«Филиппе, послушай её, – попросила Лия, – она права».

Софи нахмурилась, опять забыла про ребёнка. Все или забывали, или не брали его в расчёт. Не рождён, никто его не видел, следовательно – и не было. Но для него был, только теперь навсегда в прошедшем времени.

– Я больше не могу обсуждать это, – Софи выглядела уставшей.

– Прости меня, но я должен, – профессор считал, что поступает правильно. – А уж если не виноват, тем более – зачем адвокат? В зале будут мои друзья, коллеги. Они все знали, как я любил её. Прошу, позаботься о её матери и сестре. Им сейчас тяжело.

– Но тебя будут судить присяжные! Чужие люди! Думаешь, они смогут поверить? – злилась она. – Почему ты наказываешь себя?

«Как же хочется рассказать тебе, сестрёнка, – думал Филиппе, – как постоянно слышу её голос, он становится громче и настойчивее. Боюсь зеркал и отражающих поверхностей. Боюсь, что рехнулся, но больше, что всё это на самом деле. Не сплю до последнего, пока не свалюсь без сил, ведь она ждёт меня во сне. Каждую ночь умирает, в своём прекрасном малахитовом платье, а потом спрашивает: „Филиппе, я сегодня красивая? – Снова шепчет это страшное: Приди и спаси нас. Ты же любишь меня, Филиппе?“ Я просыпаюсь в поту и подолгу смотрю в темноту».

Они ещё недолго помолчали, а потом профессор быстро поднялся. Софи не успела сказать, как сильно любит его.

«Как же хочется рассказать тебе, карьера моя теперь под угрозой, – думала Софи. – Все, кто узнаёт про тебя, по разным причинам отказываются от услуг. Другие, наоборот, боятся, а потому заказывают в разы больше. Но когда видят меня – ведут себя как идиоты, прячут глаза, мнутся, не спорят. Подсылают ко мне своих мужей, секретарей и садовников. Единственное, что удерживает на плаву, – поддержка Питера. „Шекспир“ процветает вопреки здравому смыслу. Посетителям совсем не страшно, а столик, за которым сидели вы с ней, „ваш столик“, бронируют чаще всего. Неужели не дикость? Чокнутые ищут там привидений. Я сама слышала, как девушка тихонько говорила своему парню, как чей-то голос шептал: „Приди и спаси меня“».

Сестра очень многое хотела сказать, но время вышло. Обо всём этом она думала, пока шла домой. Там её ждали Карла и Хлоя. Они уже месяц жили у них. Софи боялась не угодить им. Вдруг они откажутся от своих слов и будут настаивать на том, что Филиппе виновен? Что тогда? Они часто рассказывали про Лию, и девушка сама всё меньше верила в то, что это самоубийство. Но и поверить в то, что это сделал её брат, она не могла.

* * *

– Софи, – обратилась Карла накануне суда. – Мы на всякий случай собрали чемоданы и покинем ваш дом, если завтра всё решится. Спасибо, что приютила нас.

– Вам точно нужно уезжать, так скоро? – с одной стороны, она была рада, что они с Питером наконец-то останутся вдвоём. Но с другой, у неё словно появилась настоящая семья – люди, которые спрашивают про твои дела и ждут ответа, потому что на самом деле хотят знать.

– У Хорхе кончается отпуск, некому следить за детьми, – Карла говорила правду. – Я понимаю, ты волнуешься. Не знаю, как всё сложится, но мы на вашей стороне. Филиппе – это лучшее, что случилось с моей дочерью.

Софи почувствовала, как её отпускает и она снова может вдохнуть.

Приговор

Слушание было назначено на раннее утро. Всем, кто был как-то причастен к этому делу, плохо спалось. Им снилась девушка в малахитовом платье, которая шептала по-итальянски «не виноват». Всем, кроме Филиппе, он не спал вовсе.

Одной из первых к зданию суда пришла Бекки Робинсон. Она выглядела чудесно, потому как была в том юном возрасте, когда тональный крем легко скрывает следы бессонной ночи. Девушка стояла около входа и делала вид, будто не решается войти. Всё ждала, ждала – и удача ей улыбнулась.

– О, кто это у нас тут?! Малышка Бекки. Я ждал встречи с тобой, – прошептал он над её ухом нарочито тихо и вкрадчиво.

Вот и её жертва – Эрик Ларсен, смотрел на неё сверху вниз не столько из-за высокого роста, сколько из-за того положения, которое занимал.

– Не ожидала тебя увидеть, – девушка аккуратно поправила волосы, но чтобы он заметил, как она прихорашивается. – Ты со стороны защиты?

– Я всегда со стороны справедливости, – эту фразу он услышал в фильме, а произнёс слишком пафосно.

– Ты ведь знаешь, что Филиппе не виноват, – времени мало, и она решила идти напролом.

– Почему ты так считаешь? – Эрик говорил насмешливо и делал вид, будто ему совсем неинтересно, а сам разглядывал её идеальную фигуру.

– В школе ты раскусил меня, поймал на вранье. Помнишь тот случай, когда бедняжка Мэри якобы случайно оказалась в мужской раздевалке, – Бекки начала издалека. – Все мне поверили, а ты нет. И был прав.

– Конечно, ты говорила очень убедительно, но я видел то, чего не видели другие. – Эрик довольно улыбался. – Ложь. Так же ты врала, когда отказывалась пойти со мной на свидание. Я читаю тебя как открытую книгу.

– Тогда посмотри на меня, – попросила Бекки, – и задай вопрос, на который хочешь узнать ответ. Конечно, если ты действительно на стороне справедливости.

«Как же ты мне нравилась тогда. О, как я страдал, – вспоминал Эрик. – Бекки, Бекки… Что же тебе нужно от меня, милая? Когда-то ты и знать меня не желала, а теперь – поглядите-ка – стоишь и строишь глазки».

– Какие на тебе трусики? – он попытался смутить её, но не вышло. Девушка лишь разочарованно вздохнула. – Смешная. Защищаешь своего профессора. Я изучил дело. Ты одна из свидетелей, возможно, подозреваемая, лучшая студентка. Влюблена в него, да?

– Задай правильный вопрос, – настаивала Бекки.

– Хорошо. Филиппе Берди отравил свою жену?

Бекки покачала головой. Ларсен нахмурился: «Неужели свидетель врёт?» Впервые его вывели из себя перед слушанием. Вернулось чувство, которое он успел позабыть. Только теперь Эрика раздражала её правда, которую не хотелось слышать. Девушка решилась и мягко дотронулась до его руки.

– Поужинаем сегодня, если суд пройдёт хорошо? – Бекки боялась всё испортить. Весь их разговор был большим риском.

Эрик отлично понимал, что значит – «пройдёт хорошо». Мужчина отдёрнул руку и огляделся по сторонам. Их не должны видеть вместе. Это могло навредить. У человека всегда есть выбор. Но правда в том, что как только пришла Бекки, никакого выбора уже не было.

– «Меланж». В восемь, – и он предупредил: – Во время перерыва не подходи ко мне.

Бекки наградила его улыбкой королевы класса и перешла на шёпот:

– Красные кружевные.

Они разошлись. Эрику казалось, он всё ещё чувствует её прикосновение. Спустя столько лет его чувства не угасли. Как и прежде, он хотел заполучить этот трофей, пусть даже упустив другой. В конечном счёте, что значит одно проигранное дело, если Бекки наконец-то станет его?

* * *

В зале было полно народу. Смерть, которая перевернула жизнь Филиппе Берди, для судьи и присяжных была рядовым событием. Если не считать дурного предчувствия. Никто не нервничал, не смотрел на него зло. Профессор поёжился, его знобило после бессонной ночи. Он всё ждал, когда кто-нибудь выкрикнет страшное слово «убийца».

Лия шептала: «Держись, Филиппе, держись ради меня, ради нас».

Начался суд. Из-за недосыпа Берди видел и слышал далеко не всё. Его подташнивало, каждый звук казался слишком громким. Судьёй был седой упитанный мужчина, лет сорока с правильными чертами лица. Держал спину прямо, постоянно поправлял очки. Голос у него был низким и приятным, убаюкивающим, таким не приговоры зачитывать, а сказки на ночь. Первой вызвали Карлу Монтгомери.