4

Любке решил пройти сквозь контору Мендоса и спуститься по Стоступенной лестнице к площади Звезды, посмотреть на хрустальный купол, перекрывающий площадь, и оттуда уж пойти к Новым воротам.

Его обогнала высокая тонкая дама в длинном бледно-зеленом пальто. В облаке пакетов и коробок. Пролетая мимо, будто не владея ногами, лишь выгнулась оглянуться; заплаканные глаза и виноватый взгляд, иссиня-ночного цвета лицо, пышные каштановые в золото волосы, светло-голубые глаза; белый снежный шарф из велетского батиста. «Говорят, вытканный снежинками, и ни одной одинаковой. Удивительно, как она похожа на того матроса с парома!»

– Excusez-moi, mon seigneur. Mais je urgence, tout à coup, il est nécessaire! Aussitôt que possible!

Дама остановилась возле конторы. Любке открыл перед ней зеркальную дверь, музыкальная машинка пропела о ранах любви, и дама залетела в помещение, за ней вошел Любке.

– Mille fois merci, mon seigneur! У вас есть чего-нибудь стреляющее? Я забыла в спешке дома. Ах, все равно не разбираюсь… где, что и куда нажимать. Димитр, а у тебя? Неважно… Упакуйте, отправьте меня! Они одни в джунглях среди тропических приключений, всегда таких опасных! Эпидемии и наемники, лихорадки и работорговцы, ужасные насекомые с жуткой… как называется пистолет с ветеринарным именем? Не пистолет – револьвер? Такое, как у Стивена? Хеле такая смелая! Ина, милая, здравствуй! Я так и знала, что тебе подойдет! Не правда ли, господа? Серебро, жемчуг и лиловое… Повернись. Как говорит мадам Ланен, без сомнений!

– Орти, милая, возьми платок, ты выплачешь все драгоценные слезы. Твоим ничего не останется! Бальзам, а не слезы.

– Спасибо, Ина. О, твой пирог – панацея! Как ты чудесно внимательна. Димитр… Прошу… Одинокие в лианах… Мои мальчики… Они не смогут без меня…

– Велло, большую коробку, подушку и то стеганое одеяло…

Велло, парень среднего роста, с веселым спокойным лицом, появился в конторе, тут же исчез в каких-то внутренних помещениях и опять появился с большой коробкой почтового цвета, стегаными подушкой и одеялом.

– С красными розами? – спросила дама, умащиваясь.

«Интересная коробка, – удивился Любке. – Все вместилось».

– Обязательно с розами, Орти! Красное на белом. Ина, пожалуйста, термос и кофе. Вязание, книги, винтовка, что еще? Да, пирог.

– Все замечательно, Димитр, спасибо. Спасибо, Ина. Спасибо, Велло. И вам, сударь. Если можно, еще маленький пузырек смарагдовой зелени. И коробочку пуль Сметливого Охотника. На всякий случай…

Крышка закрылась с облегченным вздохом. Опять открылась.

– Совсем забыла, я удрала от Зигфрида, но вы ведь не скажете? Разве что потом… Он бы напросился, а ему нельзя бросать башенный chronomètre…

Орти крышку закрыла, потом снова приоткрыла.

– Хорошо, скажите ему. Все же я старше.

Крышка закрылась. Димитр отворил дверь, и, к удивлению Любке, Велло справился с коробкой один; но не удивился тому, что в проеме увидел синие глаза кобылки Матиаса.

– Здравствуй, Виерд, – между делом поздоровался Димитр так, словно только вчера они пили кофе у Сольво.

– Здравствуй, Димитр, здравствуй, Ина, – так же просто ответил Любке, – решил нарочно сойти по Стоступенной улице. Вас приятно видеть.

– Посидишь?

– Прости, багаж ждет в гостинице. Обязательно зайду. Димитр, та дама в зеленом… знакомое лицо.

– Орти? Ортруна, старшая сестра Зигфрида, механика – смотрителя часов на Ратушной башне, он по совместительству палубный матрос на пароме «Гадрау». Ее сын и муж сейчас в Африке. Экологическая экспедиция. Тебя давно не было, Виерд.

НАВРАП

– Кто там, в облаке? Котоптица? Дернуть за хвост! Нет, мерещится. Флюгер. Понатыкали. Котоптица… каэнглумская дразнилка грифонов. «Кот по небу носится, куриными яйцами носится. Космата грива львиная, да башка куриная…» и прочее занимательное творчество. Не рекомендуется к употреблению человекам мужского пола старше семи лет. Для женщин и девиц грифоны делают исключение, некоторых дам этим обижают. Теперь над Кельдер и к Новым воротам…

ЛЮБКЕ

Любке попрощался, прошел контору. Впереди внизу светился задний фасад театра. Стоступенная улица казалась продолжением кулис – всегда перед премьерой. Театральная улица. «Оставлю на праздник, как и улицу Осгой». Любке завернул влево на переулок-лестницу, решив спуститься на Кельдер здесь, и сразу попал в Опустевшую часть города… В полной темноте, еле просвеченной редкими фонарями, город оставался белым. Но, уходя все дальше, Любке, как ему казалось, прощался со светом. Белый снег не освещал стен, не светился в тупиках и подворотнях. «Надо же? Почему это вдруг?» Тревожное настроение плавно перешло в настроение ожидания чего-то интересного, если не опасного. «От опасения, что опять не сбудется? Наверно, этим мечта очищается, превращается в надежду. Надежда воспитывается терпением. Неужели сама мечта – препятствие к счастью?» Снег не светился, снег стал просто белым.

О каэнглумском снеге рассказывали сказки. Снег мог согреть, укрыв на ночь опоздавшего домой, но мог завернуть в саван…

Дома становились темнее, прохожие не встречались. Улица Кельдер сузилась до тропинки из-за сугробов. Шел медленно, вглядываясь в темень подворотен, проулков и тупиков.

«Неужели, чтобы не бояться, надо туда не смотреть?» – вспоминая детские вопросы, размышлял Любке. Мелькнуло в переулке и пропало. «Кто здесь катает снежные шары?»

Под сводом подворотни светился синеватый фонарь. «Медицинский вертеп?» Две высокие фигуры быстро прошли в арку, их головы вспыхнули финикийским древним пурпуром.

Окна закрыты, двери занесены метелью. Любке вспомнил сказку о говорящих дверях. Дверь под вывеской цветочного магазина приоткрыта, и было видно, как намело внутрь.

Фонари светились, но слабо освещали.

Снег засеребрился, вскинулся прядью; светлое пятно перескочило с сугроба на сугроб и пропало. «Отражение? Открыли окно?» Ни звука. «Луна проглянула? Нет, облака низко и сами неярко подсвечиваются городом».

Любке переходил из одного конуса света в другой.

Он услышал за спиной стук, четыре раза – часто, словно деревянной ложкой по деревянной миске. Не обратил внимания поначалу. Потом все-таки обернулся и никого не увидел. Через некоторое время стук повторился; так же часто простучали четыре раза. «Какой сухой стук в снегу?» Любке еще раз обернулся, даже прошелся немного назад. Кроме его следов, на улице не было ничьих. Ни одна тень не пробежала по стенам и снежным сугробам.

Приоткрытая дверь цветочного магазина примерзла. Любке услышал тихий голос. Невнятный женский. Он осмотрелся и никого не увидел. Посмотрел в проем. Чуть различим прилавок. За ним стояли…

«…Белый кувшин и забытый букет увядших цветов». Голос стал настойчивым. Любке медленно обернулся. Голос шел из-под навеса уличного телефона. Трубка, снятая с рычага, висела и чуть покачивалась.

«Голос телефонистки», – успокоился Любке. Не слушая, повесил трубку. Голос слетел эхом: «…Ты такое чудесное совпадение…» Блеснуло по эбониту и исчезло. Фрисландец оглядел окна домов: «Как нарисованные». Спустился ниже. Дома расступились, давая улице разойтись в площадь. Площадь с трех сторон огорожена домом c новой мансардой. Узкие высокие подворотни в углах закрыты коваными решетками ворот. С четвертой стороны вдоль улицы стоял дом без названия с многоколонным портиком, поднятым на высокий, без окон цоколь. Не парадная, для разъезда автомобилей, конных экипажей, подъезда почтовых и прочих карет; мусорных баков в глубине от улицы. Были и скамеечки. На площади пусто. Окна в домах темны.

Белый квадрат освещался одним фонарем. Баки стояли в ряд по дальней от улицы средней стороне дома, у самой стены. Скамейки были пусты, вернее, засыпаны снегом. Улица безлюдна в обоих направлениях, только перспектива конусов света фонарей в падающем снегу.

У одного бака кто-то откинул крышку и искал, перегнувшись через край…

5

Дежурный Матиас с горячим кофейником в одной руке и корзиной с дровами в другой, пройдя мимо открытого кабинета Мозаик, не удержался и заглянул. Так взглянул бы и на барометр. У стола стоял Александер. На краю стола сидел Стивен. «Александер как на парадном приеме. Всегда. И Стивен – пареньком на заборе. Значит, пока все в порядке. Спросить? Знают ли? Если знают, сами скажут, если нет, то… По виду не похоже, что знают. Повременю». Матиас глянул и пошел дальше по галерее.

Стивен одет всегда так, будто донашивал костюм перед тем, как его выбросить; чистый, но никогда не глаженный. Вязанная супругой безрукавка, каждую неделю разная. Ботинки на толстой подошве с носками-пузырями. Всегда очки – толстые стекла. Очки сидели криво. Он сам не знал почему. Внешность молодого учителя гимназии. В левом, наружном кармане торчала, не помещаясь, рукоять оружия. Вид странный: то ли оружие было большим, то ли карман мал. Костюм сидел на нем мешковато. Оружие не было похоже на оружие в таком положении. Что-то, чем разбивают орехи или что-то заколачивают⁷.

Александер спросил ровным голосом, глядя в окно на снег, когда приедет тот человек из… как сейчас называется страна, которая раньше называлась Фрисландия?

Стивен ответил сложным вопросом:

– Через трое суток? Так сообщили в телеграмме?

Матиас вернулся от секретаря и постучал о косяк двери.

– Входите, открыто, – без выражения разрешил Александер.

– В городе происшествие на площади Новой ратуши, – сообщил Матиас и вывалил дрова у камина. – Четверть часа назад, как уведомили в магистрате.

Стивен улыбнулся Матиасу, но обратился к Александеру:

– Неплохо? Тем более в такую погоду.

– По времени для сообщения хорошо, в остальном плохо, – тем же невыразительным голосом сказал Александер.

– Что может быть, если не… не…

– Большое несчастье, – так же спокойно закончил за Стивена Александер, вставая из-за стола. – Матти прости, не ставь кофейник.

– Да. Как же оставаться дома в такую прекрасную погоду!

Александер рассматривал снег, летевший за высоким окном, и плавно повел ладонью перед собой, словно пробуя воздух на упругость.

– Почему снег не тает, попадая под свет окна? – спросил Стивен.

– Не знаю. Загадка достойная. Но каким образом в эти пятнадцать минут уложилось происшествие и реакция магистрата? Что не менее таинственно, чем не тающий под фонарями снег.

– И само происшествие.

– Пока едем, постарайся придумать о времени и возможности. Самое фантастическое. Новая ратуша не так близко от Старой, а Опустевшая часть завалена снегом.

Можно было пройти пешком, но захотелось прокатиться в снегу. Лошадки Матиаса у ратуши не заметили, и Матиас повел старый автомобиль магистрата. Решили поехать мимо Нижнего рыбного рынка, чтобы выехать на Приозерную, завернуть на Ринги и мимо театра проехать к той самой площади.

– С кормы и наветренной стороны, – пояснил Матиас.

– Ты пират, Матти, – засмеялся Стивен.

Александер промолчал.

– Фантастика? Пожалуй… – Стивен глядел в окно автомобиля на снег, летящий параллельно земле, но по ходу движения. «Попутный снег… Необъяснимое явление, как дождь над Сахарой». – Советник магистрата лично сообщил постовому о происшествии. Как свидетель. Им может быть Мауриц, он живет неподалеку. Конец спектакля – прогулка – происшествие. Советник магистрата после сообщения о происшествии указал на необходимость передонести лично тебе. Тогда тот же Мауриц. Он живет неподалеку. Конец спектакля. Прогулка… Советник магистрата…

– Прости, Стивен, пока достаточно.

– Советников? – спросил Матиас. – Поскольку в совете магистрата весь город, можно себя не ограничивать, выбирая самое фантастическое.

– Только один третий фантастический случай! – попробовал обидеться Стивен, но не получилось.

– Постовой – Вайно, племянник советника Лойта Тенделя, но он сегодня не дежурит. Его внеурочное дежурство было бы не самым, но чрезмерно фантастичным, – утешил Матиас.

– Точно. Я и чрезмерность имею в виду, – вздохнул Стивен.

«Я отдал билет бабушке», – думал Александер. «В спектакле играет Олга. Как могла она отказать? Маленькую роль написали для нее за утро. Всем понравилось. Ведущие актрисы приобрели, как они сказали, новые оттенки. „Алина“ и „Хильда“ радовались: „Олга, мы без тебя так не сверкали“. Интересно было бы посмотреть. Как она ходит по сцене, играет свою роль вне самого спектакля. Никому не мешая. Может, она венок на шпиле или одна из сгоревших кукол? Златосеребряная, голубые хрустальные глаза. Представляю, что сказал бы автор, – думал Александер, вспоминая историю размолвки драматурга и художника, рассказанную Мендосом от лица самого живописца. – Что за мысли сегодня?»

НАВРАП

– Новые ворота? Ага, новое сооружение. Человеческий торс? Портновская пандора. Бесстрашный зодчий. Фу, опять половина сикось-накось. Что с ними делать… А что там рядом? Золотой автомобиль! Нет, серебро. Обман… опять обман, иллюзии – рудименты тонкого ума. Легкий желудок не трезвит. Что бы там ни говорили, голод – отец заблуждений…

6

«Трехэтажный дом вытянули в башню… Все же не трещина и не разошедшийся шов, а разрез платья, – глядя на светящуюся линию окон, подумал Любке. – Слышал о нем – зодчий и портной Бодри… Интересно посмотреть на его платья, на что похожи они, если дом похож на портновский манекен».

За гостиницей – темень и чуть угадывались дома нового района, такого же темного, как и Опустевшая часть, но темнее и менее каменного. У серебряного автомобиля плоская высокая фигура. В чем-то длинном. Стройный силуэт. Плотно укутанная красным голова. «А ведь это женщина», – понял Любке. Стояла неподвижно, опустив длинные руки. Любке остановился, фигура не шевелилась. «Может, такой куст или часть забора? А какой здесь забор?» Потянуло подойти поближе, разглядеть лицо, отсюда оно выглядело серым пятном. Пересилил себя и пошел дальше, но оглянулся: «Такая плоская? Снега нет ни на прямых плечах, ни на голове. Словно от нее остался только вертикальный срез, но бывают только горизонтальные… Да что ж за мысли?!» Пробежала маленькая собачка. Породистая. Забавная. Такая маленькая – только кисточка хвоста и две кисточки ушей. Любке улыбнулся и успокоился. Вот только показалось, тень гостиницы сдвинулась, опять вернулась на место; снег посветлел и погас. «Светлые тени? Свет облаков? Разве так бывает?»

Пусто и светло. Дежурный разохался, позвал кого-то, пришла горничная, приняла у Любке женщину и увела. Дежурный подал ключ. Рассказывал о багаже. Все делал медленно, будто хотел досмотреть кадры занимательного фильма.