Все просто. Он пошел курить, я почувствовала запах дыма. А потом он пошел чистить зубы. Очень приятно, честное слово. Во-первых, ясно, что сейчас придет сюда, понятно зачем. А во-вторых, радует, что рот будет пахнуть зубной пастой, а не сигаретами "Родопи". Но со мной такое впервые. Даже Дима не обращал на это внимание. Хорошо, что курил редко. А Сережа в простыне улегся рядом и разглядывал меня. Или старался разбудить меня таким образом. Но я упорно строила из себя дурочку. Пусть проявит инициативу. Тем более, я ему ещё ночью сказала о том, что мне нравится все, что он со мной делает. Так что бояться нечего. А он и не боялся. Он думал, как все сделать красиво. Так, чтобы я не увидела его живота. Вроде взросленький, на настоящей войне был, а боится ерунды.

Но он боялся. Поэтому осторожненько, без стриптиза, перебрался ко мне под одеяло. И его волшебные руки прикоснулись к моему телу. Но я все-таки постаралась маленько побыть деревянной. Ему это не понравилось.

– Эй, просыпайся, я жду

– Чего можно ждать в такую рань?

– Смех твой услышать хочу

– Значит расскажи анекдот

– Я уже рассказываю, а ты продолжаешь спать. Открывай глаза.

Я открыла глаза. Его лицо было рядом с моим, и это нравилось. А улыбка делала это лицо ещё притягательной для меня. Я обхватила его за шею, развернулась к нему и постаралась прижаться всем телом. Интересно, я почувствую кожей его шрам? Нет. Зато он сразу отреагировал на мои движения. Утро начиналось чудесно.

Утром меня усиленно трясли за плечо, а я упорно не хотела просыпаться. Ну успею я все! А здесь так тихо, и никто меня здесь не найдет! Потому что я сама не знаю, где я.

– Галя, просыпайся. Ты же хотела перевезти детей и вещи. Вставай, я помогу.

– Сережа, я сейчас, ещё немного посплю, и сама все сделаю.

– Галя, поспишь потом, когда не надо будет думать о делах

– Ну скажи мне, тебя то как это волнует? Я машину поймаю, и привезу все

– Зачем деньги платить, вещи я могу перевезти, а детей на автобусе привезёшь.

– Скажи мне, на чем ты полезешь вещи? И зачем тебе чужие проблемы?

– Если ты хорошо их сложишь эти вещи, их можно увезти на мотоцикле

– На Серегином? Так он же на нем на работу ездит?

– Нет, Галя, на своем, вставай.

Экономия пяти рублей мне нравилась, поэтому я проснулась. Синицын уже был одет в парадную форму, как вчера. И ясно почему. Живот свой не хотел показывать. И я тоже ничего не хотела показывать, поэтому быстро выгнала его из флигеля, оделась и пошла писать и умываться. В этот момент мне подали зубную щётку, новую. Прямо, как в лучших домах. А когда я вышла, на столе уже стоял приличный завтрак с блинчиками и омлетом. Я прямо в шоке была. Это же надо какой талант. И в постели герой, и кулинар приличный. Правда на пузе какая-то дырка, но для мужика это не страшно. Я посмотрела на него удивлённым взглядом и села за стол. Он правильно перевел мой взгляд.

– Не, не придумывай. Это не я, это моя бабушка хозяйка меня кормит

– По договоренности?

– Ну, конечно. Я продукты, конечно, покупаю, а она готовит

– Ты хорошо пристроился

– Да, согласен. Будет ещё обед и ужин

– А я теперь готовлю для Людки. Ужин. Тоже кухаркой пристроилась

– Я тебе помогу

– Зачем? Я сама справлюсь

– Затем, чтобы ты днём отдохнула, а ночью я тебя жду в гости, придёшь?

– Давай до вечера доживём. Дел у меня по горло. Я не знаю, что ночью будет.

– А я тебе предлагаю свою помощь

– Шустрый ты товарищ. А ты не работаешь, что ли?

– Работаю, но не каждый день

– Это как ?

– Галя, зачем тебе это знать? Мы едем за детьми и всем остальным?

– Поехали.

Серёга был очень продуманный и все у нас получилось быстро. Он увез вещи, а я привезла детей на автобусе. Пока дети удивлённо изучали новое место жительства и знакомились с собакой, которую звали Валет, я убрала вчерашний срач, помыла посуду и полы, и начала готовить еду. По еде я была большой спец. Потому что, тренировал меня главный обжора этого города. В общем, справилась я со всем этим не то, чтобы моментально, но быстро. Детей накормила, приготовила им место, где они будут спать. И ограничив их в перемещении, решила прилечь. Я устала от вчерашнего банкета и бессонной ночи. Серёга меня вообще не тревожил. От помощи я отказалась. Вещи мои он принес, и больше не приходил.

А я очень удачненько заснула. А проснулась я от радостного крика Людмилы, которая уже вернулась с работы

– Господи! Счастье то какое! Чистота, благодать, ужин готов, ничего делать не надо!

– Я очень рада, что тебе нравится!

– А кому не понравится то? Слушай, а если мы воды принесем, поможешь постирать?

– На руках?

– Зачем? Машинка в сенях стоит

– Тогда постираю конечно.

– Ой, спасибо! Живи дорогая сколько хочешь!

– Только в огород не пойду, хоть расстреляй.

–И не надо. Там я сама справлюсь.

Потом приехал Людкин Серёга с работы, потом мы все ужинали, и я все время ждала, когда придет Синицын. А он не шел. Плакать по этому поводу я не собиралась. Нет и не надо. Спасибо, что помог. Потом мы вложили спать детей, а потом сели покурить во дворе. Спать пошли по расписанию. Ребятам завтра на работу. Вот в этот момент меня и окликнули из-за забора.

– Гал, ты же придёшь?

– Сережа, там же дети мои

– Людка присмотрит. Они же у тебя ночью не просыпаются?

– Нет

– Ну так предупреди подругу. Они уйдут утром, ты придёшь.

Люда действительно ничего не имела против. В молодости мы готовы помогать всему миру. И всем тем, кто рядом. Так у нас с Серёгой началась какая-то загадочная личная жизнь. Он был замечательный любовник, и всегда был готов помочь. А я боялась с ним сблизится, потому что раны после Димы ещё кровоточили. Он тоже не лез ко мне в душу. Наверное, была для этого причина. Но зацеловывали мы друг друга до обморока. А утром расставались как чужие

Интересная у меня в то время сложилась жизнь. Утро, день и вечер я посвящала детям и быту своей подруги. А поздно ночью уходила к Синицыну. Но очень боялась перейти какую-то черту и спросить у него, откуда дыра то в животе. Наверное, потому что боялась повторить опыт, который был с Димой. А он наивный верил, что я, каждую ночь, лёжа с ним в кровати, не заметила, что у него есть дефекты. Наверное, ему хотелось в это верить. Я не мешала. Любопытство то я свое успокоила в первую ночь, поэтому мне все было ясно и вроде понятно. Люда рассказала про Афганистан, я увидела то, что увидела, пазлы сошлись, мы друг друга устраивали. Телами мы дружили, а души держали закрытыми. У него, наверное, тоже была причина не сближаться.

Но он стабильно, примерно раз в неделю покупал какие-нибудь вкусняшки моим детям, и что-нибудь мне. Какой-нибудь неожиданный сюрприз. Именно для удивления. То домашние тапочки, именно для того, чтобы ходить по его флигелю, то часы. Если я носила всю жизнь часы на руке, он дарил мне часы кулон, и часы перстень. Мне реально было не понятно, зачем. Я спрашивала его об этом, а он отвечал: "Для удивления. Никто же кроме меня такого не сделает. Значит запомнишь меня". Зачем ему было нужно, чтобы я его запомнила? Но я запомнила. А ещё он возмещал Люде убытки, которые наносили мои дети. То кружку разобьют, то ее губную помаду друг на друга измажут, то пудрой собаку посыпят. Они изводили добро, а Серёга возмещал.

А мне было интересно очень, где он работает. Потому что было видно, что деньги у него есть, и ему их не жалко, но первую неделю знакомства я вообще не видела, что он ходил на работу. А потом раз, и исчез на десять дней, без предупреждения. Причем сначала мне о его возвращении сказала Люда, и только через сутки после ее сообщения он дал о себе знать о себе. Я даже успела подумать о том, что наши взаимоприятные ночи закончились. Но я была готова к такому развороту событий. Закончились, так закончились, значит так надо. Но он пришел вечером к ужину. С бутылкой, естественно, и парусиновым мешком кедровых орехов. И орехов, и шишек было достаточно. У моих детей на три дня наступил праздник, а я каждый вечер отмывала их от смолы.

Ну и когда меня пригласили в гости, а я пришла, я все-таки поинтересовалась:"Ты лесник что ли? Шишки где-то добыл!"

– Не, я не лесник. Я даже рядом с ними не лежал, но работа моя иногда заканчивается или начинается в лесах

– Это как?

– Лес я вожу из всяких разных мест, и с делян и с просек промышленных.

– А промышленные просеки, это что?

– Это просеки, которые рубят под ЛЭП, и другие объекты народного хозяйства.

– И куда ты его возишь?

– В основном, на лесопилки, но бывает и на ЛПК. Смотря где эта просека. Вот такая у меня работа

– А почему не каждый день?

– Потому что я не один, потому что есть трудовое законодательство, и потому что этот лес сортируют сначала, прежде чем в машины погрузить, а потом уже мы приезжаем.

– Платят хорошо, как я понимаю?

– Ещё надо понять, что и работа не сахар, не каждый там сможет.

– Значит ты можешь?

– Наверное, раз уже там пять лет работаю.

– Значит тебе все подходит?

– Летом все. Абсолютно. А вот зимой иногда приходит мысль об увольнении.

– А что не так зимой?

– Холодно. И если машина встала, и сразу не завелась, через тридцать минут ты ее уже не заведешь. И иногда эту машину просто перегружают на другую, а иногда с лесом оставляют до весны. А водитель садится на другой автомобиль и работает дальше.

– Страшно встать в снегу в мороз?

– Страшно, что ты не дождешься того, кто едет следом. Хотя за сутки бывает едет машин десять. А бывает и три.

– И что?

– Ничего. Можешь просто замёрзнуть. А могут волки разорвать на куски. Один раз шатун вдоль трассы ходил. В общем, работа у меня не мед. И ружье с собой вожу, и дрова, и пилу с топором.

– Так найди другую

– Так больше такие деньги нигде не платят

– А зачем тебе деньги?

– Чтобы были. Люблю я их

– Я тоже люблю

– Но ты же не работаешь? Откуда деньги?

– Заначку сделала

– Молодец. Я потом взнос сделаю в твою заначку.

– Зачем? Я тебе никто

– Просто так. У меня же есть. Именно поэтому я их и люблю. Можно в любой момент тебе приятное сделать.

После этого разговора мы, как-то сблизились. Вроде каждый из нас что-то понял о другом. И теперь я даже среди бела дня, уложив детей спать, или пристроив играть с соседскими детьми, могла прибежать к Серёге на часок, просто попить чаю во дворе. Нам обоим нравились такие посиделки. Можно было просто сидеть обнявшись, а можно было просто разговаривать. Сначала у нас были какие-то нейтральные темы. А потом мы перешли на частности. На мой поезд, и его Афганистан.

Я тогда много чего уже в своей жизни видела. И травматологии со всякими клиентами, и протезный завод с афганцами- самоварами, и себя, синюю, после витиных ручонок, в общем меня трудно было чем-то удивить. Была у меня парочка знакомых- одногодок, прошедших Афган, один на наркоту сел, второй просто упал в негатив. Упал тогда, когда в Афган попал, и так никогда оттуда и не вышел. Всю жизнь ждал продолжение этого Афгана, и войну, в которой ты не хочешь участвовать, но тебя принуждают. Синицын же как-то прошел мимо наркоты, хотя там, по его словам, это было доступно, и был он больше ориентирован на позитив, чем на негатив, поэтому рядом с ним было вполне комфортно.

Но то, что он мне рассказывал про то, что он видел там, за чертой, было каким-то фантастическим ужасом. А когда я осознавала, что это рассказывает восемнадцатилетний мальчик, который был участником тех событий, у меня волосы на голове шевелились. Да, я могла представить свою ногу, разможженую колесами поезда, но мне было страшно представить то, что рассказывал мой кратковременный друг. А он рассказывал, как с поля боя вытаскивали мальчишку без ног. Мальчишку тащил на себе один срочник, а его ноги следом нес другой солдат. А из безногого соответственно кровь хлестала ручьем. И вот добежали они до укрытия, а солдатик то умер. Просто умер. От потери крови

А пацанам то ещё двадцати нет. Они ведь хотели, чтобы он жил! От всего сердца, от всей души! Жизнями рисковали. И не получилось! Это что они, почти дети, чувствовали в тот момент? Во что превращались их разум и души? Ещё запомнилось, как пацана в живот ранило, все кишки раскидало вокруг, а они эти кишки в стрессе собирали, и снова в живот засовывали, и тащили его с собой, веря, что он выживет, что помогут ему. Но не всем удалось помочь. А те, кто вернулся с той войны, вернулись с вывихнутыми мозгами, и никто мне не докажет, что это не так. Потому что все наши войны, это почему-то войны с участием детей. Потому что выпускники школ, это именно дети, а не вояки. Но тогда не принято было это обсуждать. И цинковые гробы принимали молча.

Наверное, поэтому я так остро реагирую на ту войну. Там воевали мои ровесники. Хотя срочная служба, это не есть война. Но им, тем мальчикам очень не повезло. Кроме ранений и смертей, Синицын рассказывал про жару, про горы, про местные обычаи. Все это было чужое и непонятное. А самым обидным было то, что никто не знал о том, за что они воюют в этих чужих горах, за что гибнут от шальных пуль и на минах. Наверное, поэтому некоторые, стараясь убежать от страшной реальности, подсаживались на наркоту. Так было легче. Но все равно было страшно. Страшно умереть в двадцать лет, страшно остаться без рук без ног, страшно попасть в плен. Кругом один страх. Сильно держались друг за друга, поэтому и выжили.

А мне было очень любопытно узнать про его живот. Может это его кишки по земле собирали? Нет. Я же биофак закончила, и в травматологии полгода провела. Если кишки на земле, то это необратимый процесс. Поэтому с Сергиным животом случилось что-то другое, а спросить я боюсь. Потому что боюсь разрушить его иллюзию. Вот верит он, что я не видела его живота, и пусть верит. Если вдруг будет желание, сам покажет и расскажет. Но чем больше я с ним проводила времени, тем большим уважением я к нему проникалась. Не бравировал никогда своим геройством, никогда не хвастал медалями, хотя я знала, что они есть. А свою службу в Афганистане, считал просто испытанием. Тестом на выживаемость.

Но в другие свои тайные комнаты, он меня не запустил. А ведь они, наверное, у него были? Неужели в его возрасте, а он ровесник мне или чуть старше он не завел ни семьи, ни детей? Мне в то время это было очень любопытно. И я спросила об этом у Люды. И оказалось, что она вообще о нем ничего не знает, кроме Афганистана. И то про Афган он не ей рассказывал, и не ее мужу, а бабушке, которая ему флигель сдает. Наверное, и обо всем остальном знает только бабушка, а мне не надо. И вообще, любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

Шли дни, приближался час икс. Я же все равно знала, что рано или поздно мне придется идти на примирение с Витей. Что он думал по этому поводу, я не знаю. Хотя с сегодняшним опытом я понимаю, что все у этой редиски было просчитано до миллиметра. И если я чего-то боялась, о чем то переживала, и в основном тогда мои думы были о квартире, и я не знала, что ждать от Вити и выстраивала какие-то непонятные предположения. А Витя, как я сейчас думаю в то время уже все продумал и решил, что и когда он будет делать. Ну а я по старой схеме ночью пешком решила сгонять к маме, и узнать у нее не приходил ли Витёк в поисках любимой женщины.

Идти я решила часов после семи, а часам к двенадцати ночи вернуться в кроватку. Ходила я тогда намного тише, чем сейчас, по скорости, конечно. Поэтому заранее все продумала. По какой стороне Иркутного моста я пойду, как буду переходить дороги. Попросила Людку уложить спать моих детей и потихоньку поползла к Главной Кировской. Мне казалось, что с этой стороны будет быстрее и безопасней. А с какой стороны грязь месить, это вообще не имеет значения. Самое главное было, нигде не напороться на Витьку. А напороться на него тогда можно было в любом месте. По крайней мере мне так казалось. Я ходила по городу и в спину мне смотрели Витины глаза.

Синицын догнал меня на мотоцикле, когда я уже ползла по асфальту, победив болото, в котором стояла их деревня. Конечно, я услышала издали, что тарахтит мотоцикл, и с одной стороны, я была рада, потому что ехать всегда лучше, чем идти. Я почему-то была уверена, что Серёга довезёт меня до матери, и привезёт обратно. А с другой стороны, я не хотела светится рядом с ним. Дело не в том уже, что обо мне скажут, а в том, что обязательно донесут Вите и у него будет ещё один рычаг для манипуляции. В его ревность я уже слабо верила, а вот в его желание навязать мне чувство вины верила на все сто процентов. Поэтому не сразу решила, принять предложение или нет. А Серёга подъехал и остановился.

– Тебе пешком больше нравится ходить? Или ты просто постеснялась ко мне обратится?