Три щелобана

Я забрал свои вещи из палаты, из вещевой, и пошёл на выписку, к своему лечащему врачу. Ну, оделся во всё своё цивильное, только на ногах сандалики пока оставил – переобуюсь после выписки, перед выходом на улицу. Спустился на первый этаж – повезло, очереди не было – взял выписку, и когда вышел из кабинета, на радостях прокричал, подсознательно копируя известно пушкинское изречение, в потолок что-то вроде «Ёпта, ай да я!». И тут же в правое ухо мне прилетело:

– Эй, потише! Здесь же больница, молодой человек.

Смотрю, а это на меня, на раненного – правда, уже выздоровевшего, раненного, – хлыщ в белом пиджаке наехал. Гладенький, упитанный, но без лишнего веса, а с ним рядом стоит пожилая пара хорошо одетых пенсионеров – значит, хлыщ – это их сынок. Ну, сейчас. Во мне взбурлила жажда пролетарской справедливости и я выдал:

– Чего? – зловеще протянул я этаким рыком низким, чтобы сразу указать хлыщу место в иерархии существ человеческих.

А он почему-то не испугался и очень так уверенно повторил:

– Материться прекрати.

Не, он не понимает. Как же мне ему объяснить-то так, чтобы он здесь и сейчас же на койку больничную не прилёг – благо и ехать никуда не надо, – а я не присел из-за буйного нрава своего. Кстати, до ранения я таким вспыльчивым не был, но и таким жизнерадостным тоже. Ранение в голову – это вам не фунт изюма, всякие последствия вызвать может. Мне на передке хорошо прилетело – думал, что пришла моя последняя минутка – ангел-хранитель спас, вывез. Я без шуток – об ангеле-хранителе, верю в это явление на сто процентов. Ангел-хранитель, правда, как понимаю, не всегда рядом, не всегда бодрствует, не знаю куда он пропадал иногда, но сейчас случился именно такой денёк, надо же. Ангела нет – я быканул. Подорвался, вильнул между пенсионерами и к нему. Натянул его плечи к коленям и… Ну, бить я его не стал, но наказать – вот это другое дело. Хлыщ дернулся, но хватка у меня железная, – не смотри, что пять месяцев в больнички провалялся, отжимался и приседал я регулярно, хоть и нельзя было, – скрутил его, не вырвешься. Пока он пыхтел, продувая себе промежность, отвесил ему по макушки три резких, смачных щелобана. Нащелкал и отпустил его, а сам в кресло сел, чтобы переобуться в уличное. Родители хлыща испуганно хлопали глазами, не пробуя его защищать, что необычно. Ведь почти все на их месте, а старики особенно, бросились бы своё чадо защищать.

Хлыщ бодро поднялся в стойку: глаза горят, щеки красные. Ба! Как же это я сразу не заметил – это же не хлыщ никакой, а доктор в халате белом, а не в пиджаке, как моему потерпевшему уму привиделось. Старики, значит, не родители ему – пациенты. Причуды моего восприятия цветов и предметов после ранения сыграли со мной злую шутку. Но давать заднюю не люблю, видя настрой доктора предложил совсем как дворянин прежних времён, ну почти, вышло само-собой, не специально:

– Хочешь удовлетворения? Пожалуйста. Всегда готов. – Прозвучало, надеюсь, иронично, может он поймёт и не захочет продолжать.

Запыхтел наш доктор снова, со стороны могло показаться, что он от страха задрожал, ан нет – просто часто задышал.

– Пойдём! – заявил доктор. Не ожидал, не ожидал от него такого, молодец. Посмотрим, что дальше будет.

Оставил я сумку с вещами на сидушке, ботинки задвинул под сидушку и пошёл за доктором. Интересно, а куда он меня ведёт? Махаться в тубзик? Судя по его виду, дрался он, если вообще дрался, последний раз в младшей школе. Ему только интеллигентских очков не хватало до полной картины укоренившегося в народном сознании штампа о таких субъектах.

Так, повернули налево, пошли вглубь здания, запетляли. Правильно, больница наша – это лабиринт, в котором доктор, оказывается, ориентировался отлично. Настолько отлично, что я потерялся – перестал соображать, где мы находимся. Наворачивали круги, наворачивали и вышли в вестибюль, к выходу на улицу. Вот тебе и на! Не знал я этого пути, а доктор знал, видать, не новичок. Народ шастает туда-сюда – день посещений больных – родственники, друзья, активисты пришли проведать героев (госпиталь-то военный), несут выздоравливающим горы вкусной еды и теплую, искреннюю заботу в сердце, что важнее. Доктор шмыг за турникет, я за ним, а он развернулся и к стеклянной будке, где охранники бездельничают. Ну, тут я догадался, куда он меня вёл – не на честную драку – это точно. Я ему вдогонку только и успел сказать:

– Да ну брось, ты серьёзно?

А он, конечно, серьёзно, такие типы всегда серьёзны. Не отвлекаясь на меня, он охранникам:

– Видите, вот этого? – И на меня пальцем тычет. – Больше его к нам не пускайте.

Тут меня опять слегка (слегка! заклинило: я к нему, а он так ловко вильнул и за спинами рослых охранников спрятался, увидал, значит, в моей перекосившейся физиономии недоброе. Ну, в общем, меня вывели. Спорить, доказывать, что я пока ещё пациент, не стал. Не видел смысла. Я поступил по-другому. Естественно, хотелось устроить махач, навести справедливость. Но зачем мне эти приключения? Не успел выписаться и – ага!

Вывели меня – бережно, под ручки, без хамства, – а там такая лестница в ступеней двадцать вниз – она мне чем-то лестницу из фильма Эйзенштейна «Броненосец Потёмкин» напомнила – не удивляйтесь, я не любитель, просто в детстве одним из первых фильмов своих посмотрел – вот и запомнил, всплыло, говорю же, ранение в голову – штука насколько опасная, настолько же и интересная. Мозги после свинцовой встряски стали совсем по-другому работать. Пока меня оттесняли на улицу, доктор семенил за спинами охраны. Спускаться он с нами не стал – встретил каких-то знакомых врачей, поручкался с ними и стал им что-то взахлёб рассказывать, на меня руками показывая, те тоже на меня вылупились. Ничего, смотрите, не возражаю. Глазели они на меня до того момента, когда я завернул за колонну. За колонной постоял, скурил две сигаретки, помедитировал, смотря в серое сентябрьское небо, а когда решил, что хватит ветру лицо подставлять, пошёл обратно. Это, друзья, верный способ, – если вас откуда-то выгнали, не надо отчаиваться и ломиться обратно сразу, подождите и идите, тогда шансов вернуться – намного больше.

Во-первых, мне нужно было забрать мои вещи, а во-вторых....

Как я и ожидал, охрана на меня не обратила внимания. Там на входе два турникета. Пристроился за двумя тучными женщинами, нагруженными сумками со снедью, а когда они стали свои карточки временных пропусков прикладывать, я проскочил к свободному турникету, подлез под барьером – и вот я уже опять на территории больничного рая. Блудный сын вернулся. Пошёл за своими вещами напрямки, а не как доктор вёл – всё равно его путь не запомнил. Мне оставалось пройти всего с десяток метров до площадки, где располагались несколько кабинетов и лежала моя сумка и ботинки, когда меня схватили за рукав. Я почти не удивился, только сердце ёкнуло – не сильно. Я повернулся и вижу – дедушка, тот, который мне вещи выдавал из вещевой кладовки, он ещё и просто гардеробщиком в госпитале работал, я несколько раз там, у вешалок видел.

– Следует отблагодарить, а то неправильно как-то, – сказал непонятное гардеробщик.

– Ну чего ты, дед, пристал. Отвали, – ответил я на его претензии – беззлобно ответил, не понимал, о чём это он.

А гардеробщик не успокаивается, голос повышает:

– Я старался-старался, а он!

У меня в затылке заныло, запульсировал шов. На нас стали обращать внимание проходящие мимо люди. Что делать? Вцепился в меня, как рак в дохлую кошку. Ну и денёк. Что я натворил-то? Чем небеса прогневил? Я буквально тащил за собой деда по коридору и, между тем, подошёл к своему креслицу, где я вещи оставил.

– Ну что тебе надо? Объясни, – попробовал я вразумить гардеробщика.

– Как это – чего? – удивился дедушка. – Я ему ботинки почистил, помыл, а он «чего».

Тут я заметил, что мои гражданские ботинки, скучающие под сидушкой, буквально сияют. А х ты, чёрт, а я -то думал, что крыша едет – и у меня, и у него. Неудобно получается. Проявил старик инициативу. Наверняка, это у него такой нехитрый способ подработать – угодить выписывающимся солдатам и получить от них за услуги надбавку к нищенской зарплате и ещё более нищенской пенсии.

– Понял, дед, не пыли, заслужил, – обнадёжил я гардеробщика.

– Между прочим, они все в говне были, – выдал неожиданное дед. удивил неприятно. Ну, грязные немного, но не в этом самом – это точно.

– Ладно, не гони, не набивай цену.

– В говне! – не унимался старый, обиженный в благородных чувствах, фантазёр. – В говне! – ещё раз, громче прежнего проорал дедок.

– На, держи, не переживай, а то вставная челюсть выскочит.

 Дал я ему сто рублей, может и больше дал бы, когда б он про говно не стал орать на всю больницу. И спасибо я ему не сказал, он же схватил купюру, засунул её в штаны и, бурча себе под нос нечленораздельное что-то, но явно нелицеприятное для меня, гордо удалился.

 Собрал я свои вещички, обулся, а тут объявился он – мой крестник в белом халате. Хлыщ. Заметил меня и оторопел. А я ему, проявляя благородство (по началу-то я совсем не так планировал поступить):

– Да, приятель, вот так бывает. Ты их в дверь, а они в окно. Ладно, ты меня не бойся, не трону… пока, – обнадёжил я пациента. А что? Был доктор, а стал пациент. Что вы думаете, доктора никогда не болеют? Особенно, если им помочь. Шутка.

 И здесь заиграл оркестр. Не вру, самый настоящий оркестр, вживую. Заиграл фальшиво, криво, но как-то душевно, по-доброму. Оказалось, что группа умственно отсталых, которая тихо сидела в дальнем углу, достала инструменты и вдруг стала играть – репетировать что ли, или просто приспичило в неурочный час? И дирижировал ими (а у них был дирижёр!) точно такой же, как они, даун – ну, или кто-то там, в названиях умственных болезней не разбираюсь, уж извините, – да, взрослый, но с лицом ребёнка. «Трутуту трутуту трутутуту трутуту трутуту туртутум». Сюр, конечно. Но мелодия знакомая. Может, что-то студенческое, слышал, когда в техникуме учился? Отличное окончание больничной истории. Чёрт с ним, с доктором этим, самовлюблённым хлыщом. Главное…

– Я здоров! – выкрикнул я, сразу обращаясь ко всем присутствующим – к хлыщу, к убогим оркестрантам, к пациентам, к богу

И тут же из кабинета высунулся мой лечащий врач, он с любопытством посмотрел на меня, на оркестрик, а мне почему-то стало хорошо, легко, и я повторил:

– Я здоров! Меня вылечили!

Несчастные музыканты, услышавшие меня, перестали дудеть и стучать, и захлопали – меня стали поздравлять. Я закинул рюкзак с вещами за спину, поклонился музыкантам, лечащему врачу, на прощанье помахал выпиской перед носом хлыща, и ушёл – домой.