– Нет у него никакой сестры, – отрезала та, сурово глядя на него исподлобья.

– Но откуда ты это…? – вылупив глаза, хотел было спросить Кай, потому что все еще не верил, что эта непрошибаемая девица когда-то слушала их песни и кое-что о них знала.

– Отличный кадр! – тем временем победоносно выпалил Айвен, любуясь снимком с пылу с жару. – Обиженная дочка дуется на папу, а папа, мудак такой, не знает, как к ней подлизаться! Теперь я хочу какой-нибудь веселый и милый кадр!

– И что мне для этого сделать? – гаркнул все еще растерянный Кай. – Из веселого я только задницу показывать умею, а из милого – издавать звуки блюющего хомячка.

– Нет, не годится. Вытри ей нос салфеткой, – подсказал Эмиль.

– Но она же не маленькая…

– Тогда пусть она тебе вытрет!

– Но я же не простужен и даже не блевал…

– Да ты задрал! Шоумен, называется!

С этими словами Эмиль цапнул с близлежащего столика бутылочку со сливками и прыснул белой струей Каю в морду.

– Ты что творишь?! – заорал тот благим матом, вмиг взбесившись.

– Вытирай его, пока он не начал все громить! – приказал туристке переполошившийся Эмиль.

– Я тебя сейчас с лица земли сотру!!!

Вдруг с другого конца кофейни раздался робкий голос ее владельца, уже давно отвыкшего от большого количества посетителей, особенно таких буйных:

– Уважаемые, вы можете кричать, но не бейте посуду, пожалуйста!

– Извините! – хором отозвались все трое.

Хоть туристка и не знала финского, но четко поняла, что хотел сказать владелец кофейни, поэтому, изо всех сил давя смех, поспешно отобрала у Эмиля бутылек со сливками, а Кай принялся рьяно оттирать свою раскрасневшуюся физиономию салфетками.

– Отличный кадр! – снова торжественно заголосил Айвен. – Хулиганистая дочка облила папу сливками, а он сердится!

– Ну нет! – запротестовал Кай. – Мы договаривались, что это будет мимимишная семейная фотосессия, а не очередная серия: «Бесстыжий Кай опять надрался и вел себя, как свинья»!

Туристка, все еще объятая приступами смеха, сдавленно фыркала в кулак. Заметив это, Айвен воодушевился и снова навел на них камеру.

– Да, да, именно так! Смейся, нэйти, смейся! Жизнь прекрасна, ты молода, а рядом с тобой сидит дружелюбная цирковая горилла, с которой все дети мечтают сфотографироваться!

– Айвен, чтоб тебя! – вспыхнул Кай.

– Эй, хэрра официант, а можно его еще чем-нибудь облить? – позвал Эмиль своим севшим голосом. – Кетчупом, майонезом, горчицей, соляной кислотой? Помните, мужики, мы в школе чем только ни обливались?

Айвен прыснул и чуть стыдливо лепетнул в кулак:

– Не при даме будет сказано, но мы в школе даже обоссать друг друга пытались…

Эмиль заржал во все горло и с театральным профессионализмом, уверяя зрителей, что вместо детородного органа у него здоровенный садовый шланг и издает он звуки «пс-пс-пс», принялся демонстрировать тот эпичный поход в школьный туалет, когда они, ученики одиннадцатого класса, умудрились залить не только кафель мужской уборной, но и стены в коридоре. И даже шкафчики кое-каких одноклассников, с которыми были откровенно не в ладах…

– Хватит позориться! – вспылил Кай и запустил в его нескромное причинное место первое, что попалось под руку, – наполовину пустой бумажный стаканчик из-под кофе, который пила туристка. Пластиковая крышка отлетела в сторону, едва встретившись с жесткой молнией модных джинсов с заниженной талией, и сливочно-кофейная жижа немедленно залила богато выпирающий гульфик. – Перед вами не расфуфыренная фанатка, а совсем юная девушка! Между прочим, моя дочь! Ведите себя прилично, вы же взрослые мужики!

– В газетах так и напишут: «Конфуз века! Бешеный Эмиль перепил кофе и обоссался!» Мы сразу в топ попадем, отвечаю, мужики! – вопил разошедшийся Айвен, настойчиво пытаясь зафотографировать оскверненную часть тела, на которую опозоренный Эмиль яростно пытался натянуть пуховик.

– Прости за зоопарк… – попытался извиниться перед туристкой Кай. Она и так что-то там упоминала про их не очень-то хорошую репутацию, а эти две макаки только рады были подлить масла в огонь. – Ох, я испортил твой кофе, я куплю новый…

Она ничего не ответила, потому что уткнулась лицом в локти и тихо хохотала. Тогда Кай решил доказать, что он мужик, и сделал то, что должен был сделать: спустил свой широкий увесистый зад с высокого табурета и неуверенно направил стопы по направлению к прилавку, за которым стоял возмущенный и обалдевающий не по часам, а по минутам хозяин кофейни. Случайно зацепив краем глаза укатившийся пустой стаканчик, Кай вознамерился между делом подобрать его и выбросить в мусорную корзину, дабы уж совсем не уподобиться представителям животного мира, с которыми его постоянно сравнивали. Едва он было наклонился, а осевший пояс брюк обнажил его жирную поясницу и волнующую ямку между ягодицами цвета кожи младенца, как гигантский ботинок, случайно оказавшийся в луже разлитого кофе, поехал в сторону, и здоровенная неповоротливая рок-звезда с громогласным отчаянным воплем: «Твою мать!» – оказалась распластанной по всему полу несчастной кофейни на окраине Хельсинки.

– Хэрра официант, что ты добавляешь в кофе? – орал в перерывах между лошадиным ржанием Эмиль. – Наши фанаты ни в жизнь не поверят, что мы сейчас находимся в безалкогольном заведении!

– Знаете что, уважаемые! – отозвался тот, вконец потеряв терпение. – Выметайтесь-ка отсюда вон, иначе я вызову полицию!

– Вот будет сенсация! – хохотал Айвен. – Налакавшихся кофе «Да каких-то уродов» арестовали средь бела дня на отшибе Хельсинки!

Однако все понимали, что подобная слава будет излишней даже для таких брутальных и крутых самцов, как «Да какие-то уроды», поэтому все четверо быстро собрали свои скарбы и покинули уютное заведение, пока разгоряченные Кай с Эмилем не затеяли драку с разбиванием витрин и крушением столов, а вдохновленный Айвен с криками «Я творец! Я художник!» не придумал какой-нибудь очередной безбашенный сюжет для милой семейной фотографии рок-звезды и его дочери. Которая, кстати, на его предложение сделать пару снимков на улице с сожалением помотала грязной светлой головой.

– Боюсь, мне пора, а то могу опоздать.

– Что же, – не стал настаивать Айвен, отдавая дань тому, что эта загадочная девица, несмотря на свою враждебность, все-таки очень здорово им помогла и, возможно, даже спасла их музыкальную карьеру. – Не думал, что когда-нибудь скажу это молодой красивой женщине, но спасибо за чудесный ДЕНЬ! Мы с мужиками сто лет уже так не веселились, причем будучи совершенно трезвыми.

Она со смущенной улыбкой махнула тощей белой рукой с вздувшимися венами, мол, да не за что. А он, все еще смеясь и отфыркиваясь, поймал себя на мысли, что это было необыкновенное и совершенно забытое чувство – от всего сердца благодарить человека за то, что с ним удалось повалять дурака и от души посмеяться. Это было совсем не то, что автоматически пробормотать случайной фанатке заезженное до дыр: «Спасибо за отличную ночь!»

– И все-таки мне чертовски неловко, – в свою очередь, подошел к ней все еще красный и взволнованный всем произошедшим Кай. – Я, конечно же, кретин и не должен был вовлекать тебя во всю эту историю.

– Ничего не поделаешь, шоу-бизнес, – пожала она плечами, понимающе улыбаясь.

«И все-таки она какая-то такая не такая», – подумал Кай. То грозилась газом обрызгать, а теперь даже не злится за представление, которое они устроили в кофейне. Утверждала, что когда-то слушала их музыку, но даже не попыталась оказать им честь попросить автограф, не говоря уже о том, чтобы повиснуть на шее всех троих и слезно признаваться в любви. Вроде, с виду такая юная и несмышленая, однако как грамотно и учтиво умеет разговаривать, какая она спокойная и рассудительная! Кай хотел поинтересоваться, как ее зовут, но знал наперед, что она не скажет. Он подумал дать ей немного денег, чтобы хоть как-то отблагодарить за услугу, которую она им оказала, но чувствовал, что это ее оскорбит. Он мог бы пообещать посвятить ей песню, но у него не поворачивался язык, потому что такие дешевые трюки он обычно отрабатывал на таких же дешевых фанатках. Пускай она лучше едет себе в Ивало и как можно скорее затеряется в лабиринтах его короткой памяти. Скорее всего, он быстро ее забудет и даже не будет испытывать того чувства благодарности и внезапной тоски, которые ни с того ни с сего одолели его в этот самый момент. А она, быть может, уже в Ивало или чуть попозже, когда они выпустят новый альбом, вспомнит их кретинское поведение в кофейне, улыбнется и скажет себе: «А эти старые уроды, оказывается, не такие уж и плохие…»

– Удачи тебе, Туу-тикки, – сказал Кай, наконец. – Счастливого пути и интересного путешествия по Финляндии. Только будь осторожна, ладно?

– Спасибо. Постараюсь больше не вламываться в особняки рок-звезд, – с уверенной улыбкой кивнула она.

И тут им завладело какое-то неведомое доселе чувство. Она стоит перед ним, такая маленькая, худенькая и всем своим видом смахивающая на трудного подростка, улыбается скупо и смущенно, а ему безудержно хочется нежно пихнуть ее в подбородок кулаком, словно сынишку или дочку-пацанку. Его отец иногда ему так делал, это было мило.

– Эй, может, мы тебя до автовокзала подбросим? Мы все равно на машине, – вдруг брякнул Эмиль. Так уж повелось, что самые толковые идеи приходили в голову именно этому полоумному человеку.

Однако не надо было уродиться с яркими экстрасенсорными способностями, чтобы догадаться, что она откажется.

– Спасибо, но я лучше пройдусь.

– Да брось, нэйти! – даже невозмутимого Айвена задело то, что она им не доверяет. – Отсюда до него топать почти час, а мы тебя за десять минут довезем, даже перекусить перед автобусом успеешь.

– Правда, спасибо, но нет.

– Ты что, считаешь, что мы настолько плохие? – надулся Кай. – Да, мы не самые примерные мальчики, но и не насильники. Мы спим только с теми женщинами, которые сами этого хотят. Если женщина говорит «нет» – значит, нет, вопрос снят и никаких претензий. Поехали?

– Нет, – отрезала туристка, сделала им ручкой и решительно зашагала своими тощими ногами в свисших джинсах прочь по тротуару. Даже в первый попавшийся переулок свернула, видимо, опасаясь, что они поедут за ней следом и затащат в автомобиль силком.

И все трое остались стоять на своем месте, неотрывно и озадаченно вглядываясь в кусок унылого пейзажа январского Хельсинки, в котором только что испарилась тоненькая хрупкая фигурка в мешковатой куртке с меховыми воротником. Кажется, теперь «Да какие-то уроды» понимали, что чувствовали их фанатки, когда те машинально благодарили их за великолепную ночь, обещали позвонить и посвятить им песню, а потом благополучно исчезали с концами, никакой песни им так и не посвятив.

Погрустив пару минут, наши герои, а точнее, двое из них, решили, что хватит с них сантиментов и самое время заняться насущными проблемами.

– Ну что, айда рвать рок-чарты? – предложил Айвен, заговорщицки поиграв бровями в сторону своего смартфона с драгоценными фотографиями.

Эмиль разразился на всю Финляндию рьяным боевым кличем. Один лишь Кай все продолжал тоскливо вглядываться в угол дома, за котором скрылась гордая и скрытная Туу-тикки с трогательно тоненькими ножками и беспомощно дрожащими руками.

– Что-то мне за нее боязно… – признался он, когда остальные сподобились-таки обратить внимание на его невеселое расположение духа.

– Стоп-снято, дружище, съемка окончена, можешь уже выходить из образа примерного папаши! – захохотал умиленный Айвен, крепко хлопая его по спине.

– Без дураков, чувак, – согласился с ним Эмиль, на этот раз с удивительно серьезным видом. – Не стоит бояться за бабу, которая умеет говорить «нет» и не садится в машину к незнакомым мужикам, даже если они мировые рок-звезды. Такая не пропадет. А то вечно у этих безмозглых куриц мода спутаться с первым попавшимся маньяком-извращенцем, а потом плакаться на ток-шоу: «Я думала, он просто хотел пообщаться». Ага, а стихи Пааво Хаавикко (*финский поэт) он тебе почитать не хотел?

В конце концов, Каю ничего не оставалось, как сесть в Опель Айвена и вернуться на виллу матери, которая вместе с Микки распивала кофе с ликером и ухохатывалась над безумной историей, которую та сочинила про ее сына.