатыми очками-хамелеонами. Майор на самом деле был образованным человеком. В своих пристрастиях отдавал он предпочтение русской классике, но не чурался и иностранщины, особенно изысканной и пикантной. Когда Пузанов и Богатый ввели в его кабинет задержанного Запеканкина, майор Чулюкин развлекался творчеством итальянских модернистов, вслух читая из плоской, как доска, книги.

– Телятину почистить, обмыть, разделать на порции. Лук нарезать и обжарить в кляре. добавить муки и жарить до золотистого цвета. Положить томатную пасту и неочищенный, но хорошо промытый зубок чеснока, лавровый лист, перец и соль. все потушить. Мясо вынуть из бульона, добавить поджареный лук с приправами и тушить до готовности. Подавать блюдо горячим предварительно посыпав зеленой петрушкой.

– Пицарелла по-милански – мечтательно произнес Чулюкин, откладывая книгу. Смотри как ловко. Вынуть из бульона. Обжарить и снова в бульон. Эх, кудесники макаронные. Чулюкин обратил внимание на вошедших.

– Чего надо, голуби?

Кабинет Чулюкина заслуживает отдельного описания. Ввиду ремонта в пункте общественного порядка, который располагался в подвале, бывшем бомбоубежище, общежития для студентов из третьесортных стран в чулюкинский кабинет была снесена вся ненужная мебель. Присутственным диваном для посетителей служила положенная набок, слоновья туша, несгораемого шкафа из отдела кадров с готической виньеткой «Мейербах. Хамбург. 1899» Чулюкин сидел на чугунном кубике из кассы, подложив под себя домашнюю вышитую подушечку. С десяток разномастных графинов столпились на перевернутом пенале с лязгающей печной заслонкой из оперативной части. Прямые вешалки в жестяных коронах вытянулись у зеркального барочного комода. Запеканкин замер у пианино с просевшими педалями. Пузанов подтолкнул его вперед.

– Запеканкина привели.

– Запеканкина, – делано удивился майор, – неужели самого Запеканкина.

– Курсант отметился – поддержал взятый тон Пузанов.

– Неужели сам?

– Так сказать собственноручно.

– Какой молодец.

– Растет поросль на нашей лысине.

– И не говори, сержант.

Заметив на Запеканкине наручники, Чулюкин произвел милостивый жест римских императоров перед поверженным гладиатором.

– Разрешаю освободить задержанного. Снимите с него кандалы.

Исполнение приказа вызвало небольшую заминку. Выяснилось, что ключи от замков находятся у майора. Пробурчав недовольно.

– Даже это без меня сделать не можете – Чулюкин порылся в столе и бросил Богатому ключи. Запеканкин массировал потертое запястье, не поднимая головы. Чулюкин обратился к Пузанову.

– Имеется предложение, наградить курсанта. Надо отметить. Все-таки Запеканкина изловил.

– Кому и пипетка конфетка – мудро заметил Пузанов.

– За образцовое исполнение долга в столь трудные для любых органов времена.

Богатый слушал Чулюкина, выкатив вперед грудь. Фаланги прижатые к форменным брюкам побелели.

– Курсанту Богатому объявляется благодарность без занесения. Если раньше я имел кое-какие сомнения, то сегодняшние события все расставили по своим местам. Курсант Богатый, именно вам как самому достойному я доверяю дежурство в новогоднюю ночь.

Пузанов сдержанно хмыкнул. Богатый занятый отработкой приемов строевой подготовки вначале не придал особого значения словам майора. Сквозь пьянящий дурман до Богатого доносилось.

– Ваши старшие товарищи завидуют вам курсант. Оно и понятно. Вы подумайте, что их ждет. Бессонная ночь, жирная еда, танцы-козлодрыганье перед телевизором. А может быть … Да все может быть. Знакомство с падшей женщиной. – несмотря на громы и молнии в словах Чулюкина при упоминании падшей женщины Пузанов облизнулся как кот на сало.

– Наконец своим волевым решением я освобождаю вас от первого января. Дня сплошной мигрени и лживых обетов.

– Первое января бюллетенит вся страна – поддержал Пузанов майора.

– Вы товарищ Богатый будете избавлены от всего этого. Скоротаете ночь у камелька за кружечкой кофе. Думы будете думать. А утречком, когда уставший от празднований народ устроит кровавую баню под названием «Убей будильник». Вы полный сил и отдохнувший сменитесь и отправитесь домой.

Богатый порывался что-то сказать.

– Не стоит благодарностей курсант – Чулюкин, смущаясь, задвигал булыжниками желваков. – Просто у меня такая должность. Помогать хорошим людям.

– Служу отечеству – осознав величину трагедии, промямлил Богатый.

– А-а! Черт с ними, пусть пишут жалобы. Доверять так, доверять. Курсант вам полному энергии я доверяю обеспечить наш пункт новогодними елками. Финансовый аспект данной проблемы, проработаем в январе или феврале будущего года.

Долго, очень долго пушечными раскатами гремел пузановский хохот рикошетом, отбиваясь от метровой бетонной брони бывшего бомбоубежища.

Оставшись наедине с Запеканкиным, майор сменил шутливое настроение на педантичную деловитость. Повисло молчание. Понурый Запеканкин, беззащитно стоял посреди кабинета. Чулюкин навел порядок на столе. Достал из ящика кожаную с осыпавшимся гербом папку. Смотреть ее майор не стал. Безжалостные дымчатые хамелеоны поджаривали Запеканкина на медленном огне. Запеканкин задымился. Столь необычное природное явление можно было бы объяснить сырой одеждой и жаркими радиаторами, которые обогревали чулюкинский кабинет. Но Запеканкин думал иначе. Все это были чулюкинские проделки. Более всего Запеканкин походил на обезьянку. Из тех заслуженных цирковых мартышек, что заканчивают свой век на пестрых плечах ярмарочных зазывал, вытаскивая из стеклянного барабана грошовые фантики счастья. Черные волосы скобочкой. В покорно-покинутых моченых оливах, не имевших зрачков, жили боязливость, пришибленность и смиренная вера. Чешуйчатый от старости кожаный плащ стягивал перекрученный пояс с белой рельефной пряжкой. Шайба цветного (нет. вяло!) шайба радугового шарфа сидела на цыплячьей шее с треугольным мотыжным кадыком. Под тяжелым взглядом майора Запеканкин старался выглядеть независимо, но его выдавало хроническое помаргивание. Веки ходили неровно и быстро, как крылышки мотылька у дачной керосинки.

– Вы гражданин Запеканкин, присядьте пока – сказал Чулюкин и открыл папку.

Запеканкин опустился на несгораемый шкаф-диван.

– Начнем вот с чего, гражданин Запеканкин – майор поднялся и прошелся, печатая шаг. – Чтобы не быть голословным, я зачитаю вам заявление, написанное вами собственноручно и без принуждения… Чулюкин вернулся к папке и извлек из нее заявление.

– Начальнику отделения… Это мы пропустим. Я, Запеканкин Петр Никандрович, год рождения. Обязуюсь – выделил голосом Чулюкин – Обязуюсь. Не производить никаких преднамеренных действий, направленных на порчу государственного имущества и восстанавливаемого за счет государственного бюджета. Не использовать в противозаконных целях принадлежащие мне рисовальные принадлежности: как-то кисточки и краски. Об ответственности предупрежден. Дата. Подпись. Скажите, гражданин Запеканкин. Это ваша рука? Молчите? Вам нечего сказать?. И отпираться вы не смеете, потому что прекрасно помните, что эту бумажку я прямо таки силой вырвал у вас здесь, в этом самом кабинете в присутствии вашего дражайшего приятеля Фиалки, попортившего мне нимало крови. После нашей последней встречи, гражданин Запеканкин, я надеялся, что вы образумитесь. Все основания были к тому. Что же я вижу теперь? Что? Вы принялись за старое, гражданин Запеканкин. Вы неисправимы. Вы рецидивист и злостный нарушитель. Скажите мне гражданин Запеканкин, каким новым шедевром вы осчастливили наш город на этот раз? Новой коровой, которая тигр. А может сорокой? Помните вашу фиолетовую сороку на фасаде налоговой инспекции? Мы прекрасно помним. Что же, по-вашему, там одни воры сидят? Это поли тический момент. Не молчите. Ответьте. Имели честь гадить, имейте честь и прибраться.

– Зайца, – вырвалось у Запеканкина.

– Что вы сказали.

– Я нарисовал зайца.

– На грызунов перешли, гражданин Запеканкин – лишенная поддержки нижняя челюсть отвисла. Чулюкин улыбнулся. – Понятно. Не понимаю только зачем это вам нужно. Вы же взрослый человек. Снова молчите. Так я вам отвечу. У меня сохранилась ваша объяснительная.

Майор Чулюкин лелеял и пестовал свой архив. Это был его хлеб. Он слишком долго служил государству и знал. что грабить государство дело накладное и хлопотное. Такой грабеж может принести сиюминутную выгоду, но никогда не обеспечит достаток и самое важное надежную индульгенцию на него. Государство – чудище зело огромно есть. Растопчет и не заметит. Потому что слепо, а вот этим уже можно воспользоваться. Если научиться его направлять, заметьте не управлять, а направлять, можно обеспечить себе безбедное существование. Майор Чулюкин понимал это хорошо.

– Объяснительная – продолжал Чулюкин – Памятка нашего первого свидания. «Я такой-то такой-то, порчу государственное имущество, чтоб было красиво и нравилось людям». Что вы на это скажете. А ведь вам 24 года, через 6 лет 30. Рубеж. В вашем возрасте начинают оформлять жизнь. Заводят семьи, занимаются профессией, а чем заняты вы. «Чтоб было красиво и нравилось людям». Отменнейшая бредятина. Красиво. Подумаешь выискался. Черный квадрат Малевич. Зеленая клякса – Запеканкин. Очень занимательно.

От стыда Запеканкин не знал куда себя девать.

– Герой не нашего времени – бушевал Чулюкин – Рисует он. Сидел бы дома, не беспокоил общественность. Так нет же. Он выходит на улицы. Чтоб нравилось людям, чтоб нравилось людям. Да плевать они на тебя хотели. На тебя и на твой зоопарк корявый. Понимаешь плевать. С самой высокой колокольни. Ты что думаешь, мы тебя ловим? Невелика птица. Плевать мы на тебя хотели, у самих забот полон рот. Люди твои любимые сигнализируют. До тебя, что не доходит?

– Я знаю.

– Тем более загадка ты для меня, – Чулюкин присел рядом с Запеканкиным – Может объяснишь? Поначалу думал спьяну, но ты не пьющий. Доказать что то хочешь? Добиться – да?

– Нет.

– Нет. Может тебе конкуренты платят, чтоб ты стены размалевывал. Хотя какие конкуренты. – Чулюкин с досадой поморщился – Тогда что же? Выгоды Запеканкин от твоих художеств никакой, одни неприятности. Что же тобой движет, чудак человек?

– А вы не будете ругаться?

– Что за детский лепет, гражданин Запеканкин. Прям нет слов, до чего вы любите дурочку ломать.

Запеканкин изучал теперь край чулюкинского кителя, где-то в районе самой нижней пуговицы.

– Вы только ничего такого не подумайте, товарищ майор. Я не сумасшедший. Но накатит на меня. Ничего с собой поделать не могу. Вчера джип на автостанции окатил с ног до головы и дальше поехал. Кнопик в рукавичках на тесемочках плачет. Шарик улетел. Собаки бездомные все бегут. Занятой мужчина, жука слушает, по сотовому ругается – как прилежный ученик положил открытые ладони на колени Запеканкин. Оливы намокли.

– У него цепь вот такая, а на штанине, я сам видел, грязь засохшая. Плохо ему наверное. Жалко мне становится, так что дышать не могу. И вас тоже, товарищ майор, – неожиданно добавил Запеканкин.

Брови Чулюкина поползли вверх. Можно держать пари, но наверняка, за дымчатыми хамелеонами глаза округлились от удивления.

– Ты ископаемое Запеканкин. Аномалия. Неужели из-за этой мелочевки ты начинаешь пакостить?

– Да – просто ответил Запеканкин.

– Я и говорю. Ископаемое. Занимается черте чем. От безделья мучаешься? Почему не работаешь? Ты же дворник в ЖЭСе?

– Уволили.

– И там учудил? В другое место устраивайся. Не берут? Правильно, кому ты нужен без образования. Сейчас, слава богу, без диплома и к сливному бачку не подойдешь. В общем так. – Чулюкин поднялся – В последний раз я выслушиваю твои идиотские рассуждения. Не знаю, что меня удерживает от того, чтобы засадить тебя на пару-тройку суток. – Чулюкин подошел к одной из вешалок снял с зубца жестяной короны песцовую шапку с фальшивыми ушами и нахлобучил ее на голову.

– Жалеет он. Нас жалеть не надо, гражданин Запеканкин, Лучше денег дай.

Придерживая подбородком крест роскошного кашне, Чулюкин одел джинсовую куртку с белым мехом. Просмотрев папку, Чулюкин сунул ее под мышку.

– Пойдем – сказал майор Запеканкину.

– Куда – забеспокоился Запеканкин.

– Пойдем, говорю. Куда? Там узнаешь.

– А можно я вас здесь подожду, – неизвестность пугала Запеканкина. – Посижу где-нибудь.

– Нашел место, где сидеть – начал гневаться Чулюкин – За мной Запеканкин.

У стеклянного фонаря дежурной части с обугленной спичкой дежурного внутри, Чулюкин бросил.

– Я к Звонкову. Если из главка будут спрашивать на задании.

Выбравшись из милицейского подземелья, Чулюкин и Запеканкин оказались во дворике, примыкавшем к тыльной стороне общежития. Прихватило морозцем и под ногами по – рафинадному вкусно поскрипывал подсушенный солнцем снег. На чайных блюдцах параболических антенн играли солнечные блики. Состояние больного заметно улучшилось. Чулюкин подвел Запеканкина к забору вокруг заброшенного долгостроя. Забор был новенький, пахнущий лесом и занозистый. Посчитав про себя и убедившись в верности решения, Чулюкин отодрал нужную доску и пропустил вперед Запеканкина.

– Давайте, гражданин Запеканкин. Не будем привлекать внимание.

Протиснувшись в дырку вслед за Запеканкиным, майор пристроил доску на место. Проходя мимо груды щебня, Запеканкин зацепился за ржавую арматуру. Освобождая Запеканкина, Чулюкин содрал кожу с ладони. Это происшествие, после необходимой порции ругательств в сторону неуклюжего Запеканкина, далее вылилось в пространное размышление о происходящем вокруг.

– Развели бардак – ворчал Чулюкин, сплевывая проступавшую кровь. – Нет, чтоб снести или достроить. Нет, слишком просто. Мы лучше забор поставим, и каждый год менять будем. Кругом анархия.

Задумка городских властей о новом учебном корпусе для университета временем и пренебрежением приведенная в состояние руин не могла представить убедительные доводы, чтобы противопоставить их злобствующим чулюкинским филиппиками. Чулюкин продолжал разоряться.

– Кругом власть и кругом анархия. Иногда думаю, а что же я на самом деле охраняю.

– Наверное людей, – робко заметил Запеканкин.

– Вы гражданин Запеканкин в святые случайно не готовитесь? – с ядом спросил Чулюкин.

– Совсем нет. Почему вы так думаете.

– Вещаете уж больно благолепно. Жалеете всех. Елей сладчайший по устам так и льется. Летаете там у себя в небесях и нас жалеете в говне, шебуршащих. Так и хочется иногда по роже вашей постной съездить… Не бойся Запеканкин это я так к слову. Пузанов недавно хорошо подметил. Говорит. Святой человек простой. Кашу заварил и на покой. Ведь верно сержант заметил. Им, что они святые, а расхлебывать, нам приходится смертным. Я хоть и не типичный майор, но системой ломаный. Думать могу, говорить нет. Но вам скажу. Вы конечно до этого не снизойдете, но для меня, червя, собственные детишки важнее вашей самой истинной истины.

Оставив позади долгострой, они перебежали в неположенном месте дорогу и оказались у елочного базара., обнесенного свежеструганными тележными слегами. Базар находился на мысе, широко вдававшемся в кольцевую развязку. Идти пришлось по нехоженой целине с подмерзшей и хрустящей корочкой.

– Хоть бы тропинку протоптал – крикнул Чулюкин – Звонков слышишь, что говорю.

Навстречу вышел человек с квадратным лицом и характерной прической бобриком.

– Здравствуй Звонков. На елки значит перешел?

– Конъюнктуру ловлю – нехотя отвечал Звонков, пряча голову в трубу воротника.

– То же дело. На территорию пустишь?

– Проходи. Место не купленное.

Чулюкин подтолкнул Запеканкина.

– Иди. Посмотри. Что к чему, нам поговорить надо.

– Лиза! – неожиданно завопил Звонков. Он обращался к здоровенной девице со щеками-блинами. Девица с крейсерской скоростью нерадивой библиотекарши, перебирающей читательские абонементы, сортировала елочную охапку по размеру и пышности. В запарке блинные щеки обломали верхушку одной миниатюрной елочки. Судя по яростному возгласу Звонкова, Лиза совершала не первую производственную ошибку.

– Я же просил. Осторожней. Не бананами торгуешь.

– Сам попробуй – девица оказалась не из робких – Тычет он мне. Ничего с ней не станется. Лиза оторвала верхушку и выбросила.

– Ах, ты! – вскипел Звонков и бросился к Лизе. Не растерявшись, Лиза перехватила елочку и выставила вперед рубленый комель.

«Надо спасать мужика» – подумал Чулюкин.

– Эй, Звонков.