Глава 3. Гарольд

У сквайра Нормана был друг-священник, чей приход Карстоун находился примерно в тридцати милях от Норманстенда. Тридцать миль – невеликое расстояние для железнодорожного путешествия; но это долгая поездка на лошадях. В те времена железная дорога между этими двумя местами еще не появилась, да и вряд ли когда-нибудь появилась бы. Довольно много лет эти двое мужчин встречались, чтобы вспомнить свои старые университетские дни. Сквайр Норман и доктор Ан Вульф были закадычными друзьями в Тринити-колледже Кембриджа, и мальчишеская дружба созрела и сохранилась на долгие годы. Когда Гарольд Ан Вульф проходил свою практику в многолюдном промышленном городе Мидлендса, именно влияние Нормана помогло его другу получить ректорство. Они нечасто могли встречаться, потому что работа Ан Вульфа, хотя и не слишком обременительная, требовала единоличного исполнения и привязывала его к своему посту. Кроме того, он был хорошим ученым и пополнял небольшой доход, готовя нескольких учеников к поступлению в привилегированные школы. Случайные визиты доктора в Норманстенд среди недели в свободное от школьных занятий время и редкие поездки Нормана в резиденцию, с возвращением на следующий день, на протяжении многих лет были мерой их встреч. Затем женитьба Ан Вульфа и рождение сына стали удерживать его дома. Миссис Ан Вульф погибла в железнодорожной катастрофе через пару лет после рождения единственного ребенка; и в то время Норман приезжал, чтобы оказать любую посильную помощь потрясенному другу и дать ему то, что в тех обстоятельствах было его лучшим даром, – сочувствие. Спустя несколько лет ухаживания сквайра и женитьба, на которой присутствовал его старый друг, ограничили его общение более узким кругом. Последний раз они встречались, когда Ан Вульф приезжал в Норчестер, чтобы помочь похоронить жену своего друга. Однако с течением лет тень над жизнью Нормана начала рассеиваться; когда его малышка стала ему своего рода компаньоном, они снова встретились. Норман, который с момента смерти жены ни разу не смог покинуть Норманстенд и Стивен даже на одну ночь, написал своему старому другу, прося его приехать. Ан Вульф с радостью согласился, и целую неделю с растущим ожиданием сквайр предвкушал их встречу. Каждый нашел другого несколько изменившимся, во всем, кроме их старой привязанности.

Ан Вульф был очарован маленькой Стивен. Ее изящная красота, казалось, пленила его; а ребенок, словно понимая, какое удовольствие он доставляет, пустил в ход все свои маленькие чары. Ректор, который знал детей лучше своего друга, рассказывал ей, пока она сидела у него на коленях, об одном очень интересном человеке: своем собственном сыне. Ребенок слушал, сначала заинтересованно, затем с восторгом. Она задавала самые разные вопросы; и глаза отца светились, когда он с радостью отвечал милой, сочувствующей девочке, уже глубоко запавшей ему в сердце ради ее отца. Он рассказывал ей о мальчике, который был таким большим и сильным, и который бегал, прыгал, плавал, играл в крикет и футбол лучше любого другого мальчика, с которым он играл. Когда, согревшись живым интересом маленькой девочки и видя, как загораются ее прекрасные черные глаза, он тоже пробудился к радости момента; и все сокровенные мгновения одинокого отцовского сердца излили свои богатства. А другой отец, взволнованный восторгом своего ребенка и, кроме того, испытывая дополнительное удовольствие от того, что маленькая Стивен интересовалась видами спорта, которые обычно считались мальчишескими, смотрел одобрительно, время от времени и сам задавая вопросы, чтобы удовлетворить любопытство ребенка.

Весь день они просидели в саду, рядом с ручьем, вытекавшим из скалы, и Ан Вульф рассказывал отцовские истории о своем единственном сыне. О великом крикетном матче с командой Кастра Пуэлорум, когда тот набрал сто очков, не выходя из игры. О школьных соревнованиях, когда он выиграл столько призов. О заплыве в реке Ислам, когда после победы и переодевания он бросился в воду в одежде, чтобы помочь детям, опрокинувшим лодку. О том, как, когда не могли найти единственного сына вдовы Нортон, он нырнул в глубокую яму водозабора мельничной плотины больших мельниц Карстоуна, где утонул кузнец Уингейт. И как, нырнув дважды без успеха, он настоял на третьем погружении, хотя люди пытались его удержать; и как он вынес на руках ребенка, белого как полотно и почти мертвым, так что его пришлось положить в золу пекарской печи, прежде чем его удалось вернуть к жизни.

Когда пришла няня, чтобы уложить ее спать, она спрыгнула с колен отца, подошла к доктору Ан Вульфу, серьезно протянула ему руку и сказала: "До свидания!" Затем она поцеловала его и произнесла:

– Большое спасибо, папа мистера Гарольда. Вы скоро снова придете и расскажете нам еще?

Затем она снова вскочила на колени отца, обняла его за шею, поцеловала и прошептала ему на ухо:

– Папочка, пожалуйста, попроси папу мистера Гарольда, когда он придет снова, привести с собой Гарольда!

В конце концов, женщинам свойственно помещать суть письма в постскриптуме!

Через две недели доктор Ан Вульф приехал снова и привез с собой Гарольда. Время тянулось для маленькой Стивен мучительно медленно, пока она ждала приезда Гарольда с отцом. Стивен сгорала от нетерпения увидеть большого мальчика, чьи подвиги так ее заинтересовали, и целую неделю засыпала миссис Джерролд вопросами, на которые та не могла ответить. Наконец, настал этот день, и она вышла с отцом к парадной двери, чтобы встретить гостей. На верхней ступени больших гранитных ступеней, над которыми в непогоду натягивался белый навес, она стояла, держа отца за руку и приветливо махая.

– Доброе утро, Гарольд! Доброе утро, папа мистера Гарольда!

Встреча доставила обоим детям огромное удовольствие и привела к немедленной дружбе. Маленькая девочка сразу же прониклась глубоким восхищением большим, сильным мальчиком, почти вдвое старше и более чем вдвое крупнее ее. В ее возрасте условности не имеют значения, и любовь – это то, о чем говорят сразу и открыто. Миссис Джерролд с первого взгляда полюбила большого добродушного мальчика, который обращался с ней как с леди и неловко стоял, краснея и молча, посреди детской, слушая нежные излияния маленькой девочки. Какой бы ни была та любовь, на которую способны мальчики, Гарольд был ею охвачен. "Телячью любовь" обычно презирают. Она может быть смешной; но тем не менее это серьезная реальность – для "теленка".

Новообретенная привязанность Гарольда была глубока, как и его натура. Единственный ребенок, в чьей памяти не сохранилось материнской любви, его естественно ласковая натура в детстве не находила выхода. Мальчик едва ли может излить всю душу мужчине, даже отцу или товарищу; и этот ребенок был в некотором роде лишен утешений других детей. Вторичное занятие его отца – преподавание – приводило в дом других мальчиков и требовало строгого домашнего распорядка. В школе для мальчиков не было места для маленьких девочек; и хотя многие матери – подруги доктора Ан Вульфа – очень любили милого, тихого мальчика и брали его играть со своими детьми, он, казалось, никогда не становился с ними по-настоящему близок. Не хватало равенства в общении. Мальчиков он знал, и с ними он мог держаться на равных и при этом поддерживать дружеские отношения. Но девочки были для него чужими, и в их присутствии он робел. С этим непониманием другого пола росло своего рода благоговение перед ним. Его возможности для такого рода изучения были настолько редки, что это представление так и не могло исправиться.

И вот, с самого детства и до двенадцати лет, познания Гарольда о девочках не увеличились, и его благоговение не уменьшилось. Когда отец рассказал ему о своем визите в Норманстенд и о приглашении, которое ему там сделали, сначала возникло благоговение, затем сомнение, потом ожидание. Между Гарольдом и его отцом существовали любовь, доверие и взаимопонимание. Отцовская супружеская любовь, так рано оборвавшаяся, нашла свое выражение в отношении к сыну; и между ними никогда не было даже тени облака. Когда отец рассказал ему, какая маленькая Стивен хорошенькая, какая изящная, какая милая, он начал рисовать ее в своем воображении и с застенчивым волнением ожидать встречи с ней.

Его первый взгляд на Стивен, как он чувствовал, был одним из тех, которые никогда не забываются. Она решила показать Гарольду, что она умеет делать. Гарольд умел запускать воздушных змеев, плавать и играть в крикет; она ничего этого не умела, но она умела ездить верхом. Гарольд должен увидеть ее пони и увидеть, как она скачет на нем совершенно одна. И для Гарольда тоже будет пони, большой, большой, большой – она сама говорила об этом Топхему, конюшему. Она уговорила папочку пообещать, что после обеда она возьмет Гарольда на прогулку верхом. Для этого она рано приготовилась. Она настояла на том, чтобы надеть красный охотничий костюм, который папочка подарил ей на день рождения, и теперь стояла на верхней ступени, вся сияя в охотничьем розовом, с костюмом, перекинутым через руки, и маленькими блестящими охотничьими сапожками. На ней не было шляпы, и ее прекрасные золотисто-рыжие волосы сияли во всей своей красе. Но даже они почти меркли перед радостным румянцем на ее щеках, когда она стояла, махая маленькой ручкой, не державшей папину. Она, несомненно, была картиной для грез! Глаза ее отца не упустили ни одной детали ее изящной красоты. Он так гордился ею, что почти забыл пожелать, чтобы она была мальчиком. Удовольствие, которое он испытывал от ее внешнего вида, усиливалось тем, что ее наряд был его собственной идеей.

Во время завтрака Стивен была довольно молчалива; обычно она болтала без умолку, свободно, как поет птица. Стивен молчала, потому что событие было важным. Кроме того, папочка был не один, и поэтому его не нужно было подбадривать. А еще – это в форме постскриптума – Гарольд молчал! В ее нынешнем настроении Гарольд не мог ошибаться, и все, что делал Гарольд, было правильно. Она уже неосознанно усваивала урок из его присутствия.

В тот вечер, ложась спать, она пришла пожелать папочке спокойной ночи. После того как она поцеловала его, она также поцеловала "старого мистера Гарольда", как она теперь его называла, и как само собой разумеющееся поцеловала и Гарольда. Он тут же покраснел. Это был первый раз, когда его поцеловала девочка.

Следующий день с раннего утра до самого вечера был для Стивен одним сплошным праздником, и мало нашлось интересных вещей, которые не были бы показаны Гарольду; мало оказалось маленьких секретов, которыми она не поделилась бы с ним, пока они гуляли, держась за руки. Как и все мужественные мальчики, Гарольд был добр к маленьким детям и терпелив с ними. Он с удовольствием следовал за Стивен и выполнял все ее просьбы. Он влюбился в нее всем своим мальчишеским сердцем.

Когда гости уезжали, Стивен стояла с отцом на ступенях, провожая их. Когда карета скрылась за дальним поворотом длинной аллеи, и когда уже не было видно фуражки Гарольда, машущей из окна, сквайр Норман повернулся, чтобы войти, но остановился, повинуясь неосознанному удерживающему движению руки Стивен. Он терпеливо ждал, пока она с долгим вздохом повернулась к нему, и они вместе вошли в дом.

В тот вечер, перед тем как лечь спать, Стивен пришла и села к отцу на колени, и после различных поглаживаний и поцелуев прошептала ему на ухо:

– Папочка, разве не было бы замечательно, если бы Гарольд мог совсем переехать сюда? Ты не мог бы его попросить? И старый мистер Гарольд тоже мог бы приехать. Ох, как бы я хотела, чтобы он был здесь!