– Богом тебя молю, не кури, ты видишь, что со мной сигареты сделали? Я кашляю и кашляю, но не могу от них отказаться.

Я понимающе кивнул.

А дядя Иштван, художник, как-то поднёс к моему носу дымящийся «Космос» с пожёванным фильтром:

– Смотри, я раб этого бычка. Не кури.

И что, думаете, не стал я курить? Стал как миленький.

Чистая арифметика. Люди, советующие не курить и хорошо учиться, настолько старше, что те десятилетия разницы кажутся необозримой пропастью в ваши двенадцать лет. Эти люди для вас как двоюродные братья юриягагарина или свидетели второго выступления Rolling Stones. Кажется, чтоб закашляться, как дядя Иштван, надо прожить вечность.

На бесконечное будущее тинейджер смотрит, как на годы графа Монте-Кристо в тюрьме – хватит времени и на миллион сигарет, и на миллион чипсов, и на кашель, и на таблетки от кашля, и на водку, и на «хорошо учиться», и на «плохо учиться», и на йогу, и на курсы французского, и на гитару Gibson, и на японскую диету и даже на скуку чистой воды по любому придётся выделить года полтора. Океаны времени просто некуда девать. Если только третья четверть в шестом классе тянется бесконечно, то что говорить о безмерно далёкой старости, когда исполнится тридцать или, о Боже, нет, сорок лет.

Вдобавок каждое поколение втайне верит, что вот-вот, через годик-два придумают безопасные сигареты, полезную водку и эликсир молодости.

В детстве – между шестью и девятнадцатью с половиной лет – мы искажённо представляем себе китов, на которых валяется мир взрослых. Ошибка в представлении о китах прячется в цифрах. Как назло, арифметика служит людям во всех сферах, кроме одной. В сфере плюсов и минусов, о которых мы задумываемся каждый год в день рождения.

Дети верят, что в шестнадцать лет у них появятся мускулы и сиськи. Что в двадцать они будут всё (всё!) знать. Что в двадцать два обязательно будет регулярный-любовный-всегда-кончающийся-оргазмом секс. А в двадцать пять они если и не станут ещё миллионерами, то, во всяком случае, смогут сами купить себе Gibson, грузовик чипсов, ящик виски и таблетки для бессонницы. Кучу-кучу разных таблеток.

Да, конечно, но это неправда.

– Неправда? – спросят дети. – Ну, хорошо, а во сколько лет, по-вашему, у нас вырастут мускулы и сиськи?

А ни во сколько! В самой постановке вопроса – разрушительная сущность веры в связь между количеством прожитых лет с мускуло-сиськами.

Ограничитель «до 16» на эротических DVD или цифра «до 18» на сигаретных киосках – просто ориентиры. Но дети-то придают этим цифрам значение. Мы – нет, они – да.

Кстати, почему эти цифры всегда делятся на два? И почему единственная подобная цифра – 21 – на два не делится? Всемирный заговор, не иначе.

Арифметика врёт, указывая, когда можно пить, курить, трахаться и ездить в Лас-Вегас. Даже родителям дурачков ясно, что некоторым смотреть порнуху можно только через год после свадьбы. А есть кому «можно» курить уже в семнадцать. И есть миллионы организмов, которым вообще никогда не стоит пить и курить.

А с травой вообще смешно. Человек уже три литра конопли скурил, а паспорт ему ещё нельзя, не дорос.

А кто определяет, когда уже можно на тракторе картошку делать и танки смазывать? А почему сигареты именно с восемнадцати? Вот проснулся мальчик в день рождения – и спокойно закуривает. Что изменилось? Поумнел за ночь сильно?

Взрослые с арифметикой внушают детям, что цифры и возраст имеют значение. Раз по закону разрешено употреблять токсины с восемнадцати лет, то почему б не придумать себе мускулы и сиськи с деньгами в возрасте икс.

Но это, бля, не так!

Знаю, потому что у меня, к сожалению, до сих пор мускулы не выросли. Я их ждал-ждал и ни фига. Чистое разводилово с этими мускулами.

А на сиськи постоянно денег не хватает.

В общем, идёшь ты с пацанами по улице. Идёшь-идёшь и подходишь к такому модному-всему-из-себя чувачку. У которого на груди Tom Tailor написано. С кем не бывает. Тормозишь его и ставишь ноги пошире. Устанавливаешь взгляд на его переносице, чтоб пострашнее, и говоришь:

– Ты чо, том тэйлор?

– Нет.

– А чо у тя тут том написано?

– Так это фирма такая, бренд…

– Ты чо, Том? Какой в жопу бренд, бредишь шо ли, хаха.

– Нет, это дизайнера так зовут… ладно, я пошёл.

– Ждижди, куда спешишь? Какого нахуй дизайнера, ты чо гомик, шо ли?

– Нет, почему, при чём здесь? Я иду, короче…

– Подожди, Том. Ха. Стой. Ты чо, американец? Покажи паспорт.

– Всё, мне надо идти.

– Стой, я сказал, Тэйлор, дай сигарету. Американскую, блянах.

– Нету.

Ну и далее по тексту. Если же на чувачке написано не Том Тэйлор, а Philip Russel, то, само собой, и придолбываться соответственно. Чтоб всё модно и по протоколу. Ну а для непротивления злу насилием желательно в конце успокоить американского гомика:

– Про прекрасное рыло, одежду, мысли и прочее фуфло слышал? Так вот, бля, шоб знал – одежда должна быть пиздатой. Нехер лелеять на груди всяких пидарасов. Понятно? Я спрашиваю – понятно тебе? Ну всё, гуляй. Ещё раз встречу в Тэйлоре… – Тут для порядку сделать кулаком быстрое угрожающее движение, поржать над инстинктивной реакцией америкоса и продолжить не спеша путь.

Идёшь такой, и думаешь: «Бля, какие мы все тут классные…»

Наткнулся тут в интернете на Геббельса. Ничего удивительного, на него невозможно не наткнуться – дядя Йозеф оставил в умах серьёзный след, не меньше Янтарной комнаты. В пропаганде он шарил нормально. Любое рекламное агентство его и без резюме бы приняло. И учеников-последователей после себя оставил нехило так. Прям жуть и смерть, какие способные ученики попались. Роль российского телевизора в (информационной) войне 2014 года тому железное подтверждение.

Думаю, в футболкологии он бы тоже себя нехило проявил. Судя по его высказываниям на эту тему:

Ложь, напечатанная на тысячах футболок, становится правдой.

Дайте мне парочку больших трикотажных фабрик, и я из любого народа сделаю стадо трёхполосных млекопитающих.

Худший враг любой T-shirt пропаганды – интеллектуализм.

Эх, Йозеф, Йозеф, что ж ты родился так не вовремя…

Ничего ужасного вроде, но – тинейджеров жалко. Они не готовы к несмешному алкоголю. Тинейджеры – самая уязвимая для несмешного алкоголя социальная группа. Они думают, пить всегда весело. Пить всегда будет весело. И смешно. И круто. И забойно. И улётно. И хихи. И хаха.

Грубо говоря, до двадцати пяти лет ты пьёшь и все виды опьянения, и понятные, и непонятные, воспринимаешь, как течение, которое несёт. Потоковое состояние. А после, грубо говоря, тридцати, течением ты можешь уже управлять. Выучил пару приёмчиков. Как пьяный дзюдоист типа. Или пьяный джазист.

Но очень медленно и почти незаметно – по буквочке в год, по улыбочке – приходит понимание, что иногда, сколько не пей – весело не станет. Глубина, широта и сила смеха исчезает. Тает, как Гренландия от глобального потепления.

С коноплёй то же самое – но не по буквочке, а по пакетику в год. Объединяющий secret, конечно же, никуда не девается, но глубина, широта и сила всё-таки уже не те, что были.

Кстати, интересно – сколько несмешного алкоголя человек выпивает за жизнь? Этого мы никогда не узнаем. Но даже если британские учёные поднапрягутся и сообщат эти трезвые цифры – ничего не изменится. Цифры впечатляют, но ничего не меняют.

Потому что пить надо больше, товарищи, значительно больше.

Иногда таааак хочется. Чтоб на этом вот персонаже. Который сейчас говорит. И маячит, как баннер. И никого не слышит. И гнёт свою линию, как силач подкову. И выпячивает эго. И несёт реальную чушь. Жестокую действительность ахинеи. Чтоб на нём была кнопочка Escape. Где-то на плече. Или над бровью.

Такие персонажи встречаются, да. Хуже телевизора.

Вот ему бы не в бровь, а по кнопочке.

Чего греха таить, родственники иногда тоже гнут подковы. Некоторые всегда. Такие подковы загинают, что мама не горюй.

Но нет пока на людях такой кнопочки.

Британским учёным ещё мноооогое предстоит сделать.

Вот интересно – те, у кого после аварий амнезия, – они, не зная своего возраста, стареют так же? С такой же скоростью или процесс притормаживается? Думаю, притормаживается. Исчезают заморочки на тему возраста. Трезвая арифметика бытия тупо забывается. Озабоченность статусом исчезает. Мне уже тридцать шесть, я взрослый и вести себя должен соответственно.

С амнезией вообще жизнь малина. Ни Том Тэйлор не волнует, ни Гренландия. А мускулы с сиськами вообще до сраки.

Смотрел передачу о вреде алкоголя. Ужасная передача. Хичкок, Дэвид Линч, Стивен Кинг – просто клоуны в хэллоуинских костюмах по сравнению. После передачи, делая глоток пива, содрогаюсь от хоррорных кадров, проносящихся в голове. И быстро пью ещё, чтоб отвлечься.

Там рассказывали, как алкоголь размывает мозг. Как отмирают тысячи клеток. И как кровь уносит мёртвые клетки прямо туда, ниже пояса. А затем человек выливает их с мочой в Мировой, грубо говоря, океан. Где ими питаются алкокораллы – мутанты обычных кораллов. Алкокораллы выглядят, как памятник циррозной печени. Об них разбиваются корабли, капитаны которых запивают ром пивом.

Ох уж эти клетки.

Если посмотреть на мозг художника – обидеть же их каждый имеет право, – то легко заметить, что artistы к алкоголю неравнодушны давно и по умолчанию. Что делать, вредные условия труда. Несмотря на обиды, художники всё же работают и творят. Но как они ухитряются, если клетки утекают в океан, как умы за границу? Как ни крути, на одном табаке с коньяком далеко не уплывёшь – мозг по любэ нужен. Хоть небольшой, с тараканчика, мозжечок – а нужен.

Но природа – мудрая бухгалтерша. Допустим, есть у человека или там художника мозг – чем чёрт не шутит. Все клетки на месте. Он трудится и тужится, но радикально новых идей нет.

«А хули?»  – думает он и идёт в закусочную. И выпивает графинчик дешёвого коньяка. А потом, около 23.52, выпивает ещё чуть-чуть. И, о чудо – клетки, которые годами узколобо плыли по течению и работали в одном направлении – тут эти клетки валятся, как лес от бензопилы. И лежат брёвнами. Подбегают кровяные тельца, вяжут из них плот и сплавляют в мочевой пузырь. А затем этапируют в унитаз, на стульчак и на корм алкокораллам.

А человеко-художник проснулся на следующий день, минералки попил, кофе сварил, ожил и решил чего-то сотворить. Даже идея вроде появилась свежая. Или две. Но откуда? Полмозга же уплыло в гости к Планктону с Губкой Бобом. Нет, не от верблюда идея и не с интернета. А случилось почти лоботомическое чудо – заработали новые клетки. Те, что тупо спали и ждали своего часа, как мины Второй мировой.

А новые клетки и тужатся по-новому. Не совсем уж усраться абсолютно-абсолютно по-новому – но всё же иначе. Генетика – тоже бухгалтерша. Новые мозгоклетки не могут отличаться от старых, как Marilyn Manson от Woody Allen-а.

Нет, они сильно похожи. Как, скажем, группа Radiohead семнадцатого июня 1997 года похожа на группу Radiohead восемнадцатого июня 1997 года.

Был четверг. Люблю этот день недели – сам не знаю, может из-за буквы «ч»? Я сидел в баре «Ego». Пиво, кофе, апельсиновый сок и водка. Ну не всё в одном бокале, конечно, но приблизительно. Хотя сокам я тоже не доверяю, но, согласитесь, минералка с пивом – это как-то гнусно.

В рюкзаке – пачки чёрного чая, зелёного чая и кофе. Это на завтра – утро без денег начать ещё можно, а без кофеина нет. Ну и ещё player, сигареты и разное «а-вдруг-пригодится». Пять процентов того, что взял бы на необитаемый остров.

Слушал я тогда, кажется, группу Mutemath. Да, точно, ещё под музыку придумал слоган для какого-то бара:

«Убей лишние клетки мозга – зачем нести их домой?»

В общем, слушал я музон и смотрел, как два англоязычных полупрестарелых иностранца угощали молоденьких официанток абсентом. Смена тогда была вся симпатичная, в мини-юбках. А посетителей мало и девочки могли спокойно посидеть с угощателями, которые времени не теряли и пили на показуху много. Хорохорились и шутили.

В углу бара целовались синеглазая симпатюля с голубоглазым блондином, как в спокойном французском фильме. Кажется, больше никого не было.

Бар – это целый мир. Алкоголь, любовь, пицца, сигареты, микробы, rock`n`roll, красавицы, деньги и надежды. За последним сюда и приходят. Целый день homo moneymoneyens заняты воплощением надежд. Это долго, трудно и скучно. Иногда безрезультатно. А вечером надеющиеся валят в мир-бар, где на полвечера всё становится быстрым, лёгким и весёлым. И главное – надежды кажутся выполнимыми и реальными. А иногда одетыми в мини-юбку. Та вон, рыжая, кстати, очень даже ничего.

Иногда после нескольких рюмок хочется знакомиться. Нет, не с официантками – я их боюсь. Неизвестное пугает. Подходящие же мужские кандидатуры были заняты своим и сначала я плюнул на новые знакомства, но.

Включил группу Pow Wows. Первые песни довольно хорошие. Но название непонятное. Я не знал, откуда прибыли те англоязычные пьяненькие уже дяди, особо не прислушивался, но решил спросить у них.

Когда я подошёл, они отреагировали радушно. Видимо, хотели понравиться окружающим – на всякий случай, мало ли. Да и вызвать симпатию официанток заодно. Хотя официантки и так уже во всю хихикали и строили глазки. Я спросил по-английски, не знают ли случайно, что значит Pow Wows. По первому же слову понял, что инглиш им не родной. Оказалось, один из Польши, а второй из Вены. Не важно.

Австриец совсем не удивился вопросу и сказал: «да, сейчас, одну секунду». И стал постукивать пальцем по экрану своего телефона или чего – что-то карманное и большое. Короче, он чё-то понажимал и показал экран.

Pow Wows. Тот же альбом, что и у меня.

В баре одиннадцать человек. Включая официанток и пиццеологов. И у двух чужих другу друг людей на девайсе была одна и та же группа. Pow Wows вообще-то – не хуй знает что. Но точно не Radiohead и не Iron Maiden – по количеству слушателей. Я потом глянул их на Youtube и у одного из клипов был просмотр всего 214 раз. Не 214 000, а 214.

После такого совпадения не хватало лишь двух грабителей в масках, которые бы ворвались с одним пистиком на двоих, чтоб забрать выручку у захмелевших официанток. И ещё не хватало, чтоб у одного из них была майка, да, угадали – Pow Wows.

А у второго, скажем, Absinthe Makes Me Crazy.

Или I Love Pizza.

Или Mutemath. Хотя нет, Mutemath уже слишком.

Но, к сожалению, грабители не пришли, маек Absinthe Makes Me Crazy не существует – не говоря уж о Pow Wows, – так что «кина» не получилось.

А ещё после того совпадения, по барной алкологике, мы с австрийцем, поляком и официантками должны были забухать. Ну, по музыкальной теме, так сказать – родственные powwow-души, общие вкусы и прочее. Но я вежливый чел, я видел, что у них планы на вечер и на обслуживающий персонал. И ни в коем случае не хотелось, чтоб подумали, будто я под предлогом вопроса и музыки хочу за ихний счёт абсент пить. Не тинейджер уже.

А Pow Wows, как потом Google показал, – это собрание североамериканских индейцев, что-то типа фестиваля. Так что, учитывая предельно малый шанс на одновременное присутствие Pow Wows в player-ах случайно встретившихся в четверговом баре людей – один из которых воще был проездом, – индейцы каким-то образом вмешались. И дали знак. Без этого знака я б и не посчитал нужным это запоминать. Возможно, мы с австрийцем были лишь пешками в игре индейцев. Просто пешками, которые записали себе Pow Wows на девайсы, чтоб встретиться.

Вот только думаю. Если я, записав эту историю, сам по своей воле повторно стал пешкой в игре индейцев – запустив историю в некотором смысле в космос, – то стал ли повторно пешкой тот австриец? После того как, нафлиртовавшись вволю, вернулся домой. И если да, как он это сделал? Или как космос заставил его это сделать?

Надо было его имэйл записать.

Хотя, если б я и спросил его об этом в письме, он бы:

1. Не понял, при чём здесь индейцы.

2. Не ответил бы, потому что обиделся за «пешку».

3. Попросил бы скинуть контакты рыжей официантки.

4. На пункт третий я б ответил, что с официанткой он познакомился благодаря индейцам и что у них прекрасное совместное будущее.

5. И что у неё будет квартира в центре Вены, когда он умрёт от томагавка.

6. Или от абсента.

7. Или от руки девайса.

Нет. Я бы ему написал что-нибудь другое. Чтоб запутать.

Скажем, типа такое:

 
Если писать стихи —
То уж обязательно
О молодых официантках,
А не об индейцах.
Ведь молодые официантки —
это наше будущее.
 

Бля, в «Egо» ж вай-фай есть. Он просто загуглил Pow Wows. Какой же я дурак. Стихи ему тут пишу.

Все мозги бля в океан уплыли.

Майка для усталых меломанов. Вроде бы – от чего там уставать? Музыку слушать – не картошку чистить.

Но, скажу неусталым меломанам, тут неожиданная вещь происходит. Хорошей музыки всегда было много. Ну не то чтобы слишком много – по мнению некоторых, её совсем даже мало – но на одну жизнь вроде хватает. Если постоянно копать и копать и алмазы меломанские раскапывать. Тем более щас – с интернетом парочку алмазов накопать легче, чем книгу прочесть.

Но годы идут и алмазы не то чтобы уже не попадаются, а перестают быть алмазами. Вот вроде нарыл чего-то, включил наугад – похоже на алмаз. А потом расслушал – не, ни фига не алмаз. Так, цветная стекляшка, поцарапанная вдобавок в двух местах. Или даже не стекляшка, а воще жвачка засохшая.

И Сталин, сука, со своим музметодом выбрасывается на берег мозга.

Дело, скорее, не в отсталости алмазной промышленности, а в усталости меломана. Усталого меломана перестают цеплять неизвестные группы/альбомы/раритеты. Ему привычнее сидеть в своей старой звуковой колыбельке. Типа разочарованного в современности пенсионера:

– А вот раньше… раньше даже рыбий жир был вкуснее…

Всё хорошее, чего есть в музыке, усталый меломан давно расслушал и разобрал – по ноткам, песенкам и воспоминаниям первых гитаристов, вторых менеджеров и живых ещё участников легендарной команды.

Ну и ясно, что на живой концерт новенькой группы «Мухи Не Ебались» меломана из колыбельки вытащить трудно. Особенно если все участники группы до сих пор живы. Пионерия, бля.

Думаю, музыкальная усталость – закономерный процесс. Все там будем. Или почти все.

Да и, положа руку на сердце, что хорошего в этих живых концертах? Одни кровь, пот и слёзы. А на следующий день бодун, кровь и слёзы. И шум в ушах, и денег ноль, и крепатура в мускулах и сиськах.

Хотя сходить на концерт в такой майке стóит. Тебя будут фоткать, будут улыбаться, и ты, чо уж там, тряхнёшь стариной и вспотеешь разок-другой. Ну а кровь со слезами – это необязательно, это для молодых.