– Вначале была одна-единственная клетка, как же ей должно было быть одиноко!
Январь 1978 года. Николь О’Коннор теперь 18 лет, она студентка факультета социологии, слушает лекции в большой аудитории университета Сиднея.
Профессор нарочито отчетливо произносит каждое слово, чтобы быть уверенным в том, что за его мыслью следят все четыреста слушателей. За его спиной большой экран, на него выведен диапозитив с чем-то зеленоватым, прозрачным, видна темная сердцевина.
– Затем клетки стали группироваться и образовывать организмы, которые мы называем «многоклеточными». Тогда же наметилась специализация. На этой стадии эволюции формировались такие, например, системы, как дыхательная, нервная, пищеварительная. В дальнейшем стали развиваться новые, еще более эффективные приспособления: приемники света – глаза, приемники питательных веществ – рот с зубами, плавники для ускоренного перемещения, позволяющего находить пищу и не превращаться в таковую для других.
Следующий диапозитив.
– Клетки, функционирующие сообща, открывают новые жизненные перспективы. Начинают появляться существа со все более многочисленными специализированными клетками. Так формируются все более и более совершенные, но при этом все более крупные организмы.
На экране диапозитивы с рыбами, потом с рептилиями, с динозаврами.
– Но взаимодействие множества клеток, создающее существо с новыми возможностями, – это всего лишь один этап из многих. В дальнейшем стало происходить соединение множества организмов, образование сообществ с удесятеренными перспективами.
Теперь на экране стая приматов.
– Первоначально наши далекие предки жили в страхе: им угрожали хищники, стихия, голод, холод, всевозможные враги. Спасением служила семья, коллективная оборона, коллективное бегство, коллективная охота. То было совместное выживание.
Появляется рисунок на стене доисторической пещеры, изображение группы из двух десятков человек, охотящихся на газелей с луками и копьями.
– Со временем каким-то двум семьям пришла мысль объединиться. Так появилось небольшое племя. За ними последовали другие. Племена эти, все более многочисленные, накапливали силы и преодолевали свой страх. Это чувство безопасности привлекало все больше людей и позволяло увеличивать рождаемость. Люди дольше жили, потому что лучше ели. Ели они лучше, потому что вместе легче охотиться на крупную дичь и успешно защищаться от хищников. Болезни, связанные с близкородственным скрещиванием, отступали благодаря одному тому, что все больше людей жили вместе, так формировалась благоприятная закономерность. И так создалось… общество.
На экране диапозитив с сотней доисторических людей, теперь уже сгрудившихся вокруг костра.
– Тогда как одиночкам приходилось довольствоваться падалью, люди, жившие группами, питались свежим мясом, отчего их дети становились больше, сильнее, здоровее. Логика требовала, чтобы племена росли, так и происходило. Внутри племен нарастала специализация. В маленькой семье каждый должен уметь делать более-менее все, тем временем в большом племени (совсем как в многоклеточном организме) появлялись особо одаренные лучники, метатели копья, охотники. И это еще не все. В племени возникали возможности уделять больше времени разным второстепенным, необязательным видам деятельности. Выдвигались способные наставники детей, лучшие дубильщики шкур, лучшие прядильщики, лучшие повара. Начиная с определенной численности общества, вырисовывались еще менее насущные для непосредственного выживания занятия, такие как религия, медицина, искусство. Так родились живопись, музыка, ремесла, изготовление более эстетичной одежды, ткачество, сбор лекарственных трав, шаманство, храмы, священнослужители.
На экране некая церемония с тотемами.
– У человека появлялось все больше времени для отдыха и раздумий, и в один прекрасный день возникла идея: перестать беспрерывно кочевать.
Новый диапозитив – деревня, бревенчатые хижины.
– Кочевые племена становились оседлыми. Развивались скотоводство и земледелие. Поймите, групповое житье служило нашим предкам неисчерпаемым источником возможностей. Выбиравший одиночество обрекал себя на гибель. Последние охотники-собиратели, не желавшие переселяться в деревню, испытывали лишения, их недокормленные дети были слабее и не доживали до зрелого возраста.
Профессор делает паузу, разглядывая свою аудиторию.
– В дальнейшем это явление только набирало силу: крупных сообществ становилось все больше, у них было все больше пищи, все больше безопасности, росла продолжительность жизни, одновременно в них набирала влияние религия, развивались науки и искусства.
– И было все больше войн! – подает голос какой-то студент.
– Совершенно верно. А войны побуждали людей образовывать все более разветвленные сообщества. Они способствовали дальнейшему прогрессу науки и влиянию религий. Те, кто был хуже вооружен, подвергались нападениям тех, кто мог вывести на поле боя больше воинов.
Профессор улыбается студентам.
– Своей нынешней жизнью вы обязаны выбору ваших далеких предков: они предпочли одиночеству жизнь в группе. В одиночку человек слаб. В толпе он стал непобедимым, стал творцом, не ведающим преград. И так дозрел до наивысшего занятия, вроде бы лишнего с точки зрения питания, обороны, здоровья, – изучения социологии в университете!
Студенты дружно смеются. Некоторые вскакивают и хлопают в ладоши. Один из студентов придвигается к Николь и шепчет ей на ухо:
– Привет, Николь. Ты все еще хочешь побывать на празднике аборигенов?
Она узнает этого студента, его зовут Тжампитжинпа, он сам абориген из племени Янмаджерис, они уже обменивались распечатками лекций.
– Конечно!
– Сегодня вечером будет Янда.
– Что это такое?
– Традиционный праздник поминовения душ наших предков. Обычно на него не допускаются те, кто не принадлежит к нашему племени, но я попросил отца сделать для тебя исключение, и он согласился.
– Твой отец – влиятельный человек?
– Мой отец – Владыка Снов, – гордо отвечает он.
– В каком смысле? Он колдун?
– Скорее шаман. Начало в девять вечера, это в нескольких километрах отсюда. Я дам тебе точный адрес, но ты должна обещать хранить тайну.
Прошло шесть лет после попытки Моники Макинтайр задушить в Рейкьявике свою соперницу по шахматам. Этот случай не оставил у нее ни малейшего чувства вины, просто убедил, что ей лучше сторониться других.
Более того, она приняла решение жить отдельно от матери и поселилась в комнатке под самой крышей в студенческом квартале Нью-Йорка. Там нет ни лифта, ни соседей.
Она называет это своей «отшельнической пещерой».
Там она накапливает, совсем как белка орехи, учебники, энциклопедии, словари. Стопки книг служат ей столом, стулом, даже лежанкой.
Моника Макинтайр учится самостоятельно и быстро усваивает знания.
Она читает газету. Ее внимание привлекает жирно набранная фраза в начале короткого объявления: «Все человеческие несчастья имеют один корень: неумение спокойно оставаться у себя в комнате». Это один из афоризмов французского философа Блеза Паскаля. Моника знает, что у Паскаля были все основания провозгласить эту истину, ибо он был, как и она… антропофобом.
Удивлена она тем, что эта цитата использована в объявлении. Приходится прочесть продолжение: «Почему бы вам не отдохнуть в центре медитации «Внутренний свет»?
То, что это объявление привлекло мое внимание, – знак, которым нельзя пренебречь.
Она переписывает адрес, это где-то к западу от Центрального парка, она говорит себе, что сможет прийти туда пешком. Преимущество свободы и одиночества – возможность поступать по наитию, ни перед кем не отчитываясь. Ни родни, ни связей, ни ответственности, ни обязательств!
Придя по адресу, она видит типичное старое здание Нью-Йорка, сохранившееся с начала века. Судя по надписи на почтовом ящике, она попала туда, куда хотела.
Моника нажимает на кнопку звонка и слышит удар гонга. Дверь открывает молодая черноволосая женщина с бронзовой кожей, с красным кружком посредине лба, в желто-охряном сари.
– Я хотела узнать, занимаются ли у вас медитацией, – начинает разговор Моника.
Женщина меряет ее взглядом.
– Почему это вас интересует?
– Я бываю рассеянной, что-нибудь вечно меня отвлекает, хочется научиться сосредоточенности. Я готова провести у вас несколько дней.
Женщина в сари приводит ее в странный отель в индийском стиле. У входа высится гигантский, выше двух метров роста, Будда. Он сидит в бесстрастной позе лотоса и, кажется, насмехается над новичками. Зажженные палочки благовоний распространяют сильный запах сандалового дерева, на разноцветных фресках изображены танцующие или медитирующие индуистские божества. Моника узнает Ганешу со слоновьей головой и многорукого Шиву.
– Должна вас предупредить, здесь нет ни телефона, ни радио, ни телевизора. Увидите, к этому легко привыкнуть. Гораздо труднее поститься. Ресторана здесь, конечно, нет, но мы помогаем преодолеть эту трудность при помощи бульонов. Мы берем пятьдесят долларов в сутки. Обычно у нас проводят два дня, выходные.
– А если я захочу пробыть дольше?
– Я бы посоветовала сначала попробовать, прежде чем подписываться на более длительный срок. Даже два дня занятий йогой на пустой желудок не всякому по плечу.
– Сколько у вас сейчас постояльцев?
– Вместе с вами – семь. Я удивлюсь, если все протянут больше одних суток.
Она ждет, что эти предостережения меня охладят. Она принимает меня за обычную западную девушку.
– Когда можно начать?
– Сейчас как раз утро субботы, можно прямо сейчас, если захотите.
– Прекрасно.
– У вас есть вещи?
Предвидя этот вопрос, Моника собрала маленький рюкзак: туалетные принадлежности, две пары трусиков, две футболки.
Индианка открывает тетрадь и просит новенькую записать свое имя, фамилию, номер кредитной карты.
– Вы уверены, что выдержите изоляцию, полное отсутствие развлечений и привычного питания?
Индианка в желто-охряном сари выходит из-за стойки и манит Монику за собой.
– Меня зовут Шанти. Пойдем.
Они поднимаются по лестнице, перед ними коридор с двадцатью одинаковыми пронумерованными дверями. Индианка открывает одну, Моника видит комнатушку площадью пять квадратных метров с натертым паркетным полом. Прямо на полу лежит тонкий матрас, под окном стоит толстая свеча. Ни стола, ни стула, ни дивана. Единственное украшение – мандала, большой красочный круг, похожий на лабиринт, полный демонов и цветов.
– Я предупреждала, у нас все попросту, – напоминает Шанти.
– Вот и славно, – откликается Моника.
– Можешь привести себя в порядок. Ближайшее занятие раджа-йогой через час.
Моника приходит раньше времени и занимается вместе с шестью другими постояльцами. Чтобы принимать требуемые позы, приходится изгибаться, испытывая боль, но парадокс в том, что чем это больнее, тем больше ей нравится занятие. У нее ощущение, что она испробует пределы, которых способна достичь.
Потом сама Шанти проводит занятие по медитации; кажется, она здесь единственная сотрудница. Она предлагает учащимся сесть по-турецки, подложив под бедра подушки, закрыть глаза, замедлить дыхание и перестать шевелиться.
Поза неудобная, но Монике нравится преодолевать себя.
Вечером она засыпает на своем жестком ложе с чувством, что попала в правильное место.
Должно быть, в прошлой жизни я была монахиней. Я еще больше ценю покой, когда знаю, что за стеной Нью-Йорк, где кишат взвинченные, торопящиеся люди.
То, как я соотношусь с временем и со своим телом, претерпевает перемену.
Гудят диджериду – длинные деревянные духовые инструменты аборигенов. Участники празднества танцуют под низкие звуки этих труб, от которых у всех вибрирует грудная клетка.
Праздник проходит при свете большого костра посредине поляны.
Николь в восторге, ей нравится находиться среди столь непохожих на нее людей.
Тжампитжинпа объясняет ей происхождение этой традиции:
– Как я говорил, священная церемония Янда – это праздник Времени Сна. В песнях рассказывается история мира от самых истоков.
– Какова же ваша версия сотворения мира?
О проекте
О подписке