Веревки или бечевки (обычно пластиковые) натягиваются между колышками – вторичными реперами, или опорными точками. Каждый геодезический план строится от так называемого нулевого репера городища. Обычно это солидная, бетонированая конструкция со штырем. Упаси бог ее сдвинуть или повредить! Базируясь на нем, устанавливают вторичные реперы для раскопов, и далее для квадратов. Между ними могут поставить промежуточные колышки.

Все это, разумеется, было и в Танаисе. Но западники еще и любят натянуть между колышками веревку, чтобы визуально обозначить границы квадратов, и упростить правильную отработку склонов. На это уходит приличное количество бечевки (которая в советское время, возможно, была дефицитом). Ее западники не жалеют.

Конечно, можно сделать ровные стенки и «на глазок», но с бечевкой удобнее. Поэтому у западников и раскопы выглядят как-то ровнее. Первый западный начальник раскопа Коша был просто одержим идеей неприкосновенности колышков и веревок. Так что и Кош ей проникся. Не то у перуанцев. Эти парни не особо парились насчет колышков. Если колышек случайно сбили, а место его затоптали, то могли просто вбить обратно на глазок, не отмеряя заново от вторичного репера. Но веревки, конечно, у них были (это и впечатлило Коша когда-то в Лиме на хуаке Эль-Параисо.) А вот в современной России, хотя кое-где на фотках яндекса можно видеть веревки, они так и не привились пока (21,22).

Кроме камеральщиков и архитекторш к отряду специалистов относились старички-волонтеры и пара аспирантов профессора. Они как бы играли роль лейтенантов, и, наверно, были начальниками раскопов. Даже основательно порывшись в памяти, Кош не может припомнить, чтобы рядом с ним кто-то (помимо архитекторш) занимался описанием раскопа (18,19,20). Как уже замечено, если посмотреть на снимки Феди (АЧФ), практически нигде не видно, чтобы рядом с копающими находился человек с блокнотом, постоянно фиксирущий процесс, как на западных снимках. Не было на раскопках в Танаисе и стола начальника раскопа, с соответствующими причиндалами (а прежде всего, схемами раскопа). Все это появляется, похоже, только в этом тысячелетии.

Днем Кош копал вместе со студентами, но, по завершении рабочего дня, приняв холодный душ (разумеется) Кош, по своему статусу, проводил вечера не с ними, а со старшими – в кают-компании домика профессора. Там собирались аспиранты, волонтеры, архитекторши…

15 Археологи ведут расчистку объектов с помощью плоских мастерков. Справа видна кисточка маляра, 1982 (источник – АЧФ)

Формально, Кош был на самом низу полевой иерархии. В те времена, не было классовых различий, но зато были социально-культурные. Так как Кош к тому времени «давно» кончил университет, работал, и даже публиковался, все эти двадцатилетние сопляки-студенты были не его карасса. С ними он только копал, а так – нэээт.

О, эти вечера! Вот тут-то и развивалась так называемая компанейщина (23). В палатку Кош приходил только спать.

Отряд Дэги насчитывал примерно 15—20 человек. Помимо нас, было еще человек пятьдесят студентов владимирского педа и ростовского университета. Как теперь понимает Кош, много красивых и сравнительно (по тем временам) раскованных девушек. Однако социальное дистанцирование было таково, что даже наши студенты не общались с ростовскими. Понятное дело, москвичи-студенты ИСАА были непростого происхождения, и иметь дело с ростовскими, возможно, не имели желания. Кстати, и провинциалы не очень-то рвались общаться с москвичами. За все время, кажется, Кош наблюдал только один кросс-бридинговый роман.

Впрочем, это только теперь Кош рефлексирует о социальном происхождении студентов-исаашников – тогда это как-то не приходило в его наивную голову, хотя они все были, как это теперь называется, мажоры. Но было в воздухе нечто, что даже он никак не сомневался, что негоже нашим студентам общаться с ростовскими. Мы все существовали в параллельных мирах, в своих пузырях, как теперь говорится.

16 В 1999 году археологи Танаиса ведут расчистку объектов с помощью ножей. Внизу видна археологическая кельма западного типа (источник – АЧФ)

Задним числом, Кош подозревает, что масквичам тут отводилась маргинальная роль, они были, скорее всего, просто «протеже Арсеньевой». Себя же ростовчане считали главными на раскопках (и скорее всего, так оно и было). Во всяком случае, им доставалась наиболее вкусная и квалифицированная работа, оставляя нам разве что снятие верхнего слоя почвы.

Впрочем, собственно археологов там не всегда было много, значительную часть ростовчан составлял строительный отряд «Реставратор», осуществлявщий, на коммерческой основе, консервацию и реставрацию построек по заказу заповедника. Кстати, тут тоже была разница с типичными экспедициями. В типичной экспедиции, последние два-три дня отводятся под «консервацию». Это означает, что раскоп (то, что осталось от постройки) засыпают землей и камнями из отвалов (именно поэтому их держат поближе, чтобы потом далеко не таскать землю). В Танаисе этого не надо было делать, так как отрытые постройки подвергались музеефикации – ребята из «Реставратора» их приводили в более-менее сносное состояние, и они использовались как экспонаты в экспозиции музея под открытым небом.

«Ростовскими» археологами командовала из года в год археологиня лет тридцати пяти – по нашим меркам, «среднего возраста», солидная дама Света. О владимирских память совершенно стерлась. При экспедиции был еще и заморский гость – заграничный профессор-археолог из самой ГДР, по имени Буркхард (20). Кажется, Света и Буркхард работали вместе, и ходили по лагерю слухи, что у них роман. Кош не мог в это поверить. Как же можно советской преподавательнице позволить себе роман с иностранцем?! Да еще и в их возрасте. Это был запредел. О, святая простота!

Примечательно, что никогда, никогда эта парочка не посещала наши посиделки в кают-компании, хотя жили в одном лагере. Как бы коллеги. Типа, археологи. Такая социальная дистанция. Мы не посещали их тоже.

17 Архитекторы ведут профилирование объекта в Танаисе, 1980-е годы

Ростовчане ставили «московских» в полный игнор и наоборот. Мы никогда не посещали (как группа) их лагерь, не припомню даже, как они жили (скорее всего, тоже в палатках). Точно помню, что никогда не общались с немецким профессором, не посещали их посиделок и они не посещали наши. Возможно, общалось руководство – но это осталось за кадром видения волонтера¹⁸. Также Кош не видел того, что происходило в лагере днем.

Единственно, с кем мы общались иногда из ростовских, была богема. Это были молодые ростовские поэты и художники, некоторые из которых, с благословления Чеснока, жили на территории лагеря в построенном ими же бунгало. Для вдохновения. Они тут создавали творения, которые обращали на пользу заповеднику. Одним из их творений, а именно Гены Жукова, является нынешний аттракцион реконструированной крепостной башни. Он, вдвоем с таким же поэтом, начал строить ее почти в одиночку, при благосклонном отношении Чеснока и ироническом – москвичей («ох уж эти поэты… все возятся со своей башней!») (Но, кстати, неплохо получилось!)

Разумеется, мы, москвичи, воспринимали их как провинциальную богему. Чем они, конечно, и были. Но эта богема была нашим окном в мир Ростова, который (как и Таганрог) мы посещали по выходным на электричке. Месячный проездной билет от Ростова до Таганрога стоил что-то порядка пяти рублей, Кош покупал его первым делом по приезде в Танаис. От самого Ростова запомнилась немного – острый запах правого притока Дона, Темерника, протекавшего прямо рядом с вокзалом (как пишут в Википедии, «имеет неприятный запах в пределах Змиёвской балки»), собор с рынком на площади, главная улица (Садовая?). Бани мы там не посещали.

18 Археологи на расчситке культурного слоя в Танаисе, 1975 (источник АЧФ)

Среди богемы была, кстати, пара сравнительно известных впоследствии региональных поэтов, приезжавших и в Москву (тот же Жуков). Однако у Коша от них остались в памяти только анекдоты о тупости преподавателей местного университета. Например, как якобы кто-то из поэтов дерзнул спросить тупого препода КПСС, можно ли считать героем войны камикадзе? Препод, якобы, надолго задумался, а потом изрек – «среди грузин тоже были герои!»

Сейчас именно об этих поэтах и их «заозерной школе» известно довольно много. Похоже, это было уникальное и центральное явление в культурной жизни Ростова. В то время, как мы, москвичи, воспринимали их, как провинциальных эксцентриков. На самом деле, это мы тут были просто «приезжие москвичи», иногородние, а они тут жили, это была их земля, их история. О них написаны книги. Мы же из их истории выпали¹⁹.

Наверно, этому нежеланию духовно-родственных коллективов общаться друг с другом есть какое-то банальное социологическое объяснение, но, глядя из прекрасного далека, такая некоммуникабельность кажется дикой. А ведь автор сам принимал в ней участие, был ее частью! Остается только недоуменно трясти седой бородой.

В Танаисе Кош встретил вторую из немногочисленных харизматических персон в его жизни – Татьяну Тамбиеву-Бабушкину (Тиви), она руководила детским клубом ЭТО в Ростове (это потом назвали «катакомбной педагогикой»), а в Танаисе проводила что-то вроде художественной школы²⁰. В то время ей было уже в районе сорока. Тиви хорошо знала о своей харизме и активно ей пользовалась. Она активно шла на контакт и «собирала людей» (24).

19 Археологи-ростовчане ведут расчистку двух подвалов в Танаисе. В левом нижнем углу – ящик с артефактами. Планшет в центре принадлежит архитектору, ведущему съемку, 1980 (источник АЧФ)

При такой активности, немудрено, что мы с ней познакомились, и даже приезжали к ней в гости в Ростов в какой-то фантастический деревянный дом. Вот, пожалуй, это был наиболее магический момент ростовской жизни. С ней не могли сравниться богемные поэты. (Впрочем, Кош и вечеринок «у Феди» не посещал.) Тиви, кстати, оставила приличное педагогическое наследство, и о ней самой много написано.

Харизма Тиви была какого-то скорее «животно-магнетического», чем интеллектуального типа (как у Дэги). Была какая-то магия в том, как она «строила» людей. В интеллектуальном же смысле, у нее в голове была какая-то каша, и никакая содержательная дискуссия с ней не была возможной. (Похоже, таким же был и Стив Джобс.) Если Дэга был интересен интеллектуальным контентом, который он генерировал, то Тиви, примерно, как Джобс, просто искривляла вокруг себя пространство. В сущности, Кош и видел-то эту Тиви всего раза три. Но она запомнилась на всю жизнь. Таких людей достаточно увидеть один раз, увидеть этот феномен искривленного психологического пространства. Кошу повезло, благодаря Танаису.

Иногда мы выезжали «на природу» – брали лодку и ехали купаться на Мертвом Донце. Не понятно уже, почему он так назывался. Вроде когда-то он считался Доном. Водные пути тут сильно изменились за две тысячи лет. Ведь и Танаис стоял на самом берегу Меотского озера, в устье Дона. К третьему веку, это была уже не столько греческая колония, сколько сарматский торговый город. Прямо за нашими палатками было поле, и в нем там и сям стояли – до сих пор! – настоящие каменные бабы (25).

Впрочем, бабы были и не скифские вроде, да и вообще не местные, а привезенные сюда парой ростовских студентов-археологов. После скифов-сарматов тут были готы, а уже после них – печенеги и половцы. Те самые, которые, как известно, были врагами русского народа, сравнимыми с коронавирусом. Именно половцы и прославились своими бабами в южнорусских степях. Так что бабы эти были, возможно, половецкие, и не такие уж древние – XII – XIV век. На тысячу лет моложе Танаиса.

20 Археологи ведут работы на раскопе в Танаисе под руководством археолога из ГДР, 1981 (источник – АЧФ)

Обычно их ставили на курганах, и кажется, там были и курганы, но никогда этот вопрос в архелогическом аспекте не поднимался (нас не водили на экскурсии и не говорили – «а вот это, дети, и есть так называемый половецкий курган!»).

Недавно Кош глянул на Танаис на яндекс-карте. Маленький заповедник превратился в огромный археологическо-индустриальный комплекс. Чего там только нет! И такой музей, и сякой музей. И даже половецкое святилище! Одна из тех самых баб теперь поставлена на месте настоящего (реконструированного) святилища. Безумная затея ростовских поэтов – реконструированный донжон – это как бы самый цимес. Чеснок провел потрясающую работу²¹. Он был дальновиден, Чеснок. Даром что пилил под собой сук. Но не свалился на землю – похоже, что его просто аккуратно съели, когда в музей пошли, наконец, нормальные деньги в начале 2000-х.

После половцев эти земли захватили Тамерлан и разные другие тюрки (тут рядом была ставка Орды), а уже потом, ближе к XV веку, итальянцы – венецианцы и генуэзцы. Они восстановили Танаис (на другом месте, река сместилась, и на новом месте, к югу, он стал называться Азов; Танаис – это предтеча Азова), и тут были даже католические диоцезы (об этом нам тоже, кажется, тогда не говорили). Торговали они, надо понимать, славянскими рабами. Их сменили турки-османы, у которых эти земли отбила уже Российская империя (которой в геополитическом смысле как раз пригодились греческие корни колонии, как аргумент против претензий на эту землю чужеверных турков).

21 Археологи ведут работы в подвале здания, Танаис, 1999 (источник – АЧФ)

Иногда мы доезжали до Таганрога (он был ближе) и даже посещали пляж на Азовском море. Кстати, именно с Таганрогом с его улочками с одноэтажными домиками можно сравнить американские городки! Это такая же провинция. Кош посетил, кстати, дом-музей Чехова. Ростов по сравнению с Таганрогом был столицей. Мы ездили в Ростов чаще, вероятно, потому, что были мальчики – как выясняется, девочкам Таганрог был более притягателен пляжами, баней и ресторанами (ну, это, наверно, уже в 90-е).

В общем, время проходило нескучно.

Подведем итоги. Как теперь, с опытом западных экспедиций, должен автор воспринимать Танаис? Чем он был? В те годы, у Коша не было сомнений. В СССР студентам не давали расслабиться летом. Как правило, посылали в стройотряды. Мажорам и девушкам со слабыми организмами, но приличными средствами родителей, удавалось от них отбояриться и поехать куда-нибудь в Крым или даже на Златы Пясцы. Ну, или на деревню к дедушке.

А кому-то стройтотряды нравились (можно было заработать за два месяца годовую стипендию!) Были и другие отмазки, в виде летних курсов или практик. Некоторые практики были обязательны, как стройотряды. Одной из них (с начала 70-х годов) была археологическая практика после первого курса исторического факультета.

Именно с ней, судя по всему, и пришлось столкнуться Кошу. Все эти Дэгины студенты были девятнадцатилетние второкурсники МГУ, и это была их обязательная археологическая практика²². Ее естественным аналогом является западная полевая школа археологии (archaeological field school), но она не обязательна. Обе формы служат практическим завершением теоретического курса археологии и надлежащим образом матрикулируются. Обе формы строятся, как правило, на базе многолетней археологической экспедиции и студенты принимают участие в раскопках.

22 Археологи ведут работы в подвале здания, Танаис, 1999. Внизу в центре – оцинкованное ведро, заменившее носилки (источник – АЧФ)

Разница в том, что на западе в полевую школу едут, как правило, уже осмысленные люди с определенными целями. Им всем, скорее, к 25 годам. Хотя они могут быть биологами, все же они имеют какой-то интерес к археологии. Исаашников же загнали копать после первого курса практически насильно (вместо Крыма), когда им было по девятнадцать-двадцать лет. Никто из них не собирался стать археологов или вообще идти в науку. Им было важно просто отбыть это время и получить зачет. Поэтому их не расстраивало то, что их ничему не учат.

Кроме того, в данном отряде, руководители тоже не были профессиональными археологами. Тут, как говорится, низы не хотели, а верхи не могли. (Вероятно, у ростовцев было по-другому.) Никаких отношений с этими мажорами-малолетками у Коша не завелось. (Впрочем, с американскими студентами тоже, но там совсем другое.) Поэтому, глядя трезво назад, Кош думает, что не стоит их винить в том, что они ничему не научили. Но вот какие-то экскурсии они все же могли проводить для желающих.

Увы, почему-то ни разу за несколько сезонов наше начальство не организовало ни одной экскурсии на расположенные неподалеку палеолитические стоянки, ту же знаменитую Каменную Балку²³, где царила Леонова. Причем сам Дега, кстати, туда ходил и даже переходил туда копать – но не водил студентов. Это было как бы его приватное дело. То же и с курганами. Сейчас в заповеднике соорудили какое-то «Половецкое святилище» – в те времена никто об этом и не заговаривал. О том, что совсем рядом были половецкие курганы, тоже не упоминалось. А ведь это так легко было сделать! Ну и что уж говорить про вечерние лекции. Могли бы того же Буркхарда пригласить, рассказать об античности. Увы! (Вообще эта идея- пригласить прочесть лекцию – была чужда тогдашнему менталитету.)

23 Молодые московские археологи и архитекторы проводят свободное время в Танаисе совместно с представителями ростовской художественной элиты

Следующий элемент, который стоит отметить – это отсутствие «начальства», а именно «профессора». Все три сезона, который Кош проработал в Танаисе, он наивно полагал, что главный археологический начальник тут – это Дэга. Кош знал о существовании Арсеньевой, и она даже пару раз показывалась на раскопе. Но по прошествии стольких лет, Кошу казалось, что Арсеньева работала в каком-то другом месте, а в Танаис только заезжала. Как же он был удивлен, когда узнал, что все это время Арсеньева пребывала в лагере у себя в отдельном доме! Просто не показывалась. А ведь она была самым опытным и профессиональным археологом в Танаисе.

Всегда витала в воздухе типичная советская статусная дискриминация – «ну ты типа еще салабон, ты еще дорасти до того, чтобы я с тобой поделился чем-то».

Этим советская практика резко отличалась от американской, с которой Кош столкнулся потом в Белизе. Западные летние школы предполагают, что к ним едут студенты, заинтересованные в этой практие (по разным причинам, конечно – кому нужен зачет, кому референс), студенты и волонтеры платят за свое обучение (это определяется как обычный университетский course tuition, только они более дорогие, так как туда входит оплата проживания и питания за месяц или две недели – цена колеблется от двух до пяти тысяч долларов). Начальниками раскопов работают, как правило, аспиранты «профессора», специализирующиеся в археологии. Тут, конечно, на кого попадешь, но обычно они охотно делятся секретами ремесла. В этом смысле не делается различия между студентами и волонтерами.

24 Автор и Татьяна Тамбиева-Бабушкина (Тиви) на раскопе Танаиса

Самое главное, у этих школ есть устоявшаяся практика и стандарты. Студентов пропускают через своеобразный конвейер, чтобы они хотя бы получили представление о всех важнейших моментах профессии. Начальники раскопов смотрят за тем, чтобы не образовалось групповщины, и каждый студент получил возможность и ведра поносить, и покопать, и просеивать, и принять участие в съемке и профилировании раскопа. Ротируют людей. Учат, как делать полевые записи. Один день в неделю посвящен камералке. Учат мыть, шифровать, классифировать. Если человек хочет специализироваться в чем-то, ему предоставляют такую возможность. Проходят дополнительные семинары внутри школы – например, по биоархелогии или трехмерному моделированию.

Вечера стараются занять лекциями поместным культурам и памятникам. В Белизе это был каждый второй вечер. Как правильно указано еще в советской инструкции по полевой практике, полевая практика – это место, где стираются ранги. Студенты получают возможность вечером что-то обсудить с самим профессором за бутылкой пива. По выходным, как правило, вывозят на обзорные экскурсии по близлежащим архелогическим памятникам.