Только вот на сцену лучше не лазить, мало ли. Басовая струна лопнет и в глаз даст. Или вокалиста на твои кеды стошнит. Или охранники ни за что побьют.

Да, и смотри, чтоб из рюкзачка телефон не спиздили.

Когда умерла 97-летняя троюродная бабушка Марселя – так он мне, во всяком случае намекнул, – он после поминок пришёл ко мне ночевать. С гобеленом и польским винилом Rolling Stones под мышками. Диск «Through the Past, Darkly» клёвый, а вот гобелен – херня, хоть ему и не меньше лет, чем бабушке. Примитивный пейзаж в массивной раме.

– Чувак, сотри, какой… гобелен… – бормотал пьяный Марс. – Наследство. Сто баксов минимум. Или даже триста. Продай, чувак, пожалуйста. Мне неудобно такими делами заниматься. Бабушка умерла, плов забыл сварить… и всё такое.

– Типа мне удобно.

– Ну, ты там аферистов всяких знаешь, поспрашивай. С меня бутылка…

– А роллинги – тоже наследство от бабушки? – спросил я.

Но Марс уже уснул. Прямо в очках.

Большие Coca-Colовые зонтики перед кафе. Coca-Colовый брезент трепещет на ветру. Брендовый флаг. Coca-Colе холодно. Как ёлочке в лесу – уже ноябрь. Но ей не страшно. Coca-Colа – оптимистка. Нет причин для плохого настроения. У Coca-Colы скоро Новый год. У Coca-Colы скоро новый Финансовый год. Несмотря даже на неприятности в лице идиота, который приближается к бьющейся на ветру Coca-Colе.

Подойдя к СС, как лесоруб к ёлочке, он сунул дымящийся бычок в уголок губ. И, пьяно улыбаясь, достал ножницы. Сосредоточенно стал вырезать кусочек флага. Затем сунул кусок Coca-Colового тела в карман. И зашагал домой, грея CС-плащаницу холодной рукой в грязном кармане. А порезанный брендовый флаг остался трепетать на морозном городском ветру, как надорванное платьице спящей бездомной экс-уборщицы. Ожидая нового Финансового года.

Coca-Colе похуй раны. Режьте Coca-Colу.

Режьте, братцы, режьте. Режьте осторожно. Режьте, чтобы видел. Пассажир дорожный.

Это был бы красноречивый тест для батюшек. Легко проверить экспериментально – если, конечно, найдётся храбрец.

Вот ведёт пастор в такой майке каждое воскресенье службу. Целый год. Если через год его паства не уменьшилась – он хороший поп. Если уменьшилась – плохой.

Священники всех видов и всего мира постоянно упоминают о смерти во многих или почти всех своих проповедях.

А тут майка без философии, водички и призывов не грешить просто напоминает о смерти. Как бы это сработало? Что подумали бы прихожане? Как среагировали?

Да, не упомянул ещё о третьей возможности – а что, если паствы у такого священника стало бы больше? Скажем, хотя бы на парочку усталых меломанов. Он был бы, конечно, очень рад. Да и я тоже – это значило бы не только, что он хороший пастор, но и то, что майка хорошая. Эффективная, работающая.

Это вам не I ♥ NY.

Или Kiss Мe.

Концерт. Жёсткий такой. Сплошные ужасы, death, метровые волосы и крашенные в трупный цвет музыканты.

Выхожу на улицу перекурить. Пью пиво со знакомым гитаристом.

Подходит мальчик, лет шестнадцати. На нём – чёрная футболка со словом MAPEX. Не самодельная. Они с гитаристом разговорились о чём-то, а мне стало интересно.

– Что это mapex?

– Это фирма такая, барабаны делают, – отвечает мальчик. Он, оказалось, барабанщик одной из выступающих групп.

– А я сначала подумал, это как-то с Muppet Show связано, – говорю. Пошутил типа.

– А что такое Muppet Show? – спрашивает мальчик.

Старость, оказывается, умеет прикидываться мальчиком-барабанщиком. Интересно. Кто бы мог подумать.

Танцевать и потеть в тот вечер не хотелось.

Да и боялся, чтоб телефончик не спиздили.

Да, носители различают эти слова даже на слух, но всё равно. Ну как можно жить, быть папой – и каждый божий день по сто раз слышать, как собственные дети называют тебя мертвецом, трупом и подснежником? Чуть не зомби. А дэд должен ещё и радоваться, и водить их в садик, и на качели, и на чупа-чупс.

You will die one day, dad. Не удивляюсь, что у них рождаемость падает.

Представьте, что, кроме обычных детских проблем, вы точно знаете, что они, ваши, извините, дети всю жизнь будут называть вас DЭD – мертвец, труп, папа. Типа – мы родились, значит, папа труп. Ему крышка, хана, амба, капут, кранты и жопа. Живой труп. Благодарный труп.

Для англоязычных, конечно, тоже кое-что звучит смешно или непонятно. Очень может быть, что папа и попа звучат для них одинаково. Я блюю – я люблю. Худею – хуею.

Однажды англичане приехали ко мне в гости и придумали говорить вместо спасибо – Placebo. И прокатило, всем нравилось и все отвечали «пожалуйста».

А ещё они повезли домой коробку виноградного сока – потому что там было написано Cok.

– Вот. С корицей.

Юра В. глотнул кофе, почти не скривился и сказал:

– Короче. Мы откроем бар. Пивняк. Кофе, пиво, солёные палочки и прочее говно… Но главное – твои майки.

– Ты говорил про магазин.

– Бар и магазин в одном. Суть в футболках.

– Типа возьмите три датских пива, кило солёных палочек, а футболка в подарок, да?

– Я тебе щас этой ложечкой глаз выковыряю.

Если во мне умер химик, то в Юре – бандит. И не то чтобы совсем умер – он периодически воскресает, как пацифист на Пасху.

Словом, Юра придумал бар, где всё будет в футболках. Стены, двери, столы, официанты, подстаканники, стулья, потолок и бачок с унитазом.

– Всюду нарисуем футболки, понимаешь? Чётко, ярко, под поп-арт.

– И что?

– Как что? Человек приходит, пьёт пиво, смотрит – о, классные футболки, хочу. А ты ему бац – вот, пожалуйста, берите на здоровье. У нас будет куча бабла, чувак.

Я тянусь к сигаретам – когда куришь, улыбка не так заметна.

– Шо ты лыбишься, дурак? Понятно, что не всё сразу, но, блядь, начинать-то с чего-то надо.

– Бар, говоришь? А официантки у нас будут?

– Конечно будут. Я знаю одну, Инга, в «Шедевре» работает.

– «Шедевр»? Как можно назвать бар «Шедевром»?

– Это не бар, там женские сумочки продают. А Инга суперчувиха, переманим, она всё умеет.

– И вы с Ингой после закрытия будете интимно подсчётом выручки заниматься, да?

– Иди в жопу.

– Слушай, я серьёзно. Какой, на хрен, бар? Где? Откуда? Ты знаешь, сколько нужно денег, чтобы бар открыть? Тебе ещё пять лет колёса продавать, чтоб хотя бы на пивной краник и бокалы заработать. И то если перестанешь по клубам шляться и на баб тратиться.

Знакомиться с людьми – на пляже, на концерте, в ресторане, в приёмной врача или в общественном туалете – немного легче, будучи выпимши, само собой. Ну или с невинным вопросиком подойти. Типа «а не подскажете случайно, что значит Pow Wows?»

Но с заявлением этой футболки возможны подводные камни. Вот подбежит пьяный – и запрыгнет на шею знакомиться. С бутылкой. С фотографией экс-подруги. С анекдотами. В шортах с кокосовыми пальмами.

Опыт подсказывает, что бросающийся с объятиями stranger – это «удача» в пропорции фифти/фифти. Навязчивые дурачки тоже ходят на концерты, причём массово. А анекдоты навязчивых пьяных ещё хуже, чем фотографии экс-подруг.

Нет, пусть уж эта майка остаётся теоретической. От греха подальше.

Рискованная майка. Легко может спровоцировать незабываемые приключения. Из разряда «не пытайтесь повторить эту майку дома».

Возил её, кстати, в Лондон, на выставку, испытать на англичанах. Испытания прошли успешно. Так майка и попала сюда.

Качество обуви влияет на наши жизни сильнее, чем кажется.

Я покашлял и сделал очередной глоток.

В поле зрения попало неприятное лицо. А что, если бы вот ногой заехать? Расхерачить тупую морду.

Да ну, глупости.

Я вытянул ноги вперёд, до самого горизонта, и уставился на свои кожаные кеды. Кожаные, рыжие, очень даже ничего.

Зачем драться, если шкары нравятся? Всё ок, чувак.

А что, если не нравятся? Ну, тогда, чувак, хоть и не всё ок, но драться всё равно нехорошо. Иди лучше домой.

Если же шкары были бы мне похеру – плохи дела. Тогда железобетонно пора домой. Сию же минуту – come on!

Ходить в плохих, неприятных или, тем более, равнодушных шкарах нельзя. Вредно для нервов и мира на Земле. И так слишком много людей ходит в дурацкой обуви.

Да, согласен – найти хорошие шкары трудно. Но они стоят того. Зато потом будешь ходить и излучать свободу, равенство, братство.

Слово «драка» даже в голову не придёт. Не надо никаких алкогольных приключений. Драться – это тебе не Coca-Colовый зонтик втихаря резать.

Обувное наблюдение – попробуйте как-то подержаться рукой за свою ногу, слушая одну из любимых песен.

А затем, через полминутки, с той же песней подержитесь за свою шкару.

Видите? Шкара приятнее на ощупь, чем нога.

Почему так? Я не знаю.

Но эксперимент доказывает, что обувь влияет на настроение. С другими вещами это не работает. При какой бы песне вы не держались за грудь подруги, всё равно грудь будет нравиться больше, чем её лифчик.

Это легко проверить. Вещизм и фетишизм – науки экспериментальные.

И я снова покашлял. Фарингит сраный.

Майка для пешеходов. Водители, глядя в зеркало заднего вида, будут читать и вспоминать о том, что управлять транспортными средствами нужно осторожно. Уже три штуки в магазине продал.

В 1990-х почти всегда были напряги с сигаретами. Они постоянно кончались, вечно приходилось пересчитывать их – могу ли дать знакомому или и самому не хватит; часто приходилось выходить из дому и бродить-стрелять по улицам, потому что купить было не на что.^[3] Курить с друзьями одну на двоих было повседневно.

И была в те времена такая поговорка-легенда, что с фильтра можно сделать восемнадцать затяжек. Ну, не помню, чтоб аж целых 18, точно не подсчитывал, но, кажется, четыре затяжки получались и у меня. В девяностых на фарингит было как-то насрать.

А вот в XXI веке сигарет у всех стало много, в пачку заглядывать стало лень, стрелять – и in, и out – стало не в напряг и поговорка естественным образом исчезла. Ну и количество затяжек с фильтра уже никого не интересует. Меня тоже. Разбогател типа. И, кажется, не стыжусь этого.

Oskar купил в Лондоне две коробочки magic mushrooms. Для них был назначен вечер. На четверых. Оскар начал мне что-то пояснять о количестве, деталях, разновидностях и чае из грибов. Начал и перебил сам себя:

– Trust me.

– Ok, I trust you.

Я и в самом деле доверял ему.

Одиннадцать дней в Англии были просто райскими. Мы наслаждались каждой минутой. Пейзажи, еда, транспорт, знакомства, дринк, Лондон, Ноттингэм, трава, божественные английские акценты и всёвсёвсё – сплошной густой кайф.

Я выпил полкружки чая и решил: подожду, а там посмотрим.

Правильно.

Ночь растянулась. Ночь превратилась в четыре недели времени.

Четыре недели я ходил по двухкомнатной квартире и спасал нас всех от смерти. Подходил к ним, расслабленно лежащим, и спасал. Силой.

Вставай, говорил я. Дай мне СD, говорил я. Дай сигарету. Свари кофе. Сделай что-нибудь. Зачем, спрашивали Oskar, Zoe и Андриана. Но я не мог объяснить, не имел права. Я знал, что они все умирают, но не догадываются об этом. А если я произнесу фразу «because you are going to die», мы все в ту же секунду умрём. Даже я, спасатель. Dead dad. А дома нас сынишка ждёт.