Таким образом, психическое отражение порождается не путем прямых внешних влияний, но путем активных практических контактов между субъектом и объектным миром, которые, следовательно, обусловлены независимыми свойствами, взаимосвязями и отношениями этого мира. Поэтому «афферент», контролирующий деятельность, по преимуществу сам является объектом, и лишь вторично представление его как субъективного продукта деятельности, несущего в себе свое объективное содержание. То, с чем мы здесь сталкиваемся, это двойной переход: «объект – процесс деятельности» и «деятельность – ее субъективный продукт». Леонтьев подчеркивал особенно, что это не только когнитивные процессы, но также сфера эмоций и потребностей, которые характеризуются объективностью. Именно объектное содержание позволяет им реализовать функцию деятельностного контроля над частью субъекта.

То, что объекты принадлежат субъекту, раскрывается в деятельности человека и, в частности, в его зависимости от потребностей, мотивов, установок и эмоций. Возникает психическое (ментальное) отражение, в результате которого рождается образ, впитавший в себя всю систему объективных отношений, в которых реально протекает человеческая жизнь и практический опыт.

Понятие деятельности внутренне связано с понятием идеального. Сфера идеального в человеке, которая характеризует его как социальное существо, благодаря языковым значениям и другим видам знако-символического ряда, позволяет ему предвидеть, антиципировать и испытывать возможные действия, нацеленные на достижение некоего объектного результата, удовлетворяющего потребность. Способ и характер этого действия детерминирован своей сознательно поставленной целью.

В течение своей жизни в обществе человек использует средства сферы идеального, что позволяет ему дистанцировать себя от своей деятельности и представить ее как особого рода объект, который может быть изменен даже до своей актуальной реализации. Таким же образом человек может видеть, оценивать и обсуждать свою деятельность с позиции других членов общества. В ходе своей деятельности каждый отдельный человек формирует идеальную репрезентацию позиций других людей. Идеальный образ деятельности и идеальная репрезентация позиций других людей образуют главный элемент человеческого сознания. Сознание не может быть представлено в изоляции от идеального и деятельности, так как они представляют собой внутреннее единство.

Нужно сказать, что такое понятие идеального совершенно несовместимо с теориями, которые культивируют натуралистические и квазисоциологические представления о человеческой деятельности и сознании, считая их своего рода непосредственными функциями телесной организации и мозга человека. Такого рода интерпретации сознания принимаются некоторыми психологами, психофизиологами и учеными, специализирующимися в области философии. Критические выступления против этой школы мысли проводились известным советским философом Эвальдом Ильенковым, который считал себя одним из учеников Выготского. По Ильенкову, превращение проблемы «идеального» в чисто психофизиологическую проблему заводит науку в тупик, поскольку «тайну идеальности хотят в этом случае раскрыть совсем не там, где она в действительности возникает и разрешается, не в пространстве, где разыгрывается история реальных взаимоотношений между общественным человеком и природой, а внутри черепа, в материальных отношениях между нейронами»^[4].

Неразрывная связь между человеком и миром детерминирована его социальной природой и деятельностью. Человек принципиально открыт к миру. В психологии эти философские позиции кристаллизовались в категории «образ мира», которую Леонтьев развивал в последние годы жизни и которая стала важной частью его теории. Он писал, что в понимании личности необходима настоящая «коперниканская» революция, которая перенесла бы фокус с традиционного «птолемеевского» подхода к личности, замыкающегося в круге внутреннего эмоционального опыта. Это показало бы, что сущность и источник личности состоит в ее связях с другими людьми. Во главе угла должно быть то, что личность образуется не некоторыми индивидуальными чертами, свойствами, способностями и т. д., но ее ценностно-смысловой связью с реальным миром, в котором живут другие люди.

Оценивая подход Алексея Леонтьева как высокооригинальный, в то же время мы не должны игнорировать тот факт, что во многих местах его теория уязвима и неполна. Леонтьев не оставил нам развитой теории личности, но только наметил некоторые методологические принципы ее развития. Нужно признать, что эти принципы были очень обобщенными и абстрактными, непосредственно не увязанными с конкретными реалиями, практическим опытом и «клиническим свидетельством» мира, в котором живет человек.

Другой недостаток теории состоит в том, что в ней особое «психологическое измерение» личности редуцировано до «измерения деятельности». По Леонтьеву, именно деятельности субъекта (а не действия, операции, психофизиологические функции или блоки этих функций) являются основными единицами измерения личности. Действительно, как мы видели выше, деятельность представляет собой чрезвычайно важную категорию психологического анализа: именно деятельностями субъекта, их взаимосвязями и иерархиями образованы все специфически человеческие психические функции, включая уровень личности. Однако если деятельности образуют личностный уровень отражения, это не означает того, что они являют собой специфические образования этого уровня, поскольку они образуют также память, мышление, восприятие и т. д. Это означает, что необходимо либо найти специфически «личностную» деятельность и вынести ее как особого рода образование для анализа, либо отказаться от попыток анализировать деятельности как специфические образования личности и признать их не более чем основанием личности (между прочим, это выражение используется самим Леонтьевым). Это то, что служит базисом для появления и развития личности. Другими словами, даже если мы признаем деятельность основанием личности, необходимо, как бы то ни было, продолжить поиск специфических образований анализа личности.

Последовательное развитие этих идей привело к формулированию новых представлений о личности, которые можно охарактеризовать как «смысловые представления», поскольку особое значение здесь имеют понятия смысла, смысловых отношений, смысловой сферы и смыслового бытия личности, на которые они опираются. Борис Братусь является одним из основателей таких теорий, о чем его книга дает наглядное представление. После этого необходимого отступления, посвященного истории, лежащей в основе подхода Братуся, давайте вернемся к обсуждению содержания этой книги.

Мы остановились на второй главе, в которой дается общая психологическая теория личности и содержатся постулаты и гипотезы, показывающие исходную точку авторского анализа. Именно в этой главе впервые вводятся некоторые очень интересные идеи, такие как понятие уровней психического и личностного здоровья, оригинальное описание циклов развития деятельности и новая характеристика смысловой сферы человека. Нужно заметить, что эта характеристика является важнейшим теоретическим достижением.

Признавая глубину научного анализа, проводимого автором в этой главе, я не хочу этим сказать, что выдвигаемые им положения не являются спорными. Напротив, они являются приглашением к дискуссии. Так, лично мне трудно согласиться с авторским определением «координат» личности. Такими координатами он считает деятельностное бытие, культуру как систему значений и смысловые образования. На наш взгляд, при формулировке такого понимания существенных черт «измерений» личности автора подводит философское чутье. Я считаю, что все эти измерения характерны для сознания человека, а не для его личности. Вместе с тем отмечу спорность и нашей собственной позиции и возможность здесь дальнейшей полемики.

Третья глава^[5] посвящена методам изучения проблем личности. Отмечу важное значение этой главы, в которой фактически обсуждаются не только специально-психологические сюжеты, а широкая и весьма философски значимая область методологии наук о человеке. Говоря о методах исследования, автор отходит от широко распространенных штампов и сосредоточивает внимание на проблеме соотношения между «пониманием» и «объяснением» в науке о человеческой психике. Материал главы позволяет, в частности, хорошо развести позиции психологии и психиатрии при исследовании аномалий психического развития человека и вместе с тем достаточно точно определить роль и значение собственно психологического анализа в проведении их диагноза. Несомненно, привлечет внимание читателя и яркое изложение материалов, относящихся к использованию художественной литературы при рассмотрении психических аномалий личности.

Показывая ограниченность многих традиционных подходов к исследованию аномалий, автор выдвигает и обосновывает свой подход, который он называет аналитико-преобразующим. Он исходит из глубоких традиций отечественной психологии, прежде всего научной школы Льва Выготского.

Чтобы понять эту традицию, давайте сделаем еще одно короткое отступление в историю советской психологии. Как я ранее упомянул, согласно теории Выготского, специфические человеческие функции не присущи человеку от рождения, но даны ему как социальные модели. Выготский считал, что психическое развитие человека происходит в форме присвоения этих моделей, которое имеет место в процессе образования и воспитания. В результате этот подход позволил Выготскому сформулировать предпосылки, необходимые для изучения внутренней связи между различными методами образования и соответствующим им характером психического развития ребенка, что привело к необходимости введения в психологический анализ формирующего эксперимента как специального метода изучения, способного обнаружить сущность этих связей.

Выготский и его последователи ввели то, что они называли «каузально-генетическим методом», который сделал возможным изучение процессов возникновения новых психических образований путем их целенаправленного формирования. Подлинный генетический анализ процесса состоит в его систематичном воспроизведении, то есть формирующем эксперименте. Введение этого метода означает переход к качественно новой стадии в развитии психологии. Метод формирующего эксперимента характеризуется активным вмешательством психологов в область психических процессов, которые они изучают. Это делает этот эксперимент отличным от констатирующего эксперимента, который обнаруживает состояние психических образований, которые уже сформировались и существуют в наличности. Применение формирующего эксперимента предполагает проектирование и моделирование формируемых психических образований. В русле анализа путей и способов воплощения такого проекта (модели) также возможно изучать условия и порядок происхождения, или генезиса, соответствующего нового психического образования. Как писал П. Я. Гальперин, «только в генезе раскрывается подлинное строение психических функций; когда они окончательно сложатся, строение их становится неразличимым, более того – „уходит вглубь“ и прикрывается „явлением“ совсем другого вида, природы и строения»^[6].

В нашей стране этим методом пользовались сотрудники С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, Д. Б. Эльконина и П. Я. Гальперина в области изучения развития мышления, восприятия и умственной деятельности. В наших собственных исследованиях мы используем формирующий эксперимент в качестве главного метода исследования процессов психического развития школьников при осуществлении ими различных видов деятельности, в особенности учебной. Заслуга Б. С. Братуся – в модификации, развитии и применении этого подхода к сложнейшей области аномалий личности. Как ученый, хорошо знакомый со своеобразием данного метода, с теми серьезными трудностями, которые возникают у исследователя, стремящегося его использовать, я могу по достоинству оценить эту заслугу.

В четвертой главе^[7] книги автор на основании представленных теоретических разработок переходит к обсуждению конкретных механизмов аномального развития личности. Изучению диагностики и коррекции аномалий личности автором было посвящено более 20 лет работы. В ходе интенсивных исследований им был накоплен большой и интересный материал о различных типах нарушений психического здоровья. В книге, в частности, представлен анализ изменений личности при эпилепсии, патохарактерологическом и невротическом развитии и разных формах алкоголизма.

В главе подробно рассмотрено действие механизма «сдвига мотива на цель», описанного в теории деятельности А. Н. Леонтьевым. В качестве модели для анализа Братусь избрал изменения личности при эпилепсии. Его тонкий анализ отслеживает изменения психической деятельности в ходе болезни, преобразование ее структуры и функций и показывает, какие последствия это влечет для всего развития личности. Мне представляется, что это место книги наглядно показывает достоинство деятельностного подхода к изучению психики. Но это не значит, однако, что нет достоинств у недеятельностного подхода. Нужно сказать, что у последнего их гораздо больше, чем у деятельностного, поскольку мировая психология в основном строится на основе таких понятий, среди которых понятие деятельности отсутствует. Более того, эта психология получает значительное приложение в практике, чем мы – представители деятельностного подхода – особенно похвастаться не можем. Поэтому одной из важнейших задач, стоящих перед теорией деятельности, является задача указать, в каких областях она имеет явное преимущество по сравнению с другими подходами к изучению сознания и личности человека. А то, что такое преимущество действительно существует, я почувствовал при ознакомлении с книгой Братуся, где хорошо показано, какими большими возможностями обладает грамотное использование открытых в рамках деятельностного подхода механизмов. Этими возможностями, по моему мнению, не всегда обладает даже мощная психоаналитическая психология. Замечу также, что объясняющая сила развиваемой в книге концепции выходит за пределы того круга явлений, который в ней исследуется. Так, феномен «смещения мотива на цель», который детально и аргументированно обсуждается в книге, может иметь существенное значение для объяснений многих событий нашей отечественной истории. Автор убедительно показал, что механизм «сдвига мотива на цель» не сводится к своеобразному расширению мотивационных устремлений, как это утверждал А. Н. Леонтьев и другие. Нет, этот сдвиг может выразиться в сужении, заострении, замыкании мотивационных устремлений на каких-то отдельных блоках того, что было сложной системой. Сказанное имеет немалое значение для персонетики и исторической психологии.

Глава также содержит анализ механизмов нарушения целевой регуляции деятельности в их связи с личностными аномалиями, возникающими в ходе невротического и патохарактерологического развития. Автор приводит данные оригинальных экспериментальных и клинических исследований, показывающих различные варианты формирования целевых структур деятельности, соотношения общих (идеальных) и конкретных (реальных) целей и их влияние на различные уровни психического здоровья, включая высший, личностный уровень. В соответствии с принципами аналитико-преобразующего подхода автор показывает следствия выведенных закономерностей и возможность их использования в психокоррекционной практике.