Цитаты из книги «Дневник»

Она научилась тому, чему учится каждый раз. Платон был прав. Мы все бессмертны. Мы не умрем, даже если очень захотим. Главное, помнить об этом. Каждый день ее жизни, каждый миг ее жизни.

– Цель не в том, чтобы жить вечно. Цель в том, чтобы создать что-то, что переживет нас в веках.

няемся, упражняемся. При всех наших великолепных умениях и отточенной технике, мы все равно не сумеем изобразить что-то особенное, потому что ничего особенного в нас нет. По словам Питера, ничто не бесит сильнее, чем когда какой-то обдолбанный наркоман, ленивый завшивленный бомж или свихнувшийся извращенец вдруг создает шедевр. Как будто случайно. Какой-то придурок, не побоявшийся рассказать миру о том, что он по-настоящему любит.

У Питера была своя теория самовыражения. Парадокс профессионального художника. Как всю жизнь мы пытаемся заявить о себе в полный голос, но сказать-то нам нечего. Мы хотим, чтобы творчество было системой причин и следствий. Мы хотим получить результаты. Товарный продукт. Мы хотим, чтобы преданность делу и дисциплина равнялись признанию и наградам. Мы тратим годы на обучение в художественном институте, потом еще несколько лет убиваем в аспирантуре, чтобы получить степень магистра изящных искусств, и упражняемся, упраж

Наверное, она росла без присмотра. Может быть, ее мамы никогда не было дома. Она никогда не знала отца, а мама, возможно, работала на двух работах. На каком-то паршивом заводе по производству изоляционных материалов и на раздаче еды в больничной столовой. Конечно, ребенок мечтал о месте, похожем на воображаемый остров, где никто не работает, только хлопочет по дому, собирает дикую голубику и бродит по пляжу в поисках интересных находок. Вышивает носовые платки. Составляет букеты. Где каждый день не начинается звоном будильника и не заканчивается телевизором.

большие каменные дома, на крышах – лес печных труб, каждый дом, словно горный хребет из скошенных крыш, башенок, флигелей и фронтонов, что устремляются ввысь, к громоотводу на самой верхушке. Шиферная кровля. Кружевные чугунные ограды. Сказочные домики, бугрящиеся эркерами и мансардными окнами.

По тому, как нарастают визгливые нотки, пока не превратятся в сирену воздушной тревоги в конце каждой фразы, можно понять, что она вся трясется от ярости, хотя больше от страха.

А теперь улыбнись – если еще можешь. Это работает твоя большая скуловая мышца. Каждое ее сокращение растягивает твои губы так же, как подхваты держат открытыми шторы на окне у тебя в гостиной. Так же, как тросы раздвигают занавес в театре. Каждая твоя улыбка – торжественное открытие. Премьера. Ты раскрываешь себя. Теперь улыбнись, как улыбается престарелая мать, когда ее единственный сын кончает с собой. Улыбнись, и похлопай по руке его жену и его дочку двенадцати лет, и скажи им, чтобы не переживали: на самом деле, все, что ни делается, все к лучшему. Продолжай улыбаться и заколи свои длинные седые волосы. Сыграй в бридж со своими подругами столь же преклонных лет. Припудри нос.

Теперь нахмурься. Это твоя triangularis, мышца, опускающая угол рта, тянет вниз уголки orbicularis oris, круговой мышцы рта. Представь, что ты – двенадцатилетняя девочка, безумно любившая папу. Девочка, нуждавшаяся в отце, как никогда прежде. Девочка, которая верила, что он всегда будет рядом. Представь, что ты каждую ночь засыпаешь в слезах, так крепко зажмурив глаза, что они распухают.

Когда нормальная женщина, совершенно нормальная, ни в чем не повинная женщина, которая уж точно достойна лучшего, когда она приходит домой с работы, где весь день обслуживала столики в ресторане, приходит и видит, что ее муж задохнулся в их общей машине и обоссал все сиденье, когда она начинает кричать, это просто ее orbicularis oris, ее круговая мышца рта растягивается до предела.