Рабочее определение эмоций

Я написала эту книгу, чтобы показать, какую пользу может принести внимательный анализ культурных различий в эмоциях. Эмоции – неотъемлемая часть нашей социальной и культурной жизни, и они формируются под влиянием наших культур и сообществ. Различия в эмоциях не ограничиваются лишь поверхностными различиями в их проявлении – эмоции не просто выглядят по‐разному: различия между ними проникают в сами процессы, лежащие в их основе, и даже в их протекание.

Постойте‐ка. Возможно ли, что у людей из разных культур эмоции разные? Разве человеческое тело не обусловливает наши эмоции? И да, и нет. Наш мозг и организм не “прошиты” под конкретные эмоции^[37], но подготавливают каждого из нас к тому, чтобы испытывать эмоции, наиболее полезные в нашей социальной и материальной жизни, – эмоции, приспособленные для наших сообществ и культур^[38]. В современной науке природа уже не противопоставляется воспитанию: она подстраивается воспитанием. Наш мозг динамически “прошивается” в ходе нашей жизни в конкретных социальных и культурных контекстах, и эта пластичность мозга позволяет нам жить в конкретных сообществах. Мы по природе своей социальны – мы осмысливаем мир и взаимодействуем с другими в социальной среде. Эмоции усваиваются через обучение и опыт^[39]. Разный опыт приводит к формированию разных эмоций, поэтому дать строгое определение эмоций, охватывающее все их вариации, пока невозможно. И все же в общих чертах оно понятно.

Эмоции предполагают перебои, происходящие в обычной жизни: они сопряжены с событиями, которые угрожают ожиданиям, планам и целям человека или ставят их под удар. Хашам у египетских бедуинов – осознание угрозы их достоинству, например при встрече женщины с мужчиной. Хашам также подталкивает человека сделать что‐нибудь, чтобы вернуть утраченное достоинство, – допустим, спрятаться или опустить взгляд. Кроме того, дела у людей могут идти и исключительно хорошо – в полном соответствии с их ожиданиями, планами и целями. Например, так происходит, когда я оказываюсь в полной гармонии с окружающими. Гезеллиг – это вечер с друзьями, когда все настроены на один лад; в такой ситуации мне хочется и дальше общаться с близкими людьми, не покидая своего места. Эмоции, которые мы называем приятными, обычно связаны с новым, экстраординарным, вожделенным, почти идеальным^[40]. Эмоции возникают в ответ на важные и значимые в личном отношении события, которые выходят за рамки обыденности, и состоят из осмысления ситуации, а также переориентации, подготовки к действию или перенастройки в соответствии с этими экстраординарными событиями.

Где в этом определении тело? Все психические процессы сопровождаются телесными изменениями. Более того, эмоциональные события по определению требуют адаптации, переориентации, подготовки к действию и перенастройки в соответствии с незаурядными и важными событиями, и они задействуют множество телесных процессов, порой весьма активно^[41]. Когда я готовлюсь дать отпор или вступить в драку, как иногда в моменты гнева, мои мышцы напрягаются, а челюсти сжимаются. Эти телесные изменения могут и сами становиться частью нашего сознательного опыта в эмоциональной ситуации^[42]. Иногда их участие в эмоциональном опыте зависит от культуры человека. Например, когда кто‐то вклинивается передо мной в очередь, мои мышцы напрягаются, и это может быть как проявлением того, каким образом я испытываю гнев, так и свидетельством того, что сознательный опыт в этом случае выдвигает на передний план социальные последствия события. Я могу решить, что меня притесняют, и не захочу давать себя в обиду – в таком случае на первом плане у меня, возможно, окажутся вовсе не телесные изменения (подробнее об этом в главе 2). Этот пример показывает, что определение эмоций как осмысления, переориентации, подготовки к действию и перенастройки не оставляет тело за скобками, а подразумевает его участие. И все же телесные изменения не всегда играют главную роль в эмоциях, которые возникают в ходе наших повседневных взаимодействий.

Важно отметить, что эмоции всегда наделяются смыслом в наших отношениях с другими людьми^[43]. Когда я чувствую (или практикую!) хашам как бедуинка, я ожидаю благосклонной реакции. Я предвижу, что верну себе свои достоинство и честь, поскольку хашам показывает, что я принимаю стандартный для бедуинов способ интерпретации ситуации и реакции на потенциальную потерю достоинства. Когда я чувствую (или практикую) гезеллиг в своей голландской среде, я полагаю, что возникающее чувство должно быть общим и взаимным. Более того, если это не так, ситуация может резко перестать соответствовать характеристикам гезеллиг. Когда я люблю кого‐то, по крайней мере в американском контексте, я хочу проводить с этим человеком свое время и обретать совместный опыт, говорить “я тебя люблю”, обнимать и прижимать его к себе. Если же любовь не взаимна, этот опыт становится совершенно иным. Во всех случаях эмоции сопряжены с социально (а не только лично) значимыми и важными событиями и предполагают взаимную сонастройку участвующих в этих событиях людей.

Любое сообщество, которое предоставляет людям набор накопленных знаний, представлений о мире, практик в сфере межличностных отношений, моральных установок, а также ценностей и целей, может оказывать влияние на наши личные эмоции. Разные когорты, разные социально-экономические группы, разные религии, разные гендерные культуры и даже разные семейные культуры могут наделять эмоции собственным смыслом. Я подчеркнула, как на мои эмоции повлияло воспитание в голландской среде, и сравнила его с моим опытом в нескольких североамериканских контекстах. Несомненно, мое эмоциональное становление происходило под воздействием множества других факторов. Я могла бы выбрать иную перспективу – как женщины, как выходца из среднего класса, как представительницы поколения беби-бумеров, как дочери (нерелигиозных) евреев, выживших в холокосте, как матери, как жены, как друга и как профессора. Что бы я ни выбрала – все перечисленное оказывало влияние на смысл и контекст действия.

Одинаковы ли эмоции на глубинном уровне?

Что же насчет идеи о том, что, хорошо узнав человека из другой культуры и преодолев поверхностные различия, можно увидеть в нем знакомые чувства и постичь его эмоции? Правда ли чувства у всех одинаковые? Нет. И при взаимодействии мы вовсе не всегда обнаруживаем друг в друге сходства. Когда люди приходят к заключению, что у других людей такие же чувства, как у них, этот вывод порой проистекает из создаваемых ими проекций. Ученые проецируют субъективные идеи не меньше обычных людей. Многие психологические и антропологические объяснения культурных различий в эмоциях сводятся к утверждению, что люди из других культур ошибочно классифицируют или ошибочно приписывают свои чувства либо вовсе скрывают их; при этом предполагается, что их “настоящие” чувства больше похожи на наши. Как станет очевидно из последующих глав, сама озабоченность реальными, глубокими, настоящими чувствами индивида, возможно, характерна исключительно для культур WEIRD.

Когда мы взаимодействуем с другими людьми, нам следует ожидать, что в них найдутся не только сходства с нами, но и отличия от нас. Нам также следует ожидать, что порой нам придется объяснять собственные эмоции, поскольку их нельзя считать ни естественными, ни универсальными. Когда несколько лет назад я впервые представила эту идею группе ученых, некоторых это встревожило. Как надеяться на взаимопонимание, когда у нас не совпадают даже эмоции? Их реакция привлекла мое внимание к идеализму, который часто скрывается за предположением об универсальности эмоций. Проецировать наши эмоции на эмоции представителей других культур нас подталкивает не только эмоциональный империализм. В глобализированном мире не меньшую роль играет и желание использовать эмоции для формирования общего представления о человечности.

Но отчаиваться не стоит: человечность можно найти даже в отсутствие универсальных чувств. Эмоции людей, принадлежащих к другим культурам, можно изучить. Культурные различия в эмоциях подчиняются логике: они становятся понятны, когда мы узнаем, что важно для людей в соответствующих контекстах, то есть когда мы выясняем, каковы их нормы, ценности и цели. Но главное, что, поняв эмоции людей из других культурных групп, вы увидите, что ваши собственные эмоции не универсальны по умолчанию. Эмоции – в том числе и наши – определяются нашей культурой в той же степени, что и наш стиль одежды, наш язык и пища, которой мы кормим своих детей.

Мозаика эмоциональной жизни слишком сложна, чтобы создать полноценное руководство, и поэтому я не ставлю перед собой такую задачу в этой книге. Я хочу лишь показать, что культурные различия в эмоциях подчиняются определенной логике. Мы можем научиться ожидать различий в эмоциях и относиться к ним непредвзято. Принимая существование эмоциональных различий, мы прокладываем дорогу к тому, чтобы наводить мосты между культурами и находить общий язык с другими людьми.

Глава 2
Эмоции: MINE или OURS?

В мультфильме “Головоломка” (2015) студии Pixar в голове у маленькой девочки Райли Андерсон живут пять эмоций – Радость, Печаль, Страх, Гнев и Брезгливость, – которые состязаются друг с другом за право руководить ее действиями. Это прекрасный мультфильм, который дает нам несколько мудрых уроков. Здесь я хочу обсудить, как в нем изображены сами эмоции^[44]. В голове каждого человека прячутся такие же эмоции, которые ждут возможности проявить себя типичным для себя образом. Каждая эмоция представлена маленькой фигуркой, соответствующей ее образу и имеющей набор фиксированных характеристик^[45]. Например, гнев – красный. Вне зависимости от ситуации, в которой он возникает, и вне зависимости от человека, который его испытывает, гнев всегда “одинаков”. Всякий раз, когда Райли спорит с родителями, внутри каждого из них активируется красная фигурка гнева. Гнев – это платоновская сущность, которая реализуется одинаковым образом у разных индивидов в разных ситуациях.

“Головоломка” показывает эмоции в том виде, в котором они испытываются и понимаются во многих западных культурных контекстах: это эмоции MINE^[46]