Как, говорил я себе, я не могу провести день один на свободе! Я не могу дышать час в покое! Она гонится на мною всюду, как за невольником, которого должно пригнать к ногам её. Я бых тем более озлоблен, что чувствовал себя слабым.
со смертью, таинством неизъяснимым, в котором опытность вседневная как будто еще не убедила людей, пределом неизбежным, который не утешает, не усмиряет нас; предметом беспечности необычайной и ужаса преходящего
Мысль о смерти имела надо мною всегда большое владычество. В моих живейших чувствах она всегда смирила меня: она произвела на душу мою свое обычайное действие: расположение мое к Элеоноре смягчилось;
Я скитался, погруженный в это мечтание, все без решения твердого, не говоря себе, что должно разорвать связь с Элеонорою, имея о действительности одно понятие глухое и смутное, и в положении человека, удрученного горестью, которого сон утешил видением, и которой предчувствует, что сновидение пропадает.
Явившаяся моим взорам в минуту, когда сердце мое требовало любви, а чувство суетное успехов, Элеонора показалась мне достойною моих искусительных усилий. Она сама нашла удовольствие в обществе человека, непохожого на тех, которых она доселе видела.
Она придавала большую цену беспорочности поведения, именно потому, что её поведение не было беспорочно по правилам общепринятым. Она была очень предана религии, потому что религия строго осуждала её род жизни.
Элеонора, одним словом, была в борьбе постоянной с участью своею. Она каждым своим действием, каждым своим словом противоречила, так сказать, разряду, к которому была прочтена, и чувствуя, что действительность сильнее её, что стараниями своими не переменит ни в чем положения своего, она была очень несчастлива.
Изумление первой молодости при виде общества, столь поддельного и столь разработанного, знаменует более сердце простое, нежели ум злобный и насмешливый. Притом же нечего страшиться обществу. Оно так налегает на нас, скрытое влияние его так могущественно, что оно без долговременной отсрочки обделывает нас по общему образцу.