Муравечество

Знаете... Данный роман можно сравнить с непродолжительной любовной связью, когда в самом начале всё выглядит слишком идеально-красиво и кажется, что ты ждал чего-то подобного долгие годы, а потом забравшись до середины сущности человека напротив, видишь повторы, шероховатости, отсутствие новизны, пресность и прочие вещи, которые надоедают в конце и ты заканчиваешь без тяжёлого сожаления глубокого вздоха, только лишь вспоминая первые минуты вместе и приятность пережитых моментов, которые забудутся при первом появлении нового увлечения, где тебя в конечном итоге будет ждать одинаковая и обоюдная степень разочарования без всякого смысла. Отсюда, как и из отношений, есть что вынести, чему научиться, быть удивлённым, при умении принимать и не желать чего-то лучшего в данный момент, вроде покосившегося взгляда на полку, где другие произведения ждут своей очереди и улыбаются, приятно подмигивая. Как женщины у барной стойки, которые никогда на меня не смотрели, а я изучал их украдкой, заказывая очередную порцию виски, чтобы хотя бы на пятнадцать минут вывести общество людей, которые заведомо мне отвратительны. И знаете, что я замечал? Многие из них кажутся лучше и вы не единожды слышали, как их нахваливали целые толпы людей, а значит, что есть вероятность, того, что это зацепит. Сейчас я о книгах, для тех, кто потерял ход моих мыслей! Только в случае открытия их сущности и познания глубины... Они могут быть на две головы ниже данного экземпляра. Почему? Разберёмся несколько ниже по тексту, что предлагает вам автор в контексте данной рецензии после громогласных вступительных слов и запутанных метафор, которые вряд ли он сам до конца понимает, делая вид не (псевдо)эксперта.

Кинокритика, как и любая критика в целом состоит из грамотного умения пользоваться словом, найти причины за что любить и  ненавидеть определённое произведение и объяснить недоступное массам самым простым языком. Важная ремарка... Нужно не просто полюбить произведение или найти в нём объективные плюсы, но эти причины должны быть правильными, поведя за собой плотность толпы. Эту интересную мысль, как и многие другие, я почерпнул из первой трети произведения, для тех, кому всё ещё интересно зачем это нужно прочесть и чем это может привлечь некоторый вид изысканной публики...

Сюжет.

В дебютном романе о неудачливом кинокритике он сбрасывает оковы: повествование простирается на миллионы лет вперед и назад, населено вымышленными и подлинными звездами кино, роботами-клонами Трампа, рассуждениями о Сокурове и Нолане, БДСМ-практиками и язвительными комментариями к эпохе #MeToo. «Муравечество» — величественный и едкий роман-головоломка, который можно дешифровать по модели Т. Пинчона или Д. Ф. Уоллеса, а можно нырнуть в него с головой и покориться психоделической мощи.

Это то, что было указано в аннотации. Я бы вычеркнул слова о головоломке, Пинчоне и Уоллесе несколько раз, так чтобы этого даже не было видно. Автору пока ещё далеко до вышеупомянутых имён и это простой маркетинговый трюк для людей вроде меня или вас, для того чтобы привлечь к новому автору, используя несколько старых имён и создания ассоциативного ряда.

На самом деле завязка состоит в том, что главный герой (кинокритик) становится единственным зрителем колоссального фильма, который длится несколько месяцев беспрерывного просмотра с паузами на туалет и еду и поражает своей красотой и посылом во время взгляда на полотно. Его создатель умирает во время показа единственного экземпляра... А дальше? Кадры начинают беспрерывно мелькать, словно перепутанные бобины. Фильм сгорает в пожаре? Был ли пожар? Существовало ли когда-либо это кино? Где реальность? Перебрасывание между будущим и прошлым, где единственный зритель забыл после пожара или наводнения суть этого фильма и не может написать рецензию или воссоздать его в голове, но пытается сделать это на протяжении долгого времени повествования книги. Чувствуете? Сценарист отделившийся от обязанности втиснуть фантазию в кадр выдаёт невообразимые сюжеты и картины при помощи слов и детализированных образов, которые может понять только читатель написанных букв.

Характеры и образы.

Главный герой и второстепенные персонажи осязаемы, понятны и интересны. У каждого своя мотивация, разные слова в прямой речи. Потерянный ты в толпе, сомневающийся выражать свои мысли, анализирующий ли непохожесть с общей массой людей... Читатель увидит себя! Автор прекрасно пользуется языком и обладает прекрасным чувством юмора... Но это скорее всего о форме написания книги.

Язык и ход повествования.

Всё прекрасно! Примерно до середины или около того. Дальше начинает нещадно портится и скатывается в непроходимую скуку. Автор в самом начале всё высыпал из мешка, а дальше не знал чем можно удивить меня как читателя. Топтался на месте, развивал линии, но перестал удивлять или вызывать чувство улыбки.

Цитаты.

Надеюсь, что они помогут понять авторский стиль и проникнутся слогом, чтобы окончательно понимать, стоит ли это прочесть опираясь на моё (не)нужное мнение:

Чувствую себя как в детстве, когда пытался одновременно гладить живот и хлопать себя по голове. Я этим чертовски гордился. Мне кажется, я был идиотом. Как и прочие дети-идиоты. Не исключение. Хороший ученик, но никогда не лучший. Второй номер. Третий номер. Не одаренный шахматист. К моей маме в супермаркете никогда не подходил агент по кастингу и не говорил, что я должен сниматься в кино. Ни один взрослый не пытался меня растлить. Лишь одна девочка однажды прислала мне любовную записку, и это тоже была девочка из вторых рядов, не самая красивая, не самая умная - даже не эксцентричная, артистичная, задумчивая Меллифлуа Ванистроски. Нет, влюбленная в меня девочка была ни то ни се. Явно нецелованная. Выглядела неуверенной в себе. Без ярко выраженной индивидуальности. Коричневые волосы. Карие глаза. Белая кожа. Нос не выглядел милым.

Как только человек перестает думать о своем «я», возможно, он становится привлекательнее.

Я влюбляюсь в людей, а не в части их тел.

Моя цель - заставить общество взглянуть в зеркало, но зеркало отражает лишь то, что можно увидеть.

«Так мы блуждаем под бесконечной бомбардировкой впечатлений из внешнего мира, ни одно из которых не оставляет нас прежними. Аромат розы, лицо старого друга, ужасный или добрый поступок, любой пейзаж, что мы видим, любой звук, что мы слышим, - все это поглощается нашим существом и меняет нас к лучшему или к худшему».

«Есть хорошие фильмы, а есть очень хорошие. Есть даже важные фильмы. Затем есть очень важные фильмы. И, разумеется, очень, очень важные фильмы. Но фильм, создающий совершенно новый киноязык, раскрывающий мир как для режиссеров, так и для их публики, - это уникальный опыт, за который я буду благодарен вечно.

Автор играет языком, образами, скачками, но иногда на мой взгляд переигрывает. В один момент всё становится скучным. Отсылки на реального себя, разговоры о кино или настолько великое желание запутать, что местами он запутывается самостоятельное. Иными словами форма всё же перевешивает смысл написанных слов. Именно по этой причине оценка стала чуть ниже... А так... Интересный сюжет, изобилие цитат, тема кино, юмор, сатира над злободневностью, самокопание и самоопределение человека - делают эту книгу привлекательной в глазах тех, кому это покажется близким.

Основные темы книги:

- Современное общество и сатира над ним.

- Искусство.

- Поиск нормы.

- Реальность мира.

- Бессмысленность бытия.

Чтобы понять насколько книга шикарна... Я обычно думаю о том, держал бы я её дома на полке с учётом того, что у меня не осталось свободного места и мне пришлось бы выкинуть что-то из списка того, что было куплено ранее? Так вот в данном случае... Первые тридцать процентов я был уверен в себе и уже даже закинул в корзину бумажный экземпляр данной книги, а потом... Что-то сломалось и я перешёл за черту, где я не жалею, что это прочёл и хочу рекомендовать остальным, но это не настолько хорошо, как было в первых сотнях страниц и завязке сюжета. Теперь ваша очередь пробовать, если у меня всё же вышло передать хотя бы крупицу эмоций и заразить вас желанием прочитать! Как всегда...

"Читайте хорошие книги!" (с)

В меня вселился говорящий осёл: не смогла выбрать заголовок, все такие вкусные - не в кулинарном смысле, и каждый — снайперское попадание в белый свет как в копеечку. Списочек остался позиций на пятнадцать, могу одолжить, если кто-нибудь ещё не знает или думает как закончить критиковать Кауфмана, используя за основу вокабулярия пижонские пародии на названия его же фильмов, например. А ведь мне же ещё же, неукоснительно следуя компульсивно избранной стилистической парадигме, нужно обязательно в эпиграф с корнями выдранную из контекста, истекающую смыслом цитату вставить, в противном случае истинно вам говорю: 4 мая 1925 года земля налетит на небесную ось — как вариант. Поэтому, пометавшись с душераздирающим «Иаа!» между «Читаю на ходу. Пусть обыденные обыватели сами следят за тем, чтобы не врезаться в меня», «Мазлтов, жидовская ты морда, мазлтов» и «Ты же не зараженная сифилисом мышь, ты человек, да? - Да, - говорю я. - Если выбирать из двух», выбираю четвертую из соответствующего списочка (осталось штук.. эммм... полтыщи еще, точнее не совру), помня кауфанский же завет про конец, вмонтированный в начало. Да будет эта:

«А ну, бл*дь, испытали сдвиг парадигмы, сволочи!»

Можно начинать. Камера. Мотор. Стоп. Есть ещё список загадочных и внезапных слов навроде «солипсизм», «Исидор Изу» или «культурный приапизм», которые нужно непременно и непринужденно вставить в текст, о чём бы ни была книга, хушь о хищных грибах, друзьях человека, — но это я зря проговорилась, его не одалживаю, нет его, забыли. Теперь точно всё — то есть начало.

Изнурительным знойным днем завязнув-пропав всей птичкой-кукушкой в «Бесконечной шутке» Фостера нашего Уоллеса — примерно на фразе «из-за недостаточно высокого рейтинга Пемулис не заслужил бесплатных предложений от производителей одежды, а потому играет в футболках с надписями типа «ПАУКИ-ВОЛКИ ОЛСТОНСКАЯ ШК.», «ЗАБОТЛИВЫЕ МАМЫ ВЫБИРАЮТ», «ДЬЯВОЛЫ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ОБЛИЧЬЕ ТУР ГВБВД» etc. - я встала (передо мной встал) спасительным выбором: бросить всё и набравшись «концептуальной отваги» читать литературную сингулярность, двусмысленно одобренную Уильямом Гибсоном? Или бросить всё и пусть, наконец, повылезают шестипалые из-под земли и сами будут виноваты в бесконечных самоповторах Пиньоля? Или… Стоп. Тут ритуальное убийство говорящего осла бобром - осёл, естественно, пострадал, но слабонервные, уверена, сюда не добрались, детям до 16, а старикам не место... Или вспомнить всё - вот оно самое - «Муравечество», которое упорный, полезный и трудолюбивый Поляринов, способный поднимать предметы в 50 раз тяжелее его самого (два с половиной килограмма примерно) тоже рекомендует «дешифровать по модели Т. Пинчона или Д. Ф. Уоллеса» - семь бед, один ответ - или покориться квантованной реальности. Вариант по мне! Но, послушно покорившись и дочитав до фразы: «Я не думаю: «То, что на тебе футболка с «Рамонс», ещё не делает тебя Рамоном, и, более того, сами «Рамонс» не носили футболки с «Рамонс» я не думаю далее по тексту: « я не думаю: «На самом деле это не женщина», а думаю, что не человек для субботы, а суббота для человека, и сейчас как раз суббота, бросаю всё и иду гулять изнурительным знойным днем. Догуливаю до блошиного рынка — удивительное место вне пространства-времени, кабы быстро не находилось у метро «Удельная» в субботу — где человек, изображённый на футболке, продаёт мне футболку, на которой он изображён в футболке, на которой он изображён в футболке, на которой… в субботу
И поверьте, эта картинка - лучшая из существующих в обитаемых вселенных рецензия на Кауфмана, по какой модели ее не дешифруй. Но вы же не поверите. Поэтому что там по списку цитат: «Я стал другим и больше не могу жить, осуждая чужое творчество..Я больше не могу писать критику»? хм.. нет, вот эта: «Я едва сдерживаю восторг. Уже хочется начать заново. Нужно начать заново». Что ж, сами виноваты.

Розенбергер Розенберг - едкий и въедливый нью-йоркский кинокритик, предпочитающий подписываться гендерно-нейтральным инициалом Б. во избежание. Но у него радикально-гетеросексуальная борода, афроамериканская подружка - вы наверняка её видели, если в 90-е смотрели американское ТВ изнурительным знойным днем, и Ричард Докинз в друзьях по фейсбуку. Он эпатажно считает гением Апатоу и «талантливым антисемитом» Жан-Люка Годара. Он не еврей. Он самовлюбленный мегаломан и тревожный невротик, пафосный интеллектуал, еще в детстве зачитавший до дыр «Теодицию» Лейбница, на короткой ноге с комическим дуэтом Гегель-Шлегель, для него не существует авторитетов, правда — его господин, он грозный составитель маскулинных рейтингов и рабочих списков, где есть слова «эндемия», «Ги Дебор» и «общественный цугцванг»: даже бытовые мысли сами собой облекаются в его голове пуленепробиваемой оболочкой отточенной иронии — фабрика мечты! - хоть без редактуры в «Искусство кино»: «Старбакс — это умный кофе для глупых людей. Это Кристофер Нолан от мира кофе». Но это есть профанный путь, и Б. Розенбергер Розенберг пишет рецензии, только когда и если посмотрит фильм семь раз: сначала правым полушарием, потом..— впрочем, не стану пересказывать, наверняка, все права и способы защищены, включая «опыт безымянной обезьяны» - пишет так, словно танцует в темноте, пишет так, словно никто не читает, так, словно словом останавливает энтропию — на плёнке и во вселенной. Он сразу здесь, если он нужен. И если не нужен. Он невысокий, невзрачный, нелепый и жалкий. И борода у него серая. Он постоянно боится быть неправильно понятым и не понравится девушке, продающей умный кофе. Как же зовут его афроамериканскую девушку? — ну вы ведь наверняка её видели, странно, что нет. Да, он не еврей. Он читает лекции на втором этаже Макдональдса и показывает в назидание смотрителям зоопарков фильмы с нулевой развлекательной и художественной ценностью — конечно же «Синекдоха, Нью-Йорк» Кауфмана, тот головоломный бардак, который Кауфман называет кино, ту безнадежную тягомотину, что Кауфман выдумывает тяп-ляп на ходу, очередные инфантильные сырые идеи Кауфмана, окутанные идиотской секретностью во избежание. И после каждой критической запятой Розенбергер наш Б.Розенберг (не еврей) проваливается в люк. Канализационный. А потом с облегчением в Годара. И опять в люк. «Сценарист Чарли Кауфман пишет очередную псевдоинтеллектуальную мульку, а один из его друзей-режиссеров снимает ее на пленку». Снова в люк? Не, это Андрей Плахов сказал, он, наверное, не проваливается. И сколь бы лестным не представлялось кинокритикам представлять «Муравечество» долгожданным и симметричным ответом на годы каторжного труда по добыче редкоземельных смыслов и оттачиванию некулинарных вкусов, мне вот всё ж мерещиться, что главный герой, которому суждено Кауфманом найти, потерять, искать по всем обитаемым вселенным, в пространстве и времени (а на Удельной смотрел?), в прошлом и будущем, в постели с незнакомками, и в кабинетах психоаналитиков, в ящике для носков, в платоновской пещере, полной Дональдов Транков с лазерным зрением, в голове Джона Малковича, в брюхе кита вместе с библейским Джоной Хиллом, в курсивах, в сносках, в цитатах и самоповторах, в стране Незримого,в вечном сиянии разума, в романе Пелевина и дефиците маргарина на Песах в 2008 году, в гипносне, в пророчествах говорящего осла (ныне убиенного), в последнем и статичном уцелевшем кадре, в киноэнтропии неснятого и невиданного, снятого и забытого в муравейнике через миллион лет после того, как вымер последний критик и Сэм Беккет с ним— самый лучший фильм, финальный фильм про всё и всех-всех-всех, фильм, который «показывает не только, кто мы, но и чем можем стать, а также кем были и кем могли бы стать, а также кем не являемся и кем не станем», главное открытие и окончательное закрытие кинематографа (и еврейского вопроса), шедевр, то и дело сгорающий на фирменном кауфманском огне и возрождающийся со скоростью 24 раза в секунду… это очень длинное предложение, подумываю, вот, как закончить, но.. найти и снова потерять и опять искать, меняя лица, плодя и уничтожая за необходимостью доппельгангеров, избыточные сущности, пошедшие неправильным путем, неправильно понявшие путь, сбривающие и отращивающие бороду; искать, как муравей, захваченный грибком-паразитом, безоговорочно подчиняясь навязчивой и абсурдной идее достижимости совершенства (оно ж может быть или не быть, там или здесь, реальности для него то недостаточно, то слишком много — всей птичке пропасть, в субботу рано, а в среду поздно) снова и снова проваливаясь в люки квантованной вселенной (Some people have eczema; I fall into holes), за дело то и дело поругивая Чарли Кауфмана — что мне там начало мерещиться-то? - да, что это больше похоже на иронично-сюрный автопортрет, ловкий шарж с бесконечной бородой, чем на злободневную сатиру, что одержимый киноман Б. в большей степени Кауфман, чем мы — то морское чудовище, загадочный левиафан-недорыбина с четырьмя руками, которого море выплюнуло на берег на первой же странице книги, в самом начале, примерно в той же степени, в какой море - «это как бы, ну, знаешь, метафора человеческого разума во всей его непознаваемости», в той степени, в которой эта книга гораздо более шутка, чем «Бесконечная шутка».

"Позже наступит или не наступит момент, когда память вернется или не вернется". А пока давайте признаем: «Отдельный муравей — дебил», и ещё это:«Ты был бы больше похож на Рамона, если бы надел футболку морпехов Соединенных Штатов»

Это было невыносимо, поэтому я читал не отрываясь.