Мой малыш, Габриель. Он утонул. Умер.
Какое-то время она сидит молча, отдавая моим слова должное уважение, но потом отвечает, с бесконечной нежностью:
– Но ты-то нет.
– И чувствую невыносимую вину, что еще жива! – зло восклицаю я. Давно невысказанная правда, первопричина моего вечного траура и якорь, приковавший меня к скорби. – Разве я заслуживаю быть счастливой, раз позволила ему умереть?
Салли берет меня за руку.
– Габриель был счастливым мальчиком?
Я вспоминаю его охотную улыбку и постоянный смех.
– Он бы хотел, чтобы ты грустила?
Он ненавидел, когда я плакала. Если я плакала, он тоже плакал.
– Он любил тебя?
Я вспоминаю все объятья, все ласки и его мокрые поцелуи в щеку.
– Что бы Габриель хотел, чтобы ты сделала?
Ответ приходит моментально, словно из ниоткуда.
– Он бы хотел, чтобы я танцевала.
Я поверить не могу, что сказала эту глупость вслух, но Салли просто улыбается и кивает. А потом я вспоминаю, как он покачивался на своих неуверенных пухлых маленьких ножках, визжа от восторга и хлопая в ладоши. Каждый раз, когда он слышал любимую музыку, он начинал танцевать, но больше всего он любил, когда я танцевала с ним вместе.