Ростов-на-Дону

В полученной инструкции от военкомата Донецкой Народной Республики в Москве меня попросили добраться до железнодорожного вокзала в Ростове-на-Дону, где затем следовало позвонить по указанному номеру.

– Здравствуйте, мне дали ваш номер телефона.

– Привет. Ты где сейчас находишься? – ответил мужской голос.

– На железнодорожном вокзале.

– Езжай на автобусе номер 75 до «Мегамага». Оттуда иди в сторону Левобережной улицы до кафе «Смирнов» или возьми такси. Потом наберешь этот номер.

Ехать было недалеко, всего одну остановку, после чего я шел пешком пару километров и спрашивал себя: «Куда я еду? Зачем мне это надо? Какая война? Убьют ведь».

Я останавливался, садился на рюкзак, думал, потом вставал и шел дальше. В результате расстояние, которое можно было бы пройти за полчаса, я шел часа два или три. Тяжело мне давалось решение воевать, сомнения одолевали, мой разум был просто вне себя от непонимания и неприятия предстоящих событий. Но я медленно продвигался вперед… Добравшись до указанного места и набрав знакомый номер, узнал, что прямо напротив находится лодочная станция. Я прошел метров пятьдесят и увидел развевающиеся флаги ДНР. Вокруг здания ходили одинокие, унылые люди. Этих бедолаг нельзя было ни с кем спутать – было видно, что они едут туда же.

Я вошел во двор и, подойдя к беседке, спросил:

– Кто старший?

– Сова, – ответили мне. – Она сейчас отдыхает. Чай, кофе, поесть, если хочешь. Располагайся.

Это было старое деревянное здание, метра на два возвышавшееся над землей. На улице были две большие палатки, на шесть человек каждая, сарай с лодками, деревянный туалет и душ. Висела боксерская груша. Беседка, где стоял большой стол, человек на десять – двенадцать. Вещал телевизор – смотрели кинофильм.

Первые минуты я чувствовал себя не в своей тарелке: какие-то разные, непонятные люди. Кто-то одет в военную форму, кто-то в спортивный костюм или пляжный «прикид». Но все были дружелюбны, и я быстро освоился. Приходили люди с опытом, их было видно сразу: рейдовые и штурмовые рюкзаки на плечах, тактические коврики, бороды и военная форма. Это были казаки, чей возраст далеко за сорок.

В самом здании располагались две спальные части, человек на тридцать каждая. На выходе лежали матрацы, как в старых больницах – потертые и в пятнах. Тут же стояли медицинские носилки, смотреть на которые я не мог – мне становилось не по себе. Глядя на эти носилки, я впервые учуял смрад войны. Как-то один из журналистов спросил меня: «Чем пахнет война? На что это похоже? Запах пороха или что?» Порох пахнет естественно, а вот война чем-то гнилым и холодным. Есть ли слова, способные передать этот запах?! Вряд ли. Его можно только почуять.

Я увидел несколько раненых из Донбасса – кто осколками от АГС¹¹, кто пулями. Передвигались они на костылях. «Вот они, первые жертвы войны».

Один из пострадавших посоветовал нам прятать оружие, когда будем захватывать его в зоне боевых действий. В Донецке он продавал его по тысяче долларов за автомат и по триста за пистолет Макарова. Мне показалось это неправильным – я ехал туда не за деньгами, а воевать и помогать.

Проснулась Сова, симпатичная девушка лет тридцати. Она записывала всех вновь прибывших и являлась старшей в этом лагере на время, пока не было Алексея и Николая, занимавшихся переброской добровольцев через границу.

Я подошел к ней и сказал, что прибыл из Москвы. Девушка взяла мой паспорт и спросила:

– Какой у вас позывной?

– Тридцать седьмой, по номеру региона Ивановской области, – ответил я.

Записав мои данные, а также информацию обо мне, она выдала постельное белье.

Я расположился в палатке на улице. Со мной было несколько осетин и русских, с которыми я довольно быстро сдружился. Они уже имели опыт боевых действий и многим со мной поделились. Мы лежали в палатке, наступила полночь. На той стороне реки грохотал ресторан: визг, счастье, музыка. А мы ехали на войну… Я сказал, обращаясь к Алану (так звали моего нового друга):

– Весело им сейчас. Что-то захотелось туда…

– Завтра, если не уедем, нужно сходить.

– Алан, ты родителям сказал, когда уезжал? – спросил я.

– Нет, брату только сегодня позвонил. Матери сказал, что на работу поехал в Москву.

А парень из Суздаля, бывший разведчик, сказал:

– Чем этих москвичей обслуживать, работая там, лучше людям поможем. Больше смысла.

Я был горд и счастлив, что рядом со мной находилось так много смелых, бескорыстных и хороших людей. Многие из них вели абсолютно трезвую жизнь и не имели пагубных привычек. Каждый был в чем-то уникален. Один даже приехал автостопом из Владивостока.

Еду нам готовили те, кто доехал, но дальше идти не захотел. К примеру, якут лет двадцати, над которым кавказцы часто шутили. Подойдя к нам, он как-то спросил:

– А мне точно надо туда ехать?

Парень был странный, почти ни с кем не общался, полный, мягкий, в очках. Удивительно, что он решился поехать, но, наверное, у него были такие же причины, как и у нас.

– Оставайся здесь, подумай хорошо, – сказал кто-то.

Утром были завтрак, построение, перекличка. Потом, в принципе, свободное время, никаких обязательств. Приехал русский парень из Ирака, все тело которого было покрыто шрамами. Не помню его позывной, но за последние двадцать пять лет он участвовал почти во всех военных конфликтах на земле.

– Я тебя прикрою, Бондо, на меня можешь положиться, – сказал он.

– Не переживай, это только первый раз страшно, потом понравится. Отвоюем там, поедем в Сирию.

В день нас собиралось до ста человек – разные люди со всей России и не только. Были из Израиля, Италии, Испании, Канады. Кто-то приходил в наш лагерь, кто-то из него уходил.

Вечером приехали еще ребята из Осетии, и мы сидели ночью на берегу реки, организовав небольшой пикник. Было беззаботно и весело, мы с нетерпением ждали завтрашнего дня.

Приехали еще русские парни из Донбасса, которые занимались беспилотниками. Я смотрел на них с восхищением: они уже были там и возвращались домой…

Следующим утром нас построили, и человек сорок в двух микроавтобусах повезли на границу. В дороге мы иногда разговаривали, но тягостное ощущение было у всех. Каждый напряженно думал о своем, в то время как мы приближались к этой войне со скоростью уносивших нас из мирной жизни машин. Когда подъезжали к границе, вдоль нее стояли самоходные артиллерийские установки, стволами направленные в сторону Украины. Ехали мы часа два по объездным проселочным дорогам, пока не прибыли на пограничный переход Куйбышево.

Все дружно высыпали на улицу и стали смотреть туда, где работала арта (артиллерия). Там, всего в пятистах метрах от нас, на территории Украины грохотали наши пушки. Первый раз в жизни я слышал звуки орудий. Российские подразделения отодвигали от наших границ украинских военнослужащих. Так сказали нам пограничники.

Внутри у меня все сжималось – страха не было, только новые ощущения, которые я тут же подметил. Нигде вы не испытаете тех чувств, что проявляются только на войне. Ваш организм будет в шоке, каждая его клетка встанет дыбом от ужаса происходящего, а потом некоторым из вас это понравится, и вы будете лелеять мечту о новой войне.

Этот пограничный пункт не работал в пропускном режиме для всех остальных – только для нас и военных. Старший нашей группы, мужчина лет пятидесяти, подойдя к пограничнику, сказал:

– Вам должны были звонить. Я Алексей.

– Да, проходите, – ответили ему.

По несколько человек мы переходили границу. Раскаты орудий стояли в ушах. По четверо, пятеро мы подходили к шлагбауму, где у нас проверяли паспорта.

Метров через двадцать досматривались и наши вещи.

– Колющие предметы есть? Оружие, боеприпасы?

– Нет, – отвечали мы.

Вышел капитан и у каждого спрашивал:

– Ты куда едешь?

– Я к девушке на Украину, к знакомой, – ответил парень из Суздаля.

– А ты куда? – спросил он израильтянина.

– Мне тоже нужно, к знакомым.

Нас предупредили в Ростове-на-Дону, чтобы мы на пограничном переходе не разговаривали. Вот мы и играли в молчанку. Хотя всем смешно: и пограничникам, и нам.

– И куда вы собрались? – спросил капитан. – Дома дети, наверное, семьи, жены, а они…

Меня это кольнуло, внутренне я был с ним согласен. Своих бросили, к чужим поехали.

За нами из Донецка приехал большой стреляный пассажирский автобус – может, с пару всего осталось стекол, все остальное было забито картоном. Несомненно, он побывал в боях. Несколько дней назад такая же группа добровольцев из России по пути в Донецк попала в засаду и была обстреляна шквальным огнем. Выжили единицы.

Пока мы шли через этот пункт по проселочной дороге, которая находилась рядом слева, метрах в двадцати двигалась военная техника без опознавательных знаков: «Уралы», УАЗы. В них сидели люди в форме.

Когда ехал из Москвы в Ростов-на-Дону, то на трассе я видел эту технику без номерных знаков, большими километровыми колоннами двигавшуюся по территории Ростовской области. Эту картину, думаю, наблюдали все летом 2014-го, кто проезжал по этой территории. Позже я часто видел такую технику, без номерных знаков, на территории Донбасса.

Но меня и еще трех осетин не пропустили из-за ограничений на выезд за границу, наложенных судебными приставами. Причем они стали действовать именно в этот день. До этого пропускали всех подряд. Начальник пограничного перехода сказал:

– Не повезло, парни, с сегодняшнего дня новое распоряжение. Пройдете с Алексеем. Он в курсе, вас проведет.

Мы ехали назад в Ростов-на-Дону: с одной стороны, с облегчением, напряженность внутри спала, но с другой – с разочарованием, что не уехали вместе со всеми. Переночевали в лагере, куда уже приехало пополнение.

С утра нас распределили: у кого были проблемы с проходом через границу – к Мозговому или к казакам. Нас, человек пятнадцать, отправили к Мозговому, командиру батальона «Призрак»¹².

Осетины подошли ко мне:

– Бондо, ты все-таки к Мозговому?

– Да.

– Смотри, он, говорят, людей не бережет, под пули бросает.

– Не бойся, брат, если что – отступать.

Алексей Мозговой – один из видных лидеров вооружённых формирований Луганской Народной Республики, убит 23.05.2015 неизвестными лицами.

Село Беленькое

Мы прибыли в город Донецк Ростовской области, который граничит с территорией Украины, прождали там около часа. Проезжавшие на машинах люди с интересом высовывали головы, глядя на нас, – почти все мы были одеты в маскхалаты. Ополченцы приехали на микроавтобусе, выкрашенном в пятнисто-зеленый цвет. Старшего звали «Механик» – он занимался переправкой добровольцев через границу, а также гуманитарными грузами, что шли в адрес батальона «Призрак».

Я продолжал удивляться: «Куда я еду?!» Но ноги несли сами, не давая думать голове…

Мы пересекли границу по полю: прошли метров сто, чтобы машина не просела, и оказались в селе Беленькое Краснодонского района Луганской области, что в тысяче метров от российской границы.

Располагались ополченцы в местном клубе – их было человек тридцать.

Выгрузились, и первое, что увидели, – это драка между двумя ополченцами, героями обороны Славянска. Позже, через неделю, один из дравшихся украл пистолет Макарова у капитана ГРУ¹³ (в отставке). Группа отставников ГРУ состояла из трех человек и направлялась в Россию. Они уже не скрывали того, кем являются, однако и не афишировали. Один из них был из Москвы, другой из Нижнего Новгорода, третий – не помню откуда. Мне запомнился старший группы. Было видно, что он офицер: рост 180, крепкого телосложения, командный голос и военная выправка. Воевал еще в первую чеченскую, штурмовал Грозный. Владел оружием и ножевым боем, основами медицины – в той части, где какие ранения могут быть и какие препараты применять. Он был подготовлен на все сто – настоящий профессионал, коих на Донбассе я встречу немного.

По некоторым отрывкам разговоров за десять дней я составил картину о них, хотя говорили офицеры не всё. Они уже были три месяца в Украине. Заходили с одними ножами, две попытки были неудачны – выходили на большое скопление противника. Как сказал один: «Вы никогда бы не узнали о нас, если бы мы не потеряли связь с Россией, где нас уже сочли убитыми, и помощь не шла в наш адрес». Через месяц скитаний они вышли к ополченцам и прибились к гуманитарной колонне. Их командира расстреляли ополченцы (в самом начале в группе было четверо). Они везли его тело на похороны в Россию – точнее, тело было где-то, а они его ждали у границы, чтобы сопровождать.

– А за что убили вашего командира? – спросил я.

– Да ни за что, – ответил один из них. – Просто расстреляли и все.

Далее проявлять любопытство было неуместно.

Спустя два часа к нам пришла колонна из Алчевска¹⁴. Все такие бравые: некоторые были одеты в бронежилеты, очки противоосколочные, каски кевларовые.

Из «Лэнд Крузера» с пистолетом в руке вышел заместитель комбата Николаич.

– Почему эти два топливозаправщика не прибыли на место? – закричал он.

– Нам такого приказа не было – сказали стоять здесь, – отозвался один из водителей.

– Да я вас сейчас расстреляю прямо здесь! Танки стоят, двинуться не могут. Где второй водитель?

– Не знаю, – снова ответил растерявшийся боец.

– Арестовать обоих. Доставить в штаб батальона, – приказал Николаич.

Ко мне подошел один парень, с кем мы только что прибыли.

– У меня что-то сердце колотится, хотя я и воевал в Чечне, – сообщил он.

Другой тоже подошел и говорит:

– Да, шутки кончились.

Я тоже заволновался, до этого ведь не подозревал, что тебя здесь просто могут убить свои. Как-то быстро мы оказались в другой реальности, и я стал посматривать в сторону российской границы…

Было уже темно, и этой колонной нас должны были забрать в Алчевск, где дислоцировался батальон «Призрак». Некоторые ребята, с кем мы прибыли, были танкистами, и здесь как раз формировались экипажи танков (водители-механики, стрелки, наводчики и командиры танков).

Фугас, что прибыл со мной из Ростова, предложил:

– Оставайся, Бондо, выучим тебя на стрелка-наводчика, будешь танкистом.

У меня было тягостное настроение, и я не хотел дальше ехать, по крайней мере, сегодня, решив остаться здесь. Когда колонна ушла, мы все вместе с командиром сели за стол. Нас стали опрашивать и записывать: кто где служил, какая специальность и т. д. Я нигде не служил, но мои товарищи сказали, что я охотник и бью белку в глаз. Командир дал мне позывной «Охотник» и пообещал: «Как вернемся из Ростова, будешь у нас снайпером». Я был не против, так как именно на эту позицию и рассчитывал.

После того как распределились по экипажам, мы решили перекусить. Хотя еду нам предложили сразу по приезду, но что-то кусок в горло не лез. Достали, кто что мог, из своих сумок, поели, и я вышел на улицу. Ночь, тишина, летучие мыши, и только свет пробивается из открытой двери. Мне было спокойно. «Твою мать…» – подумал я.

Где-то в первом часу ночи Фугас позвал меня:

– Колонна, Бондо! Смотри, наши пошли!

Метрах в ста от нас по дороге двигалась колонна техники: «Грады»¹⁵, БТРы¹⁶, груженые танковые транспортеры перемещались со стороны российской границы в направлении Краснодона¹⁷.

– Вот они долгожданные, – сказал один из ополченцев.

Эту картину предстоит наблюдать каждую ночь, вплоть до нашего августовского наступления.

Расположились мы в здании клуба, прямо на полу. Бросили матрацы и так, в одежде, спали. За исключением вновь прибывших, остальные (а это были почти все местные с Донбасса) уже побывали в боях. Все они были примерно одного возраста – от сорока до шестидесяти пяти лет. Лица их были грубые, не всегда приятные, не те, которые мы привыкли видеть в мирной жизни.

На следующий день приехали ополченцы под предводительством Бати. Насколько я понял, он еще неделю назад был заместителем комбата Мозгового. Взрослый мужчина, лет пятидесяти пяти. Прибыли они на новых, дорогих джипах, отнятых у гражданских лиц на дело «борьбы с фашизмом». Выйдя из машины, Батя спросил: «Кто ко мне пойдет? Я создаю новый батальон. Переходите к нам – тут танков не будет, Мозговому технику не дадут. Все списки в Россию подаю я».

Мы, вновь прибывшие, конечно, хлопали глазами и ничего не понимали. Хотя кое-кто пошел к нему – человек пять-шесть из тех, что были до нас.

Оружия у ополченцев здесь не было: всех разоружили еще в Алчевске, так как они должны были отправиться на один из танковых полигонов в Ростовской области и пройти обкатку экипажей, потренироваться и получить технику, с которой нужно было явиться в зону боевых действий.

Ополченец с позывным «Рост» побывал уже там и рассказывал, как происходит обучение: «От недели до трех, с пяти утра и до позднего вечера, на танковом полигоне. Потом зачет. Полностью одевают, обувают и вооружают, даже новые в масле автоматы выдают». Я был не против прокатиться до Ростова-на-Дону и покататься на танках, на войну я не спешил.