Он быстро выводил ручкой слова на бумаге. Почерк резкий, дерганый, будто его било судорогой прямо во время письма. Скрип стержня наводил меня на мысли о самоубийстве. Мне очень сильно хотелось попросить его перестать давить на ручку и избавить меня от этих страданий. Но я видела среди бессвязного набора букв, которым мне казался его почерк, как появляется моё имя, дата рождения, после которой он поставил дефис. Он нервно дернул рукой и перешёл на другую строку, надеясь, что его ошибку не заметят.

Он постоянно прерывался, чтобы расписать ручку. На листе сбоку появлялись звёзды, проволочки и схематичные цветочки. Я с любопытством следила за его попытками не прерываться и держать ручку под другим наклоном. Он вынимал стержень уже раза два, дул внутрь, продвигая чернила ближе к кончику. Но через минуту в словах снова появлялись проплешины: моя фамилия написана бледно и половина соединений между буквами потерялись среди белизны листа.

Иногда он отрывал взгляд от стола и испытующе смотрел куда-то в середину моего лба. Я невольно ловила себя на мысли, что хочу закатить глаза и тоже посмотреть себе на лоб. Но начинать разговор он не спешил и всё писал что-то на своём листочке. Не думаю, что моя биография из личного дела занимает больше, чем одну треть листа. Но он своим ужасным почерком измарал уже больше половины.

Я провела в этом кабинете уже около двадцати минут, но мне так и не сказали ни слова. Мужчина с самого начала, как Игнат запихнул меня и усадил на стул напротив него, молчал и лишь кивал головой.

Наконец он окончательно отложил в сторону листок и пододвинул к себе книжку, которую недавно положил на стол куратор, зашедший проверить меня. Из середины книги торчал нож, словно кинжал из груди убиенного рыцаря. Наверное, если чуть-чуть покачать лезвие, то из книжной раны бы тоже полилась кровь, только чёрная.

Наши мысли, кажется, пришли к консенсусу, и он, бросив взгляд в мою сторону, аккуратно вытащил нож из обложки. Ни кровь, ни чернила не хлынули из книжной раны.

– Чем вам не угодил Шолохов?

От него я ожидала любого подвоха.

– А вы его фанат? – вопрос сорвался прежде, чем я вспомнила, где нахожусь.

Я в чертовом кабинете чертового психолога моего колледжа.

– Я не поклонник литературы, – признался психолог. – Но ведь «Тихий Дон» включен в школьную программу и, кажется, считается культовой книгой.

– «Муму» – тоже часть школьной программы, – возражение опять сорвалось раньше моих мыслей. – Но это не мешает людям говорить, что настолько травмирующее произведение нельзя давать в пятом классе.

Он пожал плечами:

– Не читал, так что не могу судить.

Я раздраженно вздохнула, думая о том, как такой человек мог получить работу в нашем колледже им. А. П. Чехова. Но психологам, наверное, не требуется хорошее знание классики.

– Поговорим о вас или о Шолохове? – он не хотел от меня отставать. Явно желал отработать свою ставку.

– А есть смысл говорить? По словам Раисы Аркадьевны, – я кивнула головой на дверь, словно там стояла библиотекарша. Она тоже заходила, чтобы охарактеризовать меня психологу в самых нелицеприятных подробностях моей биографии. – Меня следует сдать в «детскую комнату милиции, но прежде оторвать руки».

– Не думаю, что полиция приедет на вызов от Раисы Аркадьевны. Её вызов бы звучал абсурдно. К тому же вы ведь не третий том «Мёртвых душ» сожгли.

– Вы имеете в виду второй? – я уточнила на всякий случай, не надеясь на положительный ответ.

– Возможно, – он раскрыл раненую мной книгу и перелистнул пару страниц. – В любом случае, с вами ничего не сделают, максимум заставят оплатить новый экземпляр для библиотеки.

– Тогда я могу уйти?

Он чересчур выразительно смотрел на меня:

– Где гарантия, что в следующий раз вместо книги не будет человек?

– Клятве поверите?

– Нет, – отрезал психолог и подвинул к себе чистый лист. – Итак, Татьяна, расскажите мне, зачем вы носите нож в колледж? Я же могу называть вас по имени?

Обычно нож лежит на дне моей сумки, недалеко от перцового баллончика. Я всегда считала его за средство самообороны и самоповреждением с его помощью не занималась. Иногда я доставала его, чтобы отрезать скотч или одолжить одногруппнику. Все в группе знали, что у меня есть канцелярский нож, много раз им пользовались и агрессии с моей стороны не опасались. Рассказывать об этом психологу не было смысла, и я лишь поведала про обыкновенное назначение любого ножа – резать.

На его вопрос про имя только кивнула. Не просить же, чтобы он называл меня по имени и отчеству? Звучало бы странно.

– Хорошо. – Он не выглядел раздосадованным моим ответом, хотя развести меня на откровенность ему снова не удалось. – Давайте тогда стандартно по перечню. Видите, у меня тут есть список вопросов для разговоров с трудными подростками. Вам нравится здесь учиться?

– Наверное, – я облегченно выдохнула. Лучше отвечать на стандартные вопросы односложно, чем рассказывать о себе в подробностях. – Всегда мечтала связать свою жизнь с литературой. Хоть моя специальность не совсем в этом, но я всё равно очень много взаимодействую с книгами, – я остановилась, поняв, что начала говорить больше нужного.

– Что вам нравится в книгах? – он сделал вид, что не заметил оборванный конец моей фразы.

– Нереальность.

Он ничего не ответил, не задал уточняющего вопроса. Просто кивнул, чиркнул ручкой звездочку на бумаге. Ручка снова отказалась писать, и чернила заплешивели.

– Подложите под него бумагу, – не выдержала я и сжала под столом руки. Меня не спрашивали, на черта я лезу.

Психолог кивнул, достал чистый лист и снова начал чертить звезды. Не отрывая руки, он нарисовал букву «Л» для основы и повел линию в левый верхний угол. Я оторвала взгляд и выглянула в окно. Хотелось увидеть снег или хотя бы ураган. Что-то, что подходило под мои внутренние ощущения.

– Какова вероятность, что меня отчислят за ответ?

– Практически нулевая. Могу разве что пригрозить постановкой на учёт, если расскажете мне про то, как курите в туалете на перерывах.

– Не я первая, не я последняя, – я пожала плечами, старательно игнорируя вопрос. Мне нравилось в колледже, нравились одногруппники. Но раскрывать душу мне не было смысла.

Психолог никак не отреагировал на мои попытки свернуть с темы. Его поразительное спокойствие начинало меня подбешивать.

– Тогда можем поговорить о вашей семье, Татьяна.

Я напряглась, и он это заметил. Я увидела блеск в его матово-чёрных глазах.

– А долго мне здесь сидеть?

– Столько, сколько потребуется. Будем вместе ждать распоряжений сверху. – Он указал глазами на потолок и усмехнулся. Конечно, ведь кабинет директрисы находился в совершенно другом корпусе и явно на этаж ниже, чем Небесная канцелярия. – Вы ведь обучаетесь уже месяц на втором курсе. У вас начались профильные предметы. Когда у меня среди огромного количества предметов появились пары по высшей математике, то я, честно говоря, обрадовался. Как глоток свежего воздуха среди бесконечных картинок с нейронами и строением мозга.

– Не могу с вами согласиться, – я закатила глаза. – Домашка по экологии занимает слишком много времени.

– Возможно, вам просто не нравится преподаватель.

Я промолчала. Он пожал плечами и не стал развивать тему дальше.

– Тогда вернемся к прежнему вопросу: какие у вас отношения с родителями? Можете не вдаваться в подробности, но для отчёта я должен написать хотя бы пару фраз.

– Нормальные, как во всех семьях, – мой голос приобрел звон металла. Надеюсь, что мне показалось, иначе ложь вышла бы совсем неправдоподобной. – Они живут в Перми. Отец много работает, поэтому не может часто приезжать. Мать на выходные старается приезжать ко мне и брату, – чеканя фразы, я дробила слова на слоги, обдумывая каждую букву.

У меня хорошая семья. Честное слово. Родители меня любили, старший брат вообще предел мечтаний. Когда мы были с ним младше, то нас не душили гиперопекой, предоставляли самим себе. Мы спокойно росли, всё было так, как должно быть в каждой счастливой семье.

Но некоторым людям лучше бы было никогда не встречаться. Отец и мать прекрасно могли дополнять друг друга в роли родителей, но как муж и жена они друг друга не выносили. Мама всегда подозревала отца в изменах, пыталась контролировать каждый его шаг. Он же, будучи от природы независимым и свободным, ненавидел писать ей отчёты о своем состоянии и местонахождении каждый час. Они ссорились каждый вечер, пытаясь не повышать голос, чтобы не мешать детям. Но мамин шепот рано или поздно срывался на крик.

Её тотальный контроль над ним постепенно перешел и на меня. Брата как уже почти совершеннолетнего трогать не стала, понадеялась, что он достаточно умен, чтобы понять жизнь самостоятельно.

– Тебе сложно справляться с разделяющим вас расстоянием? – вопрос вырвал меня из мыслей.

Когда я уезжала этим летом из дома, то чувствовала облегчение, за которое мне было стыдно.

– Я бы не сказала, что мне сложно. Всё же я живу с братом. Родители часто пишут и стараются навещать нас по мере возможностей.

Они хотели приехать на следующей неделе. Мама отправила брату сообщение, папа позвонил мне и предупредил. Мы уже начали мыть квартиру к их приезду до той степени, что пол блестел на рассвете в солнечных лучах. Мне повезло, что уборкой в основном занимался брат, почти все дни проводивший дома. Но иногда за ним приходилось перемывать почти всё, поэтому генеральную уборку делали всегда вместе. Я ненавижу, когда приезжают родители. Слишком много хлопот из ничего, постоянный шум, крики. Я слишком люблю тишину и, после папиного сообщения, невольно появилась надежда, что мы не встретимся.

Я почувствовала, что мне полегчало. Действительно отпустило то, о чем я не подозревала. И мне стало стыдно. Все же я на самом деле плохая дочь. Да и человек из меня не очень.

– Извините.

– За что? – психолог приподнял бровь, что выглядело на его лице чужеродно. Как будто его мимикой управлял кукловод, а сам он всего лишь марионетка без эмоций.

– Я не знаю вашего имени. – Сжала под столом запястье. Я не это хотела сказать. Мне надо было поблагодарить его за то, что он сделал для меня сейчас.

Он пальцем указал на дурацкую золотую табличку, выглядящую дешево и пафосно. По правде говоря, у директрисы нашего колледжа именная табличка выглядела поприличнее.

«Р. П. Протасов»

– Не очень помогло, – призналась в воздух. – Только запутало.

– Спросите у одногруппников, если вам снова понадобится психолог. – Он махнул рукой.

Я почему-то обиделась. Вроде бы нет ничего сложного в том, чтобы сказать своё имя.

В дверь постучали. Куратор заглянул в кабинет, выслушал психолога, махнул мне рукой и скрылся в коридоре.

– Надеюсь, что больше здесь не появлюсь. – Откинулась на спинку стула. Глаза закрывались. Но я поднялась, поборов пелену, закрывшую взор. Усилием воли, схватилась за край стола и рывком поднялась.

– Татьяна, возьмите визитку у выхода, – сказал он моей спине.

На автомате схватила кусок картона и закрыла дверь, выдавив «до свидания». На практически пустой белой визитке снова не было имени психолога.