20. Четвёртая злодеяма. Прорицатели, вещуны, кудесники

И я увидел новые мучения.

Я увидел в кругообразной ложбине приближающийся строй тёмных фигур. Люди шли мерно и, как мне издали показалось, торжественно, как ходят у нас во время похоронных шествий и церковных процессий. Но неестественно выглядело соединение голов с телами. Я таращился, не веря собственным глазам. Их головы были свёрнуты на спину, лица обращены точнёхонько назад. Шли они, не видя пути, как бы пятясь, отчего их шествие казалось торжественным. В самой мрачной больнице среди скрученных параличом я не видал ничего подобного. Многие из них рыдали, как на настоящих похоронах, и слёзы текли по их спинам, сливаясь в ручеёк меж ягодицами. Увидав такое, я сам не мог удержаться от слёз и, отвернувшись, прижался лбом к холодной шершавой поверхности скалы.

Однако наставник, вместо того чтобы посочувствовать, обратился ко мне сурово и насмешливо:

– Ты добрался до этих мест, и ты всё ещё такой дурак? Неужто ты до сих пор не понял: здесь милосердие живо, если оно умерло. Тот, кто искажает своими чувствами правосудие Божие, становится соучастником преступления. Неужто ты хочешь присоединиться к этим? Погляди, кто они такие.

Пристыженный и испуганный, я отлепил голову от камня, а учитель продолжал, указывая то на одного, то на другого:

– Вот этот – гадатель и прорицатель: он силился увидеть то, что ждёт его впереди, а теперь принуждён вечно глядеть назад, и спина у него на груди, а грудь на спине. Когда во время битвы под Фивами в него ударила молния и под его колесницей разверзлась земля, фиванцы насмехались со стен: «Куда провалился, Амфиарай? Не бросай поле боя, нам без тебя будет скучно!» А он летел в тартарары, пока не рухнул под ноги Миносу, а тот зашвырнул его сюда. А вот – известный вещун Тиресий. Однажды, в молодые годы, он увидел змей, сплетшихся в любовном экстазе, стукнул их посохом, желая сам стать змеем, но вместо этого превратился в женщину и семь лет ходил без бороды и мужских признаков, зато с женской грудью и прочим, пока снова не встретил тех змей, прикоснулся к ним – лишь тогда ему был возвращён мужской облик. А вон, тычется ему в брюхо своей задницей: это Аррунт, этрусский оракул из Луни, с тех гор, где добывают каррарский мрамор. Он жил там в пещере, и сколько хотел гадал по звёздам да созерцал морские дали, пока не впутался своими предсказаниями в войну между римскими триумвирами. Ну и напророчил так, что поверившие оказались в дураках. А та, которая прикрывает грудь и срамные части распущенными волосами, – она та самая, от чьего имени произошло название моего родного города.

Тебе это, наверное, интересно, послушай. Её звали Манто, и была она дочь Тиресия и тоже прорицала в Фивах, городе Вакха. А когда Фивы подверглись разорению, она бежала оттуда и долго скиталась по свету, пока не забрела в наши края. Есть там такое озеро, высоко в Альпах, в сторону Тироля; называют его Гарда, или Бенако. В него сливаются воды тысячи рек и ручьёв; посередь того озера – остров, а на острове – храм; им правят владыки трёх городов: Тренто, Брешии и Вероны. А из озера возле крепости Пескьера изливается один поток – река Минчо. Она течёт меж полей и пастбищ до самого Говерноло, где впадает в По. Недалеко от её устья есть низина. Весной река разливается там, образуя болото. Проходя эти края, Манто нашла безлюдный островок среди топей, там и поселилась: она ведь была чародейка, да к тому же поклялась оставаться девственницей, поэтому искала уединённое местечко. Там она прожила остаток жизни, там и умерла. После её кончины собрались жители окрестных селений на это место: оно удобно для обороны, окружено со всех сторон рекой и болотами. Вот они, недолго думая, основали город прямо на ведьминых костях и назвали её именем – Мантуя. Город вырос и был многолюдным в мои времена и позже, до тех пор, пока доверчивый граф Казалоди не уступил власть обманщику Пинамонте: с тех пор город захирел. Таково происхождение моей родины.

Я выслушал этот рассказ, хотя внимание моё невольно отвлекалось на другое.

– Учитель, – сказал я, – в твоих словах истина, и всё, что кроме них, – прах и пепел. Но скажи мне про тех, проходящих под нами: может, среди них есть ещё кто-то, достойный внимания?

Он как будто очнулся от сна воспоминаний и вновь принялся показывать и рассказывать, теперь уже кратко:

– Вон тот, у которого бородища покрывает половину спины, – это Эврипил, о котором я писал в своей поэме, ты знаешь. Когда ахейцы ушли на войну с троянцами и Греция обезлюдела так, что мужской пол остался лишь в колыбелях, случилось так, что корабли их долго не могли выйти в море из Авлиды. Этот самый Эврипил вместе с авгуром Калхасом нагадал ахейским вождям, когда им поднимать якоря, – отсюда и произошли все бедствия этой войны. А тот, щуплый, рыжий, – Микеле Скотто, шотландец, императорский астролог, магистр магии и дуремагии. Тот – Гвидо Бонатти, тоже астролог. Тот – Асденте, сапожник из Пармы, сделавшийся прорицателем; он рад бы вернуться к шилу и дратве, да поздно: теперь уже не покаяться. Ну, а это всякие глупые бабы, превратившие веретено, челнок и иголку в колдовские снадобья: шептали, заговаривали, снимали сглаз да наводили порчу, в общем, творили всякие кривые дела, вот и вывернули себе шеи наизнанку. Но хватит: нам пора идти. На небосводе, который отсюда не виден, месяц уже, должно быть, сошёл к западному морю где-то там, над Севильей. Полнолуние минуло, и нам надо спешить.

Так он говорил, а мы шли всё дальше и дальше.

21. Пятая злодеяма. Встреча с чертями

Мы шли вверх и вниз и вели таинственную беседу.

И вот – вершина очередной каменной дуги, пересекающей следующую злодеяму. Я готов был узреть новые страсти, услышать стенания и тщетные жалобы грешников – но, глянув вниз, поначалу не увидел ничего. В глубокой лощине было черно. Хорошенько приглядевшись, я понял: там кипит работа, как на верфях в венецианском Арсенале: одни корабли строятся, другие на ремонте; в котлах варят смолу для заливки покорёженных днищ; здесь конопатят борта, тут заклёпывают носовой таран, там доделывают корму; мастера обстругивают рубанками вёсла, другие свивают канаты, третьи латают паруса и расправляют их, прежде чем закрепить на реях. А чернота происходила оттого, что на самом дне ямы кипело и пузырилось озеро густой смолы. Пузыри вздымались и лопались, выпуская едкий пар; брызги летели вверх, так что стены ямы были кругом облеплены вязкой чёрно-бурой массой.

Я всё ещё пялил глаза, пытаясь разглядеть, что там происходит, как вдруг наставник с криком «Берегись, берегись!» схватил меня и прижал к себе. Я только успел глянуть назад – и обомлел: прямо на нас по камням скакал, растопырив перепончатые крылья, огромный чёрт свирепого вида. На его костлявом плече болтался грешник; чёрт придерживал его за лодыжки.

– Эй, когтедёры, ловите! – проорал он вниз. – Вот вам староста Святой Зиты в Лукке. Окуните, пусть побулькает, а я погнал обратно: там ещё полно таких!

Он скинул грешника с плеча, и тот покатился кубарем по обрывистому склону. Чёрт погнался за ним, пиная, как мячик, и выкрикивая на ходу:

– Все там продажные твари! Один у них честный, да и тот Бонтуро! За деньги чёрное объявят белым!

Ударившись в последний раз о камень и подпрыгнув, грешник ухнул в кипящую смолу, погрузился в неё с головой и через мгновение всплыл с выпученными глазами. Тут из-под каменной арки, как беспризорники из-под моста, высыпали разномастные черти с баграми и крючьями в лапах.

– Окунись, окунись! – визжали они. – Поплавай, поплавай! Тут тебе не в ризнице под образами! Тут тебе не на пляже в Серкио!

Острыми крючьями на длинных древках черти подцепили его с разных сторон и принялись заталкивать вглубь, как поварята заталкивают кухонными вилками мясо в бульон, чтобы оно хорошенько проварилось. При этом они продолжали издеваться:

– Спляши, цыганская рожа! Попробуй обжулить нас, если получится!

Учитель мой осторожно огляделся и произнёс тихо:

– Ну-ка, спрячься за тот камень. Я пойду переговорю с ними. Смотри: что бы там мне ни наболтали, ты сиди молча. Не бойся: я тут бывал, мне известны их повадки.

Он решительно зашагал вперёд и спустился по мосту на тот берег (шестой на нашем пути). Завидев его, черти с рыком и лаем кинулись навстречу, как собаки на бродягу, размахивая своими крючьями; казалось, они разорвут его на части. Возглас учителя, однако, остановил бешеную стаю:

– А ну, посмей кто-нибудь меня тронуть! Уберите-ка ваши колючки. Пусть выслушает меня, который у вас старший.

Бесы остановились в нерешительности.

– Эй, Горехвост! Иди сюда, тебя кличут! – послышались голоса.

Толпа расступилась, и вперёд выступил крупный чёрт начальственного вида. Подойдя к Вергилию вплотную, он заговорил хриплым голосом:

– Ну? Чего тебе надо?

– Здоро́во, Горехвост! Неужто ты думаешь, что мне бы удалось явиться пред твои светлые очи без воли Того, Кому всё позволено? Так что лучше тебе пропустить меня, а со мною ещё кое-кого. Там, наверху, желают, чтобы я провёл его этим тернистым путём.

Старшину чертей, как видно, крепко озадачили эти слова. Выпустив из лап багор, он обернулся к своей братии:

– Не трожь его!

Пока те совещались, учитель обратился в мою сторону:

– Выходи! Хватит прятаться. Ступай сюда.

Я выбрался из-за камня. Но не успел сойти вниз, как черти всей толпой двинулись прямо на меня. Стало жутко. Так, наверное, чувствуют себя воины сдавшейся крепости, когда выходят на капитуляцию. Договор-то договором, но вот выступили они из-под защиты крепостных стен, а кругом множество вооружённых и обозлённых врагов… Я всем телом прижался к вожатому, как к единственной защите, не спуская при этом глаз с бесовских рож и когтей.

Черномазые остановились в нерешительности, однако держали крючья наизготовку.

– Что, ребята, пощекотать ему багром спинку? – вопросил один из них.

– Давай, давай, попотчуй! – послышались голоса.

Неизвестно, чем бы это кончилось, но толстый чёрт, с которым беседовал учитель, повернул рыло в сторону своих и прикрикнул:

– А ну, смирно! А ты, Шкуродёр, заткнись!

И, обращаясь к нам, проговорил малость повежливее:

– Вот что я вам скажу. Дальше вам будет этой тропой не пройти. Следующая арка рухнула, её обломки валяются на дне ущелья – можете посмотреть. Если уж вам так приспичило идти, то во-он по тому гребню. Там перескочите на следующий утёс, увидите.

И как бы нехотя добавил: