Мирай остановился, чтобы подождать, пока Курт с ними поравняется.

– Тебе не нравятся японские девушки, Куруто? – спросил он с улыбкой.

– Ну… Они милые… – скованно и через силу ответил Курт, глядя себе под ноги и стараясь не рисковать, заявляя четверым японцам, которые запросто могут его отколотить, что женщины их национальности, как минимум, его не привлекают. От слова «совсем». Не говоря уже о том, что они все кажутся ему на одно лицо.

– В том-то и проблема, – тяжко вздохнул Мирай, словно прочитав его мысли. – Японские девушки слишком милые. А парню от девушки что нужно?

– Чтобы слушала и понимала? – воодушевленно подхватил Гин.

– Чтобы были общие интересы? – поддержал Кицуне.

– Чтобы смеялась над твоими шутками? – выпалил Акума.

Курт предпочел промолчать, потому что вообще ничего не смыслил в таких вопросах.

– Хороший секс, идиоты! – отбрил Мирай. – А какой может быть секс, если она вся такая ванильно-сахарная принцесса, к которой даже прикоснуться страшно, потому что она тут же начинает пищать, будто ты дантист и сверлишь ей зуб без анестезии?!

Красные до корней волос Гин, Акума и Кицуне встали на месте, в шоке уронив челюсти.

– Не верите? – с запалом продолжил Мирай. – Посмотрите японское порно – это же атас какой-то!

– Остановись, пожалуйста, старший братик Мирай, у меня сейчас кровь из носа пойдет! – проскулил Гин, накрыв лицо руками.

Один Курт хихикал в кулак, красный, но шкодливый, словно любопытный ребенок, подслушавший взрослые разговоры на непристойные темы.

– Я, пожалуй, воздержусь, – сказал он. – У меня от ваших мультиков-то уши вянут. Девчонки там так пищат, что это просто невозможно смотреть со звуком.

– Э?! – вякнул Мирай. – И ради этого юные девушки, мечтающие стать великими сэйю (*Японский актер озвучивания), гробят свои лучшие годы на кафедре озвучки? Чтобы какой-то иностранец сказал, что это невозможно слушать?!

– Нижайше прошу прощения, но меня это дико бесит, – фыркнул Курт, давя смех.

– Спасибо тебе, Куруто! – повис на нем Гин. – Ты спас меня от носового кровотечения!

Потом они пошли в торговый центр, чтобы полистать девчачьи журналы с парнями-айдолами и посмотреть шмотки, чтобы иметь представление, как приблизиться к их глянцевым образам. Гин, заразившись идеей сменить цвет волос, бросился в отдел косметики. Пока он пытался сориентироваться в многообразии красок и оттеночных бальзамов, Мирай с Куртом болтались у полок с одеколонами.

– Вот этот неплохой. Нравится? – сказал Мирай, дав Курту понюхать пробник.

– Угу, напоминает стиральный порошок, – ответил тот. – Люблю запах стирального порошка.

Тогда Мирай, не спрашивая, брызнул на него из флакона. Курт схватил первый попавшийся пробник и ответил ему той же серебряной монетой. Через пару секунд между ними разыгралась настоящая одеколонная баталия, которую деликатно прервала девушка-консультант, внезапно выплывшая из-за стеллажа и спросившая, может ли она чем-нибудь помочь. Акума, преследующий Мирая и повторяющий за ним все-все-все, схватил с какой-то полки первый попавшийся пузырек, нюхнул его и, даже не разобрав запаха, побрызгал на себя. Это оказался лак для волос с блестками.

Гин тем временем определился с выбором и теперь в панике скулил над приглянувшимся осветлителем для волос.

– Отлично! И как этим пользоваться?!

– Давайте снова соберемся у Куруто на следующих выходных! – предложил Мирай. – Я принесу свои инструменты для окрашивания волос и сделаю все по высшему разряду.

– Ты умеешь красить волосы, старший братик Мирай? – восторженно завопил Акума.

– Ну конечно, умею, я же на театральном учился!

– Ждать еще целую неделю! – надулся Гин.

– Нам есть, чем заняться на этой неделе, семпай, – сказал Кицуне, вернувшийся из книжного отдела, и протянул ему кипу свежайших девчачьих журналов с парнями-айдолами. – Надо это все изучить и определиться, какой образ мы хотим, а потом уже начинать его воплощать.

– Ты так быстро схватываешь, Ки! – похвалил его Мирай, потрепав по выжженной макушке с отросшими корнями. – Уверен, у тебя быстрее всех появится девушка!

Кицуне чуть не упал в обморок от счастья.

Так как вопрос с поиском парикмахера-визажиста был решен, девчачьи журналы раздобыты, а бутики со шмотками больше не представляли интереса, Мирай спросил, куда молодежь обычно ходит во время таких бесцельных воскресных прогулок.

– Ну, в это время мы обычно идем куда-нибудь перекусить, – сказал Гин.

– Давайте на этот раз пойдем в морской ресторан и заставим Куруто съесть живого осьминога! – предложил Акума с энтузиазмом.

– Я ни за что не буду есть то, что шевелится! – взъершился Курт. – Я против жестокого обращения с животными!

– Та-а-а-ак! – строго прервал их перепалку Мирай. – Что это за жестокая игра, засранцы? «Накорми тупого иностранца мерзкой японской едой»?

– Но ты бы видел, как он ел мисо-суп, старший братик Мирай! Это был такой угар!

– Тебе нравится японская кухня, Куруто? – спросил Мирай с мягкой улыбкой.

– С пивом потянет, – пожал тот плечами. – Но некоторые блюда я все же предпочел бы не видеть и не знать, из чего они сделаны. Ширако (*Рыбные молоки), например, мне очень нравится, но когда мне сказали, что я нажрался рыбьей спермы, мне стало немного неловко.

– А тебе нравится натто (*Блюдо из сброженных соевых бобов со специфичным запахом и липкой тягучей консистенцией)?

– Нет. А что это? – спросил на свою голову Курт, вылупив глаза с самым невинным видом.

Акума коварно потер ладошки – теперь-то они знают, где им перекусить!

Однако когда они пришли в семейный ресторан и уселись за столик, Мирай быстренько охладил их пыл, заказав натто всем, а не только Курту.

– Старший братик Мирай, это так жестоко! – заскулил Кицуне, подцепив палочками сопливые тягучие бобы с резким запахом аммиака. – Это блюдо даже не каждому японцу по зубам…

– Не скулите! – строго стукнул по столу ладошкой Мирай. – Это очень полезно! – затем подпер ею щеку и мечтательно произнес: – Я вот люблю натто. Напоминает мне французские сыры, которые покупала маман, когда жила с нами. Они тоже пахли общественным сортиром. А когда Харетересу-сан летал в командировку во Францию, он привез мне в подарок нарезку экслюзивных сыров с плесенью. Они так воняли, что не пользуйся он исключительно бизнес-классом, его бы непременно вышвырнули из самолета! О, я был так тронут!

Курт с видом крайнего отвращения ковырялся палочками в склизких бобах, позабыв всякие правила приличия.

– Так вот, что это такое, – пробормотал он. – Мартин мне как-то нажаловался, что Рейджи пыталась накормить его каким-то горохом в вонючих соплях. Его потом три дня тошнило от вида любой еды.

– Я заметил, что Харетересу-сан очень привередлив в еде, – сказал Мирай.

– Да, у него аллергия на сладкое и жуткий рвотный рефлекс. Он говорит, что у японцев очень мудрый подход к питанию – они делают еду такой, что на нее даже смотреть невозможно, не говоря уже о том, чтобы ее есть. Поэтому они самая стройная нация в мире.

– Вот уж неправда! Мы тоже люди и любим пожрать от пуза, просто еда у нас здоровая, сбалансированная и способствует долголетию. А когда еда полезная, она и в жиры не откладывается. Натто, например, разжижает кровь, снижает уровень холестерина, лечит суставы, предотвращает старение мозга, содержит много белка и улучшает работу кишечника. Чему тут в жир уходить?

– Да, я знаю. В Англии тоже часто едят бобы. Только они у нас обычно законсервированы в томатном соусе.

– Вот как? Оказывается, японцы и англичане не такие уж и разные, правда?

– Точно! А еще у нас движение одинаковое – левостороннее!

– Точно-точно!

И оба засмеялись друг другу, как старые добрые друзья, под охреневающим взглядом всех остальных.

– Ну что, итадакимас! – сказал Мирай и с удовольствием отправил в рот комок сопливых бобов. – М-м-м, как вкусно!

– Старший братик Мирай, а ты нас не разыгрываешь?.. – проскулил давящийся рвотными позывами Акума.

– Нисколько! – сказал тот и слизнул с уголка губ бобовую соплю. – Давайте! Я питаюсь этим с младших классов, и посмотрите, каким я вырос большим и красивым!

– Так нечестно! – захныкал Гин.

Тем временем Курт молча подцепил один боб и, заткнув нос свободной рукой, зажевал его, тщательно анализируя вкус.

– Ничего так, съедобно, – констатировал он. – Итадакимас, – взял в руку пиалу с рисом, поверх которого были наложены эти мерзкие бобы, и принялся есть, как обычно.

– Как говорится, – живо отозвался Мирай, крайне довольный тем, что успешно подружил племянника своего начальника с этой полезной гадостью, – если тебе нравится натто – значит, тебе нравится японская кухня.

– Да я вообще всеядный, – сказал Курт с набитым ртом, а потом зыркнул на своих друзей: – А вы чего глазки строите? Ешьте!

Те лишь испуганно переглянулись.

– Кажется, старший братик Мирай и Куруто в сговоре…

Так как воскресенье уже давно перевалило на вторую половину, детям пора было возвращаться домой делать уроки. Условившись собраться на следующих выходных, очень тепло попрощавшись с Мираем и заобнимав его, Гин, Акума и Кицуне ушли восвояси.

– Вот и все, – сказал Мирай Курту, когда остался с ним один на один. – Веселье кончилось. Сейчас я отведу тебя домой и закрою на замок.

– Пф-ф-ф, да мне все равно уроки делать.

– Зайдем в кондитерку? Хочу купить тортик для Рейджи-сан. Я ей такого утром наговорил, что непременно должен извиниться.

– Да уж, в этом плане ты не лучше Акумы.

– Э?..

Курт осекся, не понимая, что происходит.

– Так ты не спал и все слышал? – пристально поглядел на него Мирай.

Курт, пойманный с поличным, начал краснеть.

– Ну, ты так орал, что разбудил бы мертвого…

– А чего не встал поздороваться?

– Мне хотелось еще поваляться…

– Я так и понял, что ты меня стесняешься!

– Да не то, чтобы…

– Ну, теперь-то ты ко мне привык?

Курт покраснел еще сильнее и отвел взгляд, не желая ни врать, ни обижать Мирая.

– Тьфу ты, посмотри на меня, я весь в блестках после этого мелкого! – уже орал тот, отряхиваясь. – Не человек, а елка новогодняя!

Глядя на него, такого шебутного и непредсказуемого, Курт с неимоверным усилием воли сдержал смешок. Нет, ему будет очень трудно привыкнуть к Мираю.

В кондитерку за тортом они зашли. А еще в бакалею за банкой с натто.

– Теперь ты будешь завтракать этим каждый день, правда? – объяснил эту незапланированную покупку Мирай. – Ты же хочешь оставаться худеньким и в сорок лет выглядеть на двадцать, правда?

Курт, с непроходящим после первой встречи с Мираем румянцем на щеках, молча кивнул, снова пялясь на него во все свои дикие глаза.

– Мирай-сан, Вы сумели уговорить Куруто попробовать натто! Вы, должно быть, бог! – выпала в осадок Рейджи, когда увидела их покупки. Тому, что Мирай подружил Курта с натто, она удивилась даже меньше, чем тому, что он притараканил ей торт, чтобы извиниться за свое утрешнее недержание речи! – Марутин-сан так болезненно отреагировал, когда я подала ему на завтрак натто, что я даже думать забыла повторить такое с Куруто!

Затем она показала Мираю тяжеловатую пластиковую корзинку, набитую контейнерами с едой.

– Мираю-сану так понравилась моя еда, что я решила приготовить для него немного бенто в знак моей благодарности. Я положу это в холодильник. Пожалуйста, возьмите с собой, когда будете уходить, Мирай-сан.

У Мирая-сана чуть ноги не подкосились от такого счастья.

– Это все мне, Рейджи-сан?! Ну что Вы, Мирай Тойота не заслуживает того, чтобы ради него столько трудились! Спасибо Вам, Рейджи-сан! Мирай Тойота с удовольствием съест все, что Рейджи-сан приготовила, но впредь Рейджи-сан не следует кормить Мирая Тойоту с хозяйского стола, потому что Харетересу-сан вычтет это из ее зарплаты.

– Пустяки, Мирай-сан. Для меня большая честь, что Мираю-сану нравится моя еда. Ради возможности готовить для Мирая-сана мне даже не жалко покупать дополнительные продукты за собственный счет.

– Ну, это уже слишком, Рейджи-сан!

– Япошки… – раздалось шипение в дверном проеме. – Какие же вы бесячие… – это Курт стоял там вразвалочку и наблюдал, как раскланиваются два японских клоуна, пытающихся обыграть друг друга в демонстрации своей признательности. – Можно подумать, Мартину для вас еды жалко!

– В таком случае, – с энтузиазмом хлопнул в ладоши Мирай, – давайте поужинаем все вместе, а потом поедим торта! Последний раз сделаю себе поблажку, а с понедельника сразу на диету!

– Что Вы, Мирай-сан, – заупиралась смущенная Рейджи, – моя работа здесь закончена, я должна уйти.

– Рейджи-сан, Вы целыми днями готовите божественную еду для этих приверед и так устаете, что у Вас нет сил приготовить ужин для самой себя! И все ради чего? Чтобы они поковырялись в своих тарелках и в итоге ничего не съели? Нет, Рейджи-сан, Вы заслуживаете полноценный и вкусный ужин!

– Господи, Рейджи, поужинай ты с нами, а то этот чудик никогда не замолчит! – закатил глаза Курт.

Рейджи было очень неловко оставаться, но она все же согласилась. Потому что слова «чудик» и «замолчит» были слишком странными для лексикона Курта, который всегда предпочитал выражения покрепче. С ним явно было что-то не так, и она была обязана за этим проследить…

За ужином, правда, ничего катастрофического не случилось. Мирай болтал, как в последний день Помпеи, а Рейджи слушала его, развесив в уши. В итоге, она встала из-за стола сытая, довольная, съевшая гораздо меньше торта, чем она привыкла, но вполне удовлетворенная. Мечтательно топая обратно к себе домой, она почувствовала, что не хочет заходить в кондитерскую и покупать себе еще торта.

А Курт после ужина притащил в гостиную свои тетради, учебники, переносную настольную лампу, бросил их на котацу и взялся за уроки.

– Эй, тебе там не темно? – спросил Мирай.

– Мне норм. Прибавь яркости, если тебе темно, мне не мешает. Мне просто комфортно в темноте. Я даже когда ночью встаю, свет не включаю. Ки сказал, это потому, что я Скорпион, а Скорпионы не любят яркий свет.

– Вот как? – заинтригованно вскинул бровь Мирай. – А я Водолей и Рыбы.

– Да, ты говорил.

– Скажу тебе честно, это еще хлеще, чем быть просто Водолеем или просто Рыбами.

– По тебе заметно.

– И вообще… – вдруг сказал Мирай задумчиво. – Вселенная как будто издевается надо мной эти последние два дня…

– В смысле? – вскинул голову Курт. – Мне показалось, тебе было с нами весело.

– Я не об этом.

– А о чем?

Мирай опомнился и с деланным смехом замахал руками.

– Нет, ни о чем, не бери в голову.

Курт закатил глаза и вернулся к учебникам.

– Как же вы, японцы, бесите. Сначала брякнете что-нибудь интригующее, а потом просите не брать в голову и хихикаете, как дураки.

– А ты поумничай мне! – Мирай сердито подошел к котацу и стянул оттуда первую попавшуюся тетрадь. – Дай-ка я посмотрю твои оценки.

Открыв страницу наобум, Мирай увидел математические формулы, жалкие попытки изобразить какие-то кандзи (*Иероглифы), полную капитуляцию перед каной (*Общее название двух типов японской азбуки, хираганы и катаканы) в виде записи слов, значения которых Курт все равно не понимал, ромадзи (*Запись латинскими слогами), жирные психованные зачеркивания и помарки, отборные маты на английском языке на полстраницы и чистосердечное признание на полях: «Ненавижу японский!»

– Впечатляет, – покачал головой Мирай. – Ты хоть понимаешь свои конспекты?

– Чего там понимать? Зубри формулы и все, – ответил Курт, не поднимая головы от учебника. – Зато теперь я догадываюсь, почему азиаты так хороши в технике и точных науках. Они не хотят лишний раз связываться с этими мозгодробительными иероглифами.

– Это точно, – Мирай положил на место тетрадь и сел за котацу. – Я забыл процентов двадцать кандзи, которые учил в школе. Некоторыми вообще никогда не пользовался и ни разу не встречал их в повседневной жизни. И на кой я их, спрашивается, учил.

Курт немного стушевался и пододвинул к нему учебник.

– Можешь помочь?

Мирай склонил голову и подсел к нему поближе, почти касаясь его плеча своим. Курт вытянулся в струнку и напрягся, покраснев и глядя в его макушку шоколадно-арахисового цвета.

– Чё это? – спросил Мирай.

– Подготовительные по литературе, – ответил Курт. – Она у нас начнется со следующего учебного года, а я вообще ни в зуб ногой. Я в английской-то не разбираюсь нифига.

Мирай вскинул голову и в упор посмотрел ему в лицо.

– Нафига астрофизикам литература?

– Типа для общего развития.

Мирай громко взвыл, даже из приличия не пытаясь скрыть, как сильно ненавидит этот предмет.

– Самое страшное, что литературу будет вести Мимура-сенсей – препод, который ведет наш драмкружок. Он такой бесячий. У меня от него в кружке-то зубы чешутся, а на уроках он меня, чувствую, вообще до самоубийства доведет.

– Ты ходишь в драмкружок, Куруто? – удивился Мирай.

– Ага. В основном, играю роли без слов, потому что у меня жуткий акцент. Или роли иностранцев. А еще пою.

– Ты умеешь петь?

– Да. Я в детстве в церковном хоре пел.

– Вот здорово! Получается ты помимо того, что будущий космонавт, еще и творческая личность?

Курт смущенно засмеялся.

– Да не такая уж и творческая, просто горластая. Мне, кстати, нравится, как японцы поют. Ну, эти ваши переливчатые звуки…

– Ноющее вибрато?

– Э?

Мирай произнес какое-то неизвестное Курту слово нараспев и заунывно протянул последний слог сдавленным мандражирующим голосом.

– Да, вот это! – встрепенулся Курт.

– Я называю это «ноющее вибрато». Представь, что ты жалуешься на жизнь, и включай вибрато везде, где только можно и где нельзя. Ну, или саке налакайся. Под мухой завывать вообще милое дело.

– Ты тоже умеешь петь?!

– Ну, я же на театральном учился. Пойдем в караоке?

– СЕЙЧАС?!

Мирай засмеялся.

– Уроки сначала сделай, звезда эстрады! – и снова вернулся к учебнику. – Что тебе здесь непонятно?

– Да все! – заскулил Курт. – Я эти кандзи впервые в жизни вижу! Мне за каждым в словарь лезть приходится, а в ваших словарях сам черт ногу сломит!

Мирай внимательно глянул на эти самые кандзи, которые сводили Курта с ума, и вынес вердикт:

– Ну, что тебе сказать. Ты конкретно попал.

– Почему?..

– Потому что это отрывок из романа восемнадцатого века. Такое чтиво не каждый японец-то осилит. Проще будет, если я целиком тебе это зачитаю, иначе тебе весь словарь перерыть придется, чтобы перевести хотя бы один абзац.

Курт согласился. Пятнадцать минут спустя Мирай, лежа на диване, уже в полусне зачитывал ему строки из отрывка:

– Он растворялся в свежести леса. Он растворялся в блеске капель росы. Он растворялся в перезвоне паутинок между ветвями хвои. «Я люблю тебя». Он растворялся в холодных лучах рассвета. Он растворялся в чистоте неба. Он растворялся в безмятежности воцарившегося мира. «Я люблю тебя». Он растворялся…

– Сука, какая же нудятина! – взвыл Курт, уронив голову на согнутые локти.

– Ну да, не «Убить Билла», – пропыхтел Мирай, сдув с лица прядь волос, и отбросил книгу. – Мне теперь дико захотелось спать.

Курт поднял лицо, тоже сонное и уставшее, потер глаза и спросил:

– Слушай, а в чем разница между «ай шитэру» и «ски да йо»? Оба же переводятся как «я тебя люблю». Почему в этой нудятине «ай шитэру»? Из-за того, что он признается в любви лесу? А «ски да йо» – это только людям, да?

– «Ски да йо» – это когда ты испытываешь к кому-то чувства, но они еще не настолько сильные, – простонал Мирай, зевая и потягиваясь. – А «ай шитэру» – это когда уже конкретно, давно и навсегда. Когда ты, например, прожил с женой сорок лет, не убил ее и до сих пор не собираешься с ней разводиться.

– Бред какой. Как любовь может быть сильной или не очень? Она либо есть, либо ее нет. В английском все гораздо проще – «I love you», и все дела.

– Согласен. Все равно все обман и фальшь. У моей мамки тоже через каждое слово было «жё тэм, жё тэм» (*Я тебя люблю (фр.)), и что в итоге? Свалила – и с концами.

– Я свою тоже не любил.

– Э?

Мирай глянул на Курта. Тот сидел за котацу, упершись локтями в стол, низко-низко опустив голову и заметно засыпая.