Первым документом, положившим начало интеграции Осетии в состав Российской империи, как известно, было послание находящихся в Москве грузинских духовных особ архиепископа Иосифа и архимандрита Николая российской императрице Елизавете Петровне. Новая область, достоинства которой священники живописуют в послании, находится, по словам духовных лиц, недалеко от «низового города» Российской державы – Кизляра. Однако с этим первым документом связана и первая историческая проблема российско-осетинских отношений – вопрос численности нового для империи народа.
Как написано в послании, «…святым крещением непросвещенной народ зовомый осетинской, которого признаваем быть по изсчислению обоих полов более двухсот тысяч человек». При этом, уже в начале следующего века, с появлением первых статистических данных осетин будет насчитываться лишь порядка двадцати тысяч человек, т. е. фактически в десять раз меньше. Цифра, указанная в послании вызывает вопросы, в том числе и потому, что для поддержания жизни такого количеста людей в условиях горной местности необходимо было бы содержание скота по крайней мере не меньшей численности, поскольку последующие источники отмечают, что именно скотоводство являлось у осетин основным источником дохода. Случаи манипуляции значениями численности народа в зависимости от политической конъюнктуры – в политике вещь не новая. Имеем ли мы здесь дело именно с таким случаем?
Согласно предположениям некоторых историков, народонаселение Осетии кратно уменьшилось в результате эпидемии чумы, бушевавшей на Кавказе в упомянутое столетие. Но коснулась ли чума горных обществ Осетии? Были ли ее последствия столь разрушительны, как это следует из сопоставления данных о численности, и когда в точности произошел скачок в значении численности населения, связанный с эпидемией чумы? Население Осетии не могло одновременно составлять и двести, и двадцать тысяч, а именно такую картину мы получаем, анализируя разные источники. Следовательно, какие-то из этих сведений неверны и ошибочны.
Историки датируют предположительное начало масштабной эпидемии в Осетии периодом первой русско-турецкой войны времен правления Екатерины II.3 При этом, упоминания о страшной болезни в осетинских горах почему-то отсутствуют в отчетах и рапортах данного периода. Говорить же о недостатке свидетельств о данном отрезке времени однозначно не приходится. Более того, именно в правление Екатерины II происходит активная интеграция Осетии в Российскую империю – через осетинские горы осуществляется военная экспедиция в Закавказье, строится первая дорога через перевал, воздвигается крепость Владикавказ, возле которой появляется осетинское поселение, происходит первая волна переселения осетин с гор на равнину. В этот период осуществляется отправка в Осетию целых трех экспедиций геологоразведки и бальнеологии, а в результате деятельности новой Осетинской Духовной комиссии более шести тысяч человек из числа осетин получают святое крещение. Невольно возникает ощущение, что на послание грузинских духовных особ в действительности откликнулось правительство Екатерины II, а не Елизаветы Петровны, которой оно изначально было адресовано. Возможно ли, чтобы масштабная эпидемия не попала в отчеты, рапорты и путевые заметки деятелей екатерининской эпохи?
Так случилось, что первыми исследователями Кавказа екатерининского времени были ученые-немцы. Это было связано с проводимой Екатериной II политикой открытости России для иностранцев и приглашения иностранных специалистов к участию в делах ее империи. Одними из первых манифестов российской императрицы – урожденной немки были манифесты «О позволении иностранцам селиться в России (…)» и «О дозволении всем иностранцам, въезжающим в Россию, селиться в разных губерниях по их выбору, их правах и льготах». Откликнувшись на зов соотечественницы, ее новые подданные оказались на переднем крае той масштабной экспансии, которая происходила в период правления Екатерины II. Одним из таких важных участков роста, где потребовались знания и компетенции европейцев и, в частности, немцев, был Кавказ и соответственно Осетия.
Монографии первых авторов, пишущих о Кавказе, публиковались как следствие на немецком языке и были доступны в большей степени самой императрице, нежели ее подданным. Если следовать теории эпидемии, то путешественники должны были бы повествовать об опустошенных селах, грандиозных массовых захоронениях, покинутых аулах…4 Однако в записках членов Императорской академии наук и чиновников об Осетии времен Екатерины Великой вообще не упоминается о чуме среди осетин.
В интересующий нас период подробные путевые заметки об Осетии оставили такие авторы как Якоб Рейнеггс5, Петр-Симон Паллас, Иоганн Антон Гильденштедт, дивизионный квартирмейстер Леонтий Штедер. При этом, известно, что Штедер какое-то время жил среди горцев в разных ущельях Осетии, а Рейнеггс являлся по одной из своих специальностей врачом. Удивительно, но придворный лекарь картлийского царя, побывавший даже в плену в одном из осетинских ущелий, ничего не пишет о какой бы то ни было эпидемии в Осетии. В своих записках Рейнеггс рассказывает о случае аномальной жары6 в горах и долинах возле Казбека в 1776 г. и последовавшем наводнении, а также о разливе реки Терек в 1785 г.7 Ни о каких других катаклизмах в этой местности, достойных упоминания автор «Исторического и географического описания Кавказа», совершивший не менее пяти путешествий на Кавказ, не сообщает.
Мы встречаем упоминание о чуме в Крыму и среди балкарцев8 в заметках о путешествии Палласа9, узнаем о свирепствовавшей эпидемии чумы в Тифлисе из писем Н. Языкова. Как мы видим, путешественники не стесняются упоминать об эпидемии и локализуют очаги болезни на одних и тех же территориях, но при этом о чуме в осетинских горах упорно умалчивают. «Сказывают, что в прошлом году (в Тифлисе – Б.Б.) шесть тысяч душ язвой умерло…", – пишет участник российской военной экспедиции в Грузии капитан Н. Языков.10 Это известие о чуме застает профессора Гильденштедта в Моздоке, и ученый откладывает свою поездку в Грузию. «Князь Муравьев, – пишет Гильденштедт, – утверждал еще (…), что при его отъезде из Тифлиса там свирепствовала чума».11 Но уже в следующем году Гильденштедт все-таки совершает свою поездку в Тифлис через осетинские горы. Удивительно, но путешественник, подробно описывая селения, в каждом из которых находится «от 20 до 100 и более семей»12, опять-таки не замечает никаких признаков эпидемии.
В это же самое время в Моздоке находится начальник Осетинской Духовной комиссии Афанасий Лебедев, который регулярно информирует Синод о своей деятельности, испрашивает новые суммы на крещение осетин и ходатайствует о постройке церквей в Осетии.13 В одном из таких отчетов Лебедев пишет, что осетины жалуются на захват кабардинцами «не меньше ста душ нашего народа в полон»14 по дороге в Моздок. Получается, что жители Осетии сокрушаются по поводу пленения ста человек своих земляков в Моздокских степях и одновременно умалчивают о гибели от эпидемии чумы свыше ста тысяч человек в родных горах!
В следующем письме Лебедев рассказывает, как он, выехав из Моздока, «с десятью казаками отправился во Осетию и прибывши в Куртаты пробыл там целую неделю». Кроме обнаруженного у осетин твердого намерения креститься и желания быть «верноподданными ея императорскому величеству» священник ни о каких других подробностях своего визита не сообщает.
Документально зафиксировано, что чума действительно свирепствовала в Восточной и в Западной Осетии в начале следующего века – с 1803 г., в период правления царя Александра. Болезнь пришла по многим свидетельствам из Кабарды и Карачая15 – как следует из доклада Цицианова, чума была «завезена из Мекки Бештовскими татарами». Отсюда и слово, заимствованное в осетинский для обозначения чумы – «емынае». Ее появление в Кабарде связывают со временем управления в Кабарде генерал-майора Дельпоццо, который идя на поводу у кабардинских купцов, упростил меры содержания в карантинах. Так, у Клапрота мы читаем, что многие кабардинские аулы опустели после эпидемии чумы, «так как большая часть их была покинута или разрушена после этого происшествия, произведшего огромное опустошение среди жителей Малой Кабарды»16. «…Уничтожив совершенно все население Малой Кабарды и производя опустошение в Большой, (чума – Б.Б.) до того их ослабила, – писал Алексей Ермолов, – что они не могли уже как прежде собираться в больших силах». Согласно одному источнику в соседних с кабардой дигорском и алагирском обществах от чумы также погибло две трети населения.
Но последствия и этой эпидемии для Осетии так же не стоит переоценивать. В этот период горы Осетии посетили профессор минералогии и геологии Дерптского университета Мориц фон Энгельгардт и его студент Иоганн Якоб Фридрих Вильгельм Паррот, а также академик Юлиус Клапрот, которые в своих записках о пребывании в Осетии тоже полностью проигнорировали такое событие как эпидемия чумы.
Чума, как мы видим, пришла на Кавказ из мусульманских стран – осетины же жили в своих горах достаточно обособленно и ислам не стал в среде осетин общенародной религией. Доподлинно известно, к примеру, что в Тифлисе в 1803 г. умерло от чумы 215 человек.17 Вспышка эпидемии зафиксирована и вдоль дороги через Дарьяльское ущелье. «В бытность Дельпоццо Владикавказским комендантом, – сообщает Дебу, – не были истреблены огнем лазаретные вещи после умерших от чумы оставшиеся, отчего зараз появилась не только в самом Владикавказе, но и по дороге в Грузию, и между воинскими чинами оную охранявшими, причинила в разные времена значительную смертность».18
Мы видим, однако, что счет зараженных в селах восточной Осетии идет не на десятки и сотни, а на единицы. «Во Владикавказе и тагаурского ущелья селениях Ларс и Степан-Цминда – пишет генерал Гудович графу Кочубею, рассказывая об успехах в борьбе с эпидемией, – (чума – Б.Б.) тоже благодаря Бога совсем прекращена, но в селении Коби по той стороне Кайшаурской горы, хотя и открылась было, от которой умерло 2 человека, однако ж жители тотчас отделили зараженные семьи и выгнали их в горы, почему надежно, что и в сем месте зараза вовсе пресеклась».19 Это случилось с наступлением холодов.20
Наиболее существенный же урон эпидемия, судя по всему, нанесла Дигории, где большая часть населенных пунктов, перечисленных ранее Гильденштедтом и Палласом21, не сохранилась. Именно в Дигорском ущелье, в районе Мацуты одним из путешественников был зафиксирован «Мертвый аул» – заброшенное поселение, оставленное жителями, согласно местному преданию, после эпидемии чумы.22 Некоторые исследователи, тем не менее, связывают исчезновение населенных пунктов также с последовавшем вскоре переселением осетин-дигорцев на равнину. Не переоценивать ущерб от эпидемии 1803—1807 гг. нас призывает и Ю. Клапрот, посетивший Кавказ в период распространения болезни. «Если бы нам пришлось подсчитать всех, кто за последние 25 лет были захвачены черкесами и чеченцами на Линии, – писал Клапрот, – количество их оказалось бы в сравнении значительно большим, чем число унесенных последней эпидемией чумы в Кавказском губернаторстве».23 По дороге в Осетию в Малой Кабарде Клапрот встречает опустошенные чумой села, о чем всякий раз сообщает.24 Описывая же затем подробно ущелья Осетии, автор об эпидемии чумы почему-то тоже не упоминает.
Слабым звеном теории катастрофического уменьшения численности осетин в результате чумы являются первые эмпирические данные о численности, собранные еще до начала зафиксированной эпидемии. Значения, полученные в результате описи дворов священников Осетинской Духовной комиссии несопоставимы с цифрой из послания. Речь идет об описи дворов 1780 г. – времен нового начальника Иоана Болгарского сменившего на этом посту покойного Афанасия Лебедева. Опись содержит перечисление населенных пунктов Осетии, отстоящих друг от друга на расстоянии 3—5 верст, подавляющее большинство из которых существует и поныне – не побывав в них невозможно было бы составить столь подробную карту, которая и сегодня является актуальным путеводителем по ущельям Осетии.
Из отчетов начальника Осетинской Духовной комиссии данного периода видно, что святые отцы делали свою работу добросовестно – описание народа осетин Иоана Болгарского является наиболее правдивым и подробным из всех составлявшихся прежде, а подмеченные священником черты характера местности и народа осетин являются хорошо узнаваемыми. «О числе же их вообще, – пишет Иоан Болгарский, – и сколько в окрестных местах жительств и в неверии обитающего народа и в каком расстоянии все те народы жительствуют не только можно нам через какия приласкания и обхождения разведать, но ниже и сами они обстоятельно обо всем знать и сказать не могут»25.
Несмотря на это, сосчитать количество дворов в каждом селе было для священников задачей вполне выполнимой. Первые статистики поделили Осетию на уезды: Куртатский, Зихимский, Нарский, Алагирский, Даргавский. Числу дворов в селениях северо-осетинских уездов, приведенному в описи – три с половиной – четыре тысячи примерно соответствуют и данные 1812 г. равно как и данным 1826 г.26 Таким образом, мы видим, что данные собранные эмпирическим путем сопоставимы между собой, и являют в принципе однородный порядок цифр – в дальнейшем с усовершенствованием методов статистики они будут только подтверждаться и уточняться. Эти данные однако кратно отличаются от цифры, приведенной в послании грузинских священников императрице Елизавете Петровне.
Следует учесть и то обстоятельство, что в послании, если следовать логике, речь должна была идти скорее только о северных осетинах, поскольку южные осетины, согласно сообщениям грузинских придворных летописцев, являлись еще в недавнем прошлом подданными картлийского царя-христианина Вахтанга VI. Допустим однако, что священники имели в виду всех осетин, но и в этом случае, если исходить из того, что цифра из послания верна, исследователю приходится констатировать, что в горах обеих Осетий, где не велось никаких боевых действий, с 1742 по 1780 г. бесследно исчезло около ста тысяч человек.
Параллельно с данными первых переписей, результаты которых не получали широкой огласки, в распоряжение правительства поступали и обнародовались другие сведения о численности, на которых нам стоит остановиться более подробно.
О проекте
О подписке